Джо сидел рядом, держа мои костыли. Через некоторое время он сказал:
— Мне уже давно пора загонять уток. Я поднялся, сунул костыли под мышки, и мы отправились в обратный путь.
Отец очень беспокоился, потому что после долгих прогулок по лесу я возвращался совсем измученный.
— Не ходи так далеко, Алан. Охоться в зарослях около дома.
— Здесь нет зайцев, — сказал я.
— Правда… — Он стоял, в раздумье глядя на землю. — Тебе непременно надо охотиться, да? — спросил он.
— Нет, — ответил я. — Но я люблю ходить на охоту. Все ребята охотятся. Мне нравится ходить с Джо. Он останавливается, когда я устаю.
— Да, Джо — хороший парень, — произнес отец.
— Кто обращает внимание на усталость? — сказал я
приумолкшему отцу.
— Что верно, то верно… Как видно, тебе придется помериться силами с судьбой. Но когда почувствуешь, что выдыхаешься, бросай все и ложись. Даже лучшей призовой лошади надо давать передышку на большом подъеме.
Он собрал немного денег и стал просматривать объявления в «Эйдж» о продаже подержанных вещей. Однажды он написал какое-то письмо, через несколько дней поехал в Балунг и привез доставленную туда поездом коляску для инвалидов.
Она уже была во дворе, когда я вернулся из школы, и я остановился, глядя на нее с изумлением.
— Она твоя. Прыгай в седло и кати! — крикнул отец из конюшни.
Коляска была тяжелой и громоздкой. Мастер не позаботился о том, чтобы сделать ее полегче. У нее были два огромных Велосипедных колеса по бокам и одно небольшое, вынесенное вперед на прикрепленной к раме литой вилке. Две длинные ручки по обе стороны сиденья соединялись рычагами с коленчатым валом на оси. Ручки нужно было двигать взад и вперед поочередно, так что, когда одна находилась впереди, другая была сзади. На правой ручке имелось приспособление, позволяющее седоку поворачивать переднее колесо вправо и влево.
Чтобы сдвинуть коляску с места, требовалось большое усилие, но потом достаточно было просто ритмично работать руками, и она шла легко.
Я влез на сиденье и поехал по двору. Сначала коляска двигалась рывками, потом я приноровился работать руками ровно, и коляска пошла плавно, как велосипед. Через несколько дней я уже катил в ней по дороге, и руки мои работали, как поршни. Я ездил в ней в школу, и все ребята мне завидовали. Они влезали в коляску и садились либо мне на колено, либо друг против друга на изгибе вилки: Сидящий впереди мог ухватиться за ручки пониже меня и помочь двигать их. Мы называли это «отработать проезд», и я охотно возил всякого, кто отрабатывал свой проезд.
Однако ребята быстро уставали, так как руки у них не были натренированы костылями, и тогда я должен был обходиться без их помощи.
Коляска расширила мои возможности, и теперь я мог добираться до реки. Река Туралла находилась в трех милях от нашего дома, и я раньше видел ее лишь во время воскресных школьных пикников или когда отец ездил туда на дрожках.
Джо часто ходил к реке удить угрей, и теперь я мог его сопровождать. Мы привязывали две наши бамбуковые удочки к сиденью, клали кулек из-под сахара, предназначенный для пойманных угрей, на подставку для ног и отправлялись в путь. Джо сидел впереди, работая ручками короткими быстрыми рывками, я сжимал ручки повыше и толкал их дальше.
Мы ловили рыбу в субботние вечера и всегда уезжали из дому после обеда, чтобы попасть к Макалумову омуту перед заходом солнца. Макалумовым омутом называли длинную, глубокую и тихую заводь, где вода всегда казалась темной. Красные эвкалипты росли по берегам, простирая свои могучие ветви далеко над водой. Стволы деревьев были сучковатые, искривленные, почерневшие от лесных пожаров; на некоторых сохранились длинные узкие шрамы, оставшиеся с тех пор, когда какой-то абориген срезал с деревьев кору для своей лодки.
Мы с Джо сплетали целые истории вокруг этих деревьев со шрамами и тщательно их осматривали, ища следов каменного топора, которым туземцы пользовались для срезывания коры. Среди шрамов были шрамы поменьше, длиной с ребенка, и мы знали, что из таких кусков коры делались кулеманы — плоские блюда на которых женщины укладывали спать младенцев или носили ягоды и коренья, собранные для еды.
Одно такое дерево росло у самого берега, и его огромные змеевидные корни омывались водой Макалумова омута. Безветренными вечерами, когда поплавки застывали неподвижно на лунной дорожке, темная поверхность у наших ног вдруг начинала сверкать и переливаться, потом как бы расступалась на мгновение, и из воды показывался плывущий утконос. Он некоторое время наблюдал за нами своими блестящими глазками, затем, изогнувшись всем телом, погружался в воду и возвращался в нору меж корней старого эвкалипта.
Утконосы обычно уплывали вверх по реке и потом, не поворачиваясь, предоставляли течению нести себя обратно, а сами в это время занимались поисками червяков и личинок в воде. Иногда, когда они проплывали мимо, мы принимали их за рыб, так как на поверхности реки видны были лишь их изогнутые спинки, и забрасывали удочку в их направлении. Если утконос заглатывал приманку, мы вытаскивали его на берег, гладили, говорили о том, как хотелось бы оставить его у себя, а потом отпускали обратно в воду.
В норках под деревом жили еще водяные крысы. Они притаскивали со дна двустворчатые ракушки и разбивали их на плоской поверхности большого корня, а мы собирали осколки в мешочек и приносили домой на корм птице.
— Лучших ракушек для птиц нет нигде, — уверял меня Джо.
Но у Джо все было в превосходной степени. Он считал мою коляску «лучшей машиной, какую он видел в жизни», и удивлялся, почему никогда не устраивают гонки на таких колясках.
— Ты, наверно, был бы чемпионом, — утверждал он. — Предположим, ты стартовал бы наравне со всеми. Это ни черта не значит. Ни у одного парня нет таких рук, как у тебя. Ты легко перегнал бы всех.
Так он болтал, пока мы, сидя друг против друга в коляске, ритмично двигали руками взад и вперед и катили к реке. В этот вечер у нас обоих было чудесное настроение, потому что мы запаслись «клубком». Удить угрей на крючок — занятие весьма увлекательное, но ловить на «клубок» — куда интереснее: это удовольствие непрерывное и улов гораздо больше.
«Клубок» делается из червей, нанизанных один за другим на скрученную шерстяную нить так, что в результате получается один огромный червяк длиной в несколько ярдов.
Этот тяжелый шнур из червей затем сворачивается кольцом и к нему привязывается леска. Поплавок в этом случае уже не употребляется. «Клубок» забрасывается в воду и сразу погружается на дно; почти сейчас же к нему бросается угорь, но его пилообразные зубы застревают в шерсти.
Когда рыболов с удочкой почувствует толчок, он вытаскивает угря из воды на берег вместе с «клубком». Надо успеть быстро схватить угря, прежде чем он снова удерет в воду, перерезать ему шею ножом и бросить его в мешочек.
Угри скользкие, удержать их трудно, а иногда в «клубок» вцеплялись сразу два; тут мы с Джо поспешно бросались на них, хватали, но они выскальзывали из рук, и нам опять приходилось их ловить. Ожидая, пока клюнет, мы натирали ладони сухой землей, чтобы пыль, приставшая к ним, не давала рукам скользить. От слизи, которой всегда покрыто тело угря, пыль на ладонях превращалась в липкую грязь, и через некоторое время нужно было мыть руки и снова натирать их землей.
Добравшись до старого эвкалипта, мы развели костер и вскипятили чайник; в него моя мать заранее положила чай и сахар. Мы следили за стаями уток, которые быстро летели вверх по реке, точно следуя всем изгибам ее русла. Завидев нас, они резко взмывали вверх.
— Какая сила уток на этой реке! — заметил Джо, жуя толстый бутерброд с солониной. — Вот бы мне столько пенни, сколько уток, скажем, отсюда до Тураллы.
— И сколько, думаешь, у тебя набралось бы денег? — спросил я.
— Не меньше ста фунтов, — ответил Джо, который всегда оперировал круглыми цифрами.
В представлении Джо сто фунтов были целым состоянием.
— Чего только не сделаешь на сотню! — сказал он. — Все, что угодно.
Эта тема увлекала нас.
— Ты смог бы купить любого пони — какого захочешь! — воскликнул я. Самые дорогие седла. Черт! Захотел книгу… Ты ее тут же купишь, и если дал почитать кому-нибудь и тебе не вернули, — пускай, это все равно.
— Нет, книгу отдадут, — возразил Джо. — Ведь ты знаешь, у кого она.
— А может, и не знаешь, — упорствовал я. — Люди никогда не помнят, кто у них берет книги.
Я выбросил хлебные корки в реку, и Джо сказал:
— Смотри, перепугаешь угрей до смерти. Угри ужасно трусливые, и, главное, сегодня восточный ветер, а они не клюют, когда ветер с востока.
Он встал и намочил палец, сунув его в рот. Потом подержал его с минуту в вертикальном положении. В воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка.
