— Вы можете взять свои акции с собой, — сказал врач.
— Джонатан Мыс, — прошептала она снова, — мыс Доброй Надежды.
— Мама, Джонатан Мыс умер, — громко ответила Ричелдис. Глупо было продолжать шептаться.
— Знаю, — мать торжествующе подмигнула ей, давая понять, что спор решен. — Какой сегодня день?
— Вторник, — ответил доктор.
— Значит, если я добавлю пять?..
— Как вам будет угодно.
— Кто придумал, что в неделе семь дней?
— Это всего лишь условность, — сказал он.
— Как насчет восьмого дня? На восьмой день я восстала из мертвых и прибавила пять. Да, вот уж разозлились Умные Крошки и прочие проходимцы. Они считали, что установили в холле компьютер, но, как утверждает эта вот леди, Тэтти Корэм — в Париже. Тогда я решила созвониться через этот компьютер с Тэтти Корэм, позвонить ей в Париж…
Ричелдис с трудом сдерживала слезы.
— …и выяснилось, что там сейчас пять Тэтти Корэм, и все они катаются на… как его…
— На лошадях?
— На карусели! Все пятеро!
— Да, немало.
— Чересчур много, вот что я вам скажу. Но к тому времени уже раздавались взрывы.
— Была гроза, — кивнул доктор Ричелдис.
— Без вас знаю, мистер Всезнайка, — осадила его Мадж. — Я не дура!
— Никто не называл вас дурой, миссис Круден.
— Просто-напросто я единственный издатель в Лондоне, не печатающий всю эту порнографическую дрянь по заказу разных Умных Крошек. Говоришь, ты знаешь Хор-Белиша?
— Миссис Круден, нам пора ехать.
У Мадж стал озадаченный вид.
— Вы так думаете?
— Мама, я поеду с тобой.
— Я сама в состоянии доехать до больницы, — не допускающим возражений тоном заявила Мадж. — А ты помоги Роджеру-Разбойнику собрать мои документы, удостоверения, все мои бумаги.
— Моя машина к вашим услугам, миссис Круден, — сказал доктор.
— Очень любезно с вашей стороны. Ну, всем до свиданья. Думаю, вы не будете против, если леди соберет мои папки и документы. Видите ли, это моя дочь.
— Много вещей брать не будем, — сказал врач. — Вы пробудете у нас только несколько дней, просто чтобы отдохнуть.
Следующие полтора часа доктор провел в попытках убедить Мадж одеться. Большая часть одежды и все чемоданы были отравлены. В конце концов все вещи распихали по пакетам.
Ричелдис пребывала в смятении. У нее не укладывалось в голове, что все это происходит на самом деле. Ее мать не могла всерьез заявлять, что шайка бандитов установила какие-то подслушивающие устройства в радиаторах. Когда Мадж посоветовала доктору не покупать долю у Джонатана Мыса, Ричелдис застонала от истерического хохота. Потом начались слезы. Немного успокоившись, Ричелдис оставила мать на попечение доктора и отправилась на поиски Бартла.
— Как ты думаешь, мне поехать с ней?
— Ей будет лучше поехать с доктором. Навестим ее позже. Когда она успокоится.
— Мистер Бартл прав, — согласился доктор. — Будет лучше, если с миссис Круден поеду я один.
Он сел за руль, Мадж расположилась рядом и даже не возражала, когда он пристегнул ее ремнем безопасности. Придирчиво изучив собственный гардероб, она решила, что пестрое летнее платье (купленное во времена царя-гороха для бала в Букингемском дворце), некогда пушистый синий кардиган, желтая зюйдвестка и меховые башмачки наиболее соответствуют случаю. Сие душераздирающее зрелище дополняли распущенные волосы. При ее появлении заколыхались шторы соседних домов. Ричелдис и Бартл ободряюще помахали ей с порога.
Оба испытывали непреодолимое желание выговориться, поделиться каждой мелочью этих ужасных недель и месяцев.
— Ты замечала, что она все время перескакивает с темы на тему?
— А в тот день, когда вы приезжали в Сэндиленд, у нее был совершенно безумный вид. Она все бормотала и бормотала что-то…
Они не слушали друг друга. Каждому хотелось высказаться самому. Часа через полтора Ричелдис предложила все-таки немного прибраться в доме. В хаосе кладовки она умудрилась разыскать несколько ведер, швабры и щетки. Сначала они принялись за кухню. Бартл принес с улицы старый мусорный ящик. Туда полетели дюжины банок с остатками консервов, покрытые пушистой плесенью; кувшинчики из-под джема, пустые пластиковые бутылки из-под моющей жидкости, пакеты с остатками кукурузных хлопьев. В морозилке обитали просроченные пакеты неизвестного происхождения, больше напоминающие диковинные окаменелости, подозрительного цвета бекон и зеленоватая колбаса.
— На самом деле эта печень только выглядит такой старой, — сказал Бартл, когда Ричелдис бросила в ящик какую-то черную резиновую требуху, прилипшую к бумаге.
Когда все, что было можно, отскребли, отдраили и оттерли, Бартл и Ричелдис перемыли и перетерли гору посуды и убрали в шкаф. Потом, вооружившись тряпками и пылесосом, отправились в комнаты. Собрав целый мешок макулатуры — старые газеты, журналы, бумажные пакеты, — Ричелдис попросила Бартла сжечь их во дворе.
С ним было удивительно легко, не то что с Саймоном. Поведение мужа в последние несколько недель не укладывалось ни в какие рамки. То ли он так изменился, то ли она просто не замечала за ним подобного поведения. Неохотно пришло понимание того, что в этом есть и ее вина. Она сама испортила его, позволяя обращаться с собой, как с домработницей, угождая ему во всех желаниях, ловя каждое его слово. Ни ему, ни ей это не принесло ничего хорошего. Невозможно жить с человеком, который постоянно раздражается и всем своим видом демонстрирует, что каждая минута его времени драгоценная, тогда как жена просто мается от безделья. Червячок обиды и непонимания день изо дня подтачивал жизнь Ричелдис. Сейчас она была искренне счастлива, что рядом с ней Бартл.
— По-моему, пришло время отправить на костер и это, — сказал он, запихивая стопку «Церковного вестника» в мусорное ведро. — Они должны хорошо гореть.
Она улыбнулась. В надежде найти какую-нибудь работу деверь постоянно изучал газеты, где печатались объявления о вакансиях. «Центральному приходу требуется энергичный священник. Ризы выдаются. Имеются перспективы. Водительские права обязательны». Разумеется, его отовсюду отфутболивали.
— Сейчас разгорится, красиво будет, — кивнула она.
Бартл невольно позавидовал брату. Счастливец, ему досталась в жены такая удивительная женщина. Ему стало себя жалко. Ричелдис, с полными чувственными губами, приветливой улыбкой и изумительными глазами, явно выигрывала по сравнению с его бывшей супругой. От невестки не укрылось изменившееся выражение его лица, и она торопливо предложила:
— Подкинь еще дровишек, пожалуйста. Сейчас рано темнеет.
— Она ведь не знает?
— Она не может ничего знать, — сказал Саймон.
За два дня лучшая подруга утратила для Моники имя и стала называться «она». Та, что двадцать лет была где-то рядом и ни на что не претендовала, стала теперь соперницей, способной разрушить все ее счастье. Моника приписывала Ричелдис почти сверхъестественную интуицию. Двадцать лет она считала подругу весьма недалекой. Теперь, когда они оказались по разные стороны баррикад, она воображала ее блестяще-хитроумной и даже задавалась вопросом — не был ли нервный срыв Мадж на самом деле спланированной акцией, направленной на то, чтобы отобрать у нее, Моники, Саймона.
Моника знала, что преувеличивает. Просто тяжело мириться с тем, что кто-то занимает то время Саймона, которое он мог бы провести с ней. Их счастливую любовь прерывали телефонные звонки, которые тянули его обратно, в ту, другую жизнь. Совсем недавно известие о том, что Мадж забрали в дурдом, ужаснуло бы Монику. Но сейчас она спрашивала себя, не затеяла ли Ричелдис хитрую игру и не предлог ли это для того, чтобы застукать их с поличным? Моника провела кошмарный час, меняя постельное белье, наводя порядок в ванной и обследуя каждую ворсинку ковра в спальне: не завалялась ли там какая улика в виде заколки или сережки. С Ричелдис станется заявиться на Сен-Питсбург-плейс! Впрочем, она напрасно так старалась: Ричелдис и не собиралась в Лондон. Она осталась в Патни наводить порядок, благо, там было чем заняться. Ей предстояло выбить ковры, сдать в химчистку мебельные чехлы, вызвать уборщицу — одному человеку привести этот кошмар в божеский вид было невозможно.
Когда Саймон добрался до дома тещи, он обнаружил жену и брата в саду. Они смотрели на огромное пламя костра, в котором корчились какие-то листочки, пакеты… Судя по всему, родственники серьезно взялись за дело. Ему сказали, что его помощь не требуется, а если он сильно жаждет принести пользу, то пусть отправляется домой и поможет миссис Тербот с Маркусом. Саймон почувствовал, что он тут явно лишний. И с облегчением удалился.
В Лондоне влюбленные могли встречаться в отелях. Но остаться незамеченной в Сэндиленде Монике не удалось бы. Она остановилась в местном мотеле. У Саймона не хватило духу сказать, что он бывал там раньше с мисс Джолли. Именно сейчас на него навалилась куча работы и много времени приходилось проводить с сынишкой. Он играл с Маркусом, вяло комментируя гонки крохотных электрических машинок, со свистом носившихся по полу. Только вечером, когда миссис Тербот уходила купать ребенка, Саймон мог ненадолго отлучиться. И вот в один из вечеров, когда такое «окно» выдалось, Моника спросила:
