Может, пойти на вариант с полицией?.. Нет, и это малоправдоподобно. Начать с того, что еще не истекли десять минут, по прошествии которых Давид Хен должен набрать номер полицейского участка. Да и где гарантия, что он сделает это вовремя, а не отвлечется на свой стаканчик? И примет ли полиция всерьез этот звонок, основанный на крайне неясных подозрениях? Полиции, знаете ли, не по душе всякие условные и несовершенные глагольные формы. Полиция любит приезжать на арену уже свершившегося действия. Сначала убейте, а потом уже звоните — так рассуждает истинная полиция, и не мне менять эту веками сложившуюся норму.
Что же тогда? Заставить Леночку выдать местонахождение чемодана с деньгами? Допустим, так: ей становится настолько жаль Ами Бергера, что она предлагает бандитам деньги в обмен Амину жизнь. Мол, нас с профессором убивайте, а парня пощадите: все равно он без чувств и потому свидетелем быть не может. Так-то оно так, но станет ли тупоголовый “бык”-киллер благородно выполнять данное обещание? Это кажется мне еще менее вероятным, чем своевременный приезд полиции…
Можно было бы добавить к ситуации в гостиной романтическую линию из далекого прошлого. Ну, скажем, второстепенный “бык” Андрюха когда-то работал охранником в казино, увидел там Леночку и втюрился в нее по самые уши. Запретная страсть, пикник в Английском парке, баварское пиво, любовь в кустах, мучительная схватка “бычьего” хотения с “бычьим” долгом… Вот видите, вам уже интересно. Ведь интересно, а? Увы, этот вариант решительно невозможен: персонажей в моем повествовании и без того чересчур много, а тут еще, откуда ни возьмись, “бык” из машины, как в древней античной драме. Нет уж. Что дозволено Софоклу, не дозволено “быку”.
Теперь вы понимаете, что там, куда мы с вами заехали, безвременный конец Ами Бергера и четы Серебряковых кажется совершенно неизбежным. Вот я и спрашиваю: оно мне надо? Нет, оно мне не надо. По-моему, я уже говорил, что есть у меня дальнейшие виды и на Серебряковых, и на Ами. Особенно на Ами: у парня только-только все начало налаживаться, а тут вдруг такой афронт. В общем, придется вернуться. Недалеко, на Развилку номер 1.
Шучу. Хватит и Развилки номер 6. Помните, в баре? Где Давид Хен за стойкой, думает, что бы такое ответить незнакомому мужчине в спортивной куртке? Помните? — Вот туда.
Развилка 6: налево
— Что-то ты долго думаешь… — сощурился мужчина. — Неужели так далеко?
— Отчего же, недалеко… — Давид помедлил, соображая как быть. — Как выйдешь из бара, так сразу налево, до конца улицы. Последний дом.
Мужчина кивнул, допил виски и вышел, не прощаясь. Машина отъехала. Карподкин захлопал в ладоши, Лео поддержал его восторженным хихиканьем.
— Ты ж его в другую сторону послал, — сказал Ами. — Надеюсь, у тебя будет подходящее объяснение, когда они вернутся.
— А чего там объяснять… — отвечал Давид, нашаривая под стойкой телефонную книгу. — Скажу, что они не так поняли, а вы подтвердите. Черт, да где же он, этот справочник? Ты на память профессорский телефон помнишь?
— Нет, не помню. Но зачем ты их обманул?
Давид пожал плечами.
— Наивный ты человек, Ами. По-твоему, эти гориллы похожи на профессорских друзей? И если они такие друзья, то почему узнают дорогу в баре, а не звонят своему другу домой?
— Русские… — пояснил Карподкин. — Их всегда хрен поймешь.
Ами Бергер неловко заерзал в кресле.
— Действительно… как это я сам не подумал?
Снаружи взвыла сирена, как всегда, исключительно некстати. Анархисты вскочили.
— Давайте, в укрытие! Позвоним оттуда, — крикнул Давид. — Вот он, справочник…
— Судя по звуку, это в Матарот, — определил Ами, заезжая за бетонную перегородку. — Причем, мина.
Грохнул взрыв.
— Алло! — сказал Давид в трубку. — Госпожа Элена? Хотел вас предупредить: тут какие-то громилы дорогу к вам спрашивали. Так что, ждите гостей… Госпожа Элена?.. Алло?..
Он озадаченно посмотрел на телефон.
— Что? — спросил Ами.
— Разъединилась. Или бросила трубку.
— Побежала подмываться, — ухмыльнулся Карподкин. — Она о таких жеребцах давно мечтала.
Лео хихикнул, прикрывая рот ладонью. Ами поморщился. Анархисты были непереносимы даже в небольших дозах.
— Вот что, — сказал он. — Пойду-ка я, Давид, от греха подальше. Заодно и посмотрю, где упало. Может, я без дома уже.
— Навряд ли, — покачал головой Давид. — Это где-то на окраине.
Выехав на улицу, Ами Бергер сразу увидел зарево: в конце улицы что-то горело. Дом? Нет, не похоже… Кукуруза? Чересчур ярко для кукурузы… Быстро толкая колеса, он припустил в направлении пожара. Мимо, обгоняя его, пронесся грузовичок Боаза Сироткина. Когда Ами подъехал, Боаз уже стоял там и, прикрывая лицо ладонью от жара, смотрел на горящую машину.
— Чья это? — спросил Ами.
Сироткин пожал плечами.
— Не наша. У нас никто на “мазде” не ездит. Приезжие.
— А где они сами?
Боаз посмотрел на него, как на идиота.
— Да вон же! — показал он. — Все трое! Не повезло людям. Прямое попадание.
Тут только Ами разглядел чернеющие в языках пламени человеческие силуэты. Это были гости профессора Серебрякова, так и не нашедшие дороги к дому своего друга. Со стороны города послышалась полицейская сирена, замелькали мигалки: к месту взрыва приближалась традиционная команда спецов.
— Пойдем, — сказал Боаз. — Когда с жертвами, история долгая. Начнут опрашивать: кто да что, до утра промурыжат. А чего нас мурыжить? В Матароте “мазд” отродясь не было. “Субары” были, а “мазд” не было. Пойдем лучше, я тебе оранжерею покажу. Ты как-то просил, помнишь?
Ами неуверенно кивнул. Не то чтобы он действительно просил… скорее, так — интересовался из вежливости. Но теперь Сироткин смотрел на него слишком уж настойчиво. Жаль обижать хорошего человека, особенно когда должен ему несколько сотен. Они обогнули горящую машину и свернули на опоясывающую Матарот грунтовку. Справа торчали покосившиеся столбики проволочного забора, далеко впереди светились огоньки водонапорной башни города N. Боаз неловко кашлянул.
— Давно хотел с тобой поговорить, Ами. Ты ведь в саперах служил, правда?
— Правда.
“Вот в чем дело, — подумал Ами. — Что-то ему от меня нужно. Вот только что? Что я умею, чем могу помочь? Ну, разве что, письмо по-английски составить… Тогда при чем тут мое саперство? Издалека начинает”.
Здесь стояла удивительная тишина, хотя лишь склон холма отделял их от деловой суеты, обычно сопровождающей нечастый случай “попадания с жертвами”. Полиция, небось, уже выставляет оцепление, пожарные додавливают последние языки пламени, химзащита берет пробы, а рядом переминаются санитары, доктор готовится констатировать смерть и блистает огнем вспышек шустрый репортер-стервятник, высвистанный на свежую тризну специально подкормленным ментом. А тут, всего лишь в двухстах метрах, такая тишь и ночной стрекот цикад, и осторожное шуршание змеи, и шелест крыльев летучих мышей, и дальний шакалий хохоток… Всего лишь повернуться спиной да отойти ненамного. Мы ведь их знать не знали, тех, обугленных. В Матароте “мазд” отродясь не было.
Боаз Сироткин снова кашлянул. Эк ему начать трудно! Ничего, ничего, пусть сам справляется.
— И в Полосе тоже воевать приходилось?
— Приходилось, — настороженно отвечал Ами. — До ухода.
Он сделал на “до” особое ударение. Сироткины были из тех, из депортированных жителей анклава, цветочных странников. О своем личном, небольшом, но тем не менее, практическом вкладе в депортацию Ами Бергер не рассказывал после ранения никому и не имел никакого намерения нарушать эту традицию сейчас.
— Ага. До… — понимающе кивнул Сироткин, помолчал и добавил: — А во время?
— А во время — нет, — не колеблясь, соврал Ами. — Наш батальон на Север передислоцировали, на плато.
Боаз облегченно вздохнул. Его манера вести беседу напоминала забег с препятствиями. Первый барьер он, как видно, преодолел и теперь собирался с духом, чтобы приступить к следующему.
— Марва в этом году хороша…
Сироткин нагнулся к обочине, оторвал серебристый листик, размял в жестких узловатых пальцах с изуродованными ногтями, понюхал, смущенно улыбнулся. В растениях он явно понимал намного больше, чем в разговорной части человеческого бытия.
— Хороша… — он еще немного помолчал. — А это… ну… с туннелями тоже дело имел? Когда в Полосе воевал?
— А как же, — подтвердил Ами. — Это, считай, наша специализация была. Они копали, мы взрывали. Видел бы ты, сколько нор они там нарыли. Как крысы, честное слово. Просто крысы. Тьфу!..
Боаз Сироткин раскрыл ладонь и дал тому, что осталось от листика марвы, скатиться на землю. Он снова молчал, но в этом молчании чувствовалось уже что-то другое, не похожее на прежний неловкий разбег перед преодолением препятствия. Что-то статичное, решенное, окончательное. Замолчал и Ами, на этот раз озадаченно. Что такое вдруг произошло?
