— Ты где-то работаешь? — спросила Фабрис.
— Работаю, — кивнул Андрей, — три раза в неделю по утрам я считаю деньги.
Она представила себе это так: просторный офис «Бэнк оф Америка» или «Сити», электронные табло с важными алыми цифрами и приятно стрекочущие купюрами умные аппараты. Он — банкир или помощник банкира — сидит с предупредительной улыбкой за полированной панелью банковской стойки, размеренно и чётко совершая необходимые действия. Между блестящими металлическими столбиками, соединёнными чёрной лентой, аккуратно выстроились в очередь к стойке молчаливые посетители. Играет негромкая музыка…
Андрей считал деньги по-другому. Он сидел в грязноватой комнатке, переделанной из кладовки: окон нет, лампа на потолке, стул и исцарапанный стол. Половина комнаты была завалена мешками, а на столе помещался аппарат для подсчёта монет и бумбокс, с орущим Экслом Роузом из «Ганз эн Роузес».
Андрей по очереди засыпал в аппарат содержимое каждого мешка — серебристые квотеры, 25-центовые монеты, которые, проходя через аппарат, ссыпались в другой мешок, стоящий на полу. Аппарат подсчитывал прошедшую через него мелочь и останавливался, когда сумма достигала 250-ти долларов. Мешок с этой суммой нужно было завязать шнуром с этикеткой и, отставив в сторону, продолжать таким же образом подсчёт монет в оставшихся мешках.
Когда все квотеры были посчитаны, Андрей вносил общую сумму в допотопный компьютер и через короткий коридорчик одноэтажного здания и внутреннюю дверь, ведущую в гараж, перетаскивал мешки в багажник машины.
После этого Андрей действительно направлялся в банк, где деньги зачислялись на счёт компании «Сладкие радости». Это была ежедневная выручка от автоматов с дешёвыми, ярко раскрашенными конфетами и ломкими, примитивными игрушками. Несколько сотен таких автоматов компания держала в вестибюлях супермаркетов и закусочных в различных районах Большого Чикаго.
Компания была маленькая. Два человека — хозяин-американец и Андрей — работали в офисе. Пожилой механик Матвей чинил автоматы и заполнял их товаром в смежном с офисом просторном помещении склада, одновременно служившем гаражом для микроавтобусов. Три водителя (в том числе и самый доверенный из них, хозяйский любимчик по имени Шмария) доставляли автоматы по назначению и забирали выручку, периодически посещая те места, где автоматы были установлены. Водители и механик получали более-менее приличную зарплату, Андрею платили мало.
В те дни, когда Андрей работал в «Сладких радостях», в восемь тридцать утра за ним заезжал Шмария. По дороге к офису они останавливались у дома, где обитал Матвей. В видавшем виды микроавтобусе было всего два кресла — водительское и пассажирское, поэтому, когда Матвей забирался в машину, Андрей переползал назад и устраивался прямо на ребристом полу, спиной к сидениям. На поворотах сильно болтало, и Андрею приходилось крепко упираться в пол руками и ногами, а иногда, когда Шмарию обуревал демон лихачества, хвататься, что называется, за воздух. В микроавтобусе, используемом в основном для перевозки грузов, были сняты сзади не только сидения, но и внутренние панели дверей, а вместо ручек виднелись какие-то углубления с острыми краями, тросики и другие части, малопригодные для того, чтобы за них держаться.
Всегда подтянутый и жизнерадостно балагурящий Матвей был чисто выбрит, а Шмария — нарочито насуплен и беспорядочно бородат. Казалось, что борода Шмарии начинается от макушки, прикрытой маленькой черной кипой, и продолжается по всему его крупному телу, забираясь под мятую, байковую, наполовину расстёгнутую рубашку и выползая жёсткими пучками из тесных рукавов на кисти пухлых рук.
Шмария управлял микроавтобусом почти полностью с помощью брюха, плотно упиравшегося в руль. В левой руке у него зачастую висели растерзанные куски бутерброда, причём это был обязательно кошерный бутерброд, купленный в единственном на всё Чикаго «кошерном Макдоналдсе» где-то на Линкольн-стрит. Правой рукой Шмария умудрялся одновременно слегка придерживать руль, подносить ко рту высокий картонный стакан со «спрайтом» и искать нужный трек на магнитофоне. Он обожал «Битлз», собирал редкие записи с вариантами их песен и, проделывая все перечисленные действия, оживлялся только тогда, когда начинал подробно объяснять Андрею, чем один вариант Helter Skelter или I Want To Hold Your Hand отличается от другого: «Слышишь, слышишь, вот здесь, в конце: Ринго кричит, что у него на пальцах натёрлись волдыри от барабанных палочек, а в том варианте этого нет… Тут у Харрисона гитара чуть-чуть не строит… А тут какой-то щелчок на 42 секунде…»
Обычно это происходило, пока в машине не появлялся Матвей, который по-английски говорил неважно, ни черта из фанатично-музыковедческого разговора Шмарии и Андрея не понимал, а вместо «Битлз» тихонько, как бы про себя, напевал бравые, разнообразные, но непременно матерные частушки, вроде такой:
Наши спутник запустили
У села Кукуева!
Ну и пусть себе летает,
Железяка …уева!
Шмария — потомок житомирского резника, но американец в третьем колене — не мог, конечно, уразуметь смысла этих шедевров русского народного творчества. А Андрей одновременно и посмеивался, и ужасался, представляя себе, что было бы, если б из уст Матвея подобные частушки каким-то образом услышала его, Андрея, мама…
Самого же Матвея, по-видимому, давно ничего не смущало. Он прекрасно разбирался в любой технике, сам ставил перед собой нужные задачи («Я был единственным еврейским прапорщиком во всем Киевском военном округе, это вам не цацки-пецки!») и сам их выполнял. Если же хозяин всё-таки оставался чем-то недоволен, Матвей, сосредоточенно кивая, выслушивал невообразимо сложную для него хозяйскую тираду, а затем ласково произносил что-то по-русски, якобы безоговорочно соглашаясь со всеми требованиями («Купи на рынке петуха и крути ему яйца, а мне не надо»), и продолжал заниматься своим делом. Самое интересное, что хозяин, который вообще не понимал ни слова из речей Матвея, даже если тот пытался говорить по-английски, выслушав его, совершенно успокаивался и уходил в офис раскладывать бумажки.
— Наверно, трудно… считать деньги? — шёпотом спросила Фабрис, близко придвинув пухлые фиолетовые губы к щеке Андрея. Следующая лекция уже началась.
— Да… нет, — ответил Андрей и взъерошил двумя руками свои длинные рокерские волосы, — самое трудное — это то, что голова целый день чешется под кепкой…
Хозяин «Сладких радостей», ортодоксальный еврей, строго требовал, чтобы все работники — русские, евреи, американцы — носили кипу. Андрей приходил в бейсболке, и хозяин с таким неправильным головным убором как-то мирился, но снимать его на работе запрещалось…
Их беседа продолжилась в ближайшем баре при поддержке множества «хайболов», а затем в съёмной квартирке у Фабрис.
От индейского лета и подсчёта чужих денег они перешли к рассказу о своих родных странах. Родиной девушки была душно-влажная, нищая, островная Гаити. Хорошо ещё, что она смогла окончить там среднюю школу и теперь, в Америке, посещать такой общественный колледж, как Трумэн, где малоимущим можно учиться на государственную помощь.
Дома у Фабрис нашлась пузатая бутылка ирландского молочного ликёра. Под него хорошо пошёл подробный рассказ Андрея о рок-группе «Бэд Эпплз», которую он сколотил, и о классных песнях, которые он сочинил, и…
В общем, беседа получилась столь захватывающей, что Андрей вернулся домой только под утро.
Мама, бдительный и надёжный часовой, обнаружила отсутствие Андрея часа в два ночи и немедленно подала сигнал тревоги, разбудив папу. И они оба, молча и напряжённо вытянувшись под отдельными одеялами на широкой двуспальной кровати, пролежали с неспящими закрытыми глазами до тех пор, пока ключ сына неуверенно не заворочался во входной двери.
Андрей, сопя, протопал в туалет, потом с тяжким звоном и приглушёнными, но отчаянными «fuck’ами» свалил на пол электрогитару, стоящую на подставке в его комнате.
Мама ещё пыталась немного доспать, но папа, дождавшись, пока Андрей окончательно угомонится, вздохнул, поднялся и стал собираться на службу.
Когда-то немыслимо давно и далеко отсюда папа служил начальником крупного цеха на закрытом производстве, а мама преподавала в школе русский язык и литературу.
Быть начальником не только закрытых, но и открытых цехов здесь папе никто не предлагал, а идти рабочим он, конечно, не хотел. Папа работал в компании, которая доставляла пожилым людям заказы на дом: мягкие сидения на унитазы (коль нужда зовёт, изволь, сядь на троне, как король), безопасные электрогрелки (согревает, но без жара — нет причины для пожара), шерстяные пояса (шерсть овечек-мериносов лечит спину без вопросов) и всякую другую околомедицинскую всячину, тщательно разрекламированную в газетах и оплачиваемую государственным пособием.
