Перед спортзалом нас встречает человек в одежде придворного шута и вручает свитки, перевязанные лентой, – как могло быть в Риме много лет назад.
– Это программа сегодняшнего мероприятия, – говорит Нейт. – Начинается с посвящения. Когда-то это была первая пущенная стрела, сейчас – выстрел из пушки директора. Он из Шотландии.
Почти сразу раздается гудение волынок, и пара волынщиков медленно проходит перед нами по холму, предваряя шествие директора в клетчатом килте, отмахивающего в ритм жезлом вверх и вниз.
– Он там внизу голый, – шепчет Нейт. – Это традиция. И висит у него, как у коня, и он старается, чтобы все об этом узнали.
С травяного склона стреляет пушка, и я рефлекторно пригибаюсь.
– Да начнутся игры! – провозглашает директор.
– А ты спортом занимаешься? – догадываюсь вдруг спросить я.
– Конечно! Хоккей, лакросс, теннис, еще я в межшкольной команде по фехтованию и по плаванию – сегодня и то и другое будет. Еще барьерным бегом занимаюсь и упражнениями на гимнастическом коне. Да, и я записал нас на скалолазание «отцы и сыновья».
– Я даже и не знал, что ты спорт любишь.
И действительно, я видел его только за видеоиграми.
В спортзале тренеры нам напоминают, что игры – «демонстрация наших программ, а не соревнование. Главное – научить их создавать команды, чтобы наши мальчики умели взаимодействовать». Они бросаются ключевыми фразами «среда успешности», «приз для каждого игрока, медали всем, кто участвовал». Но что бы они там ни говорили, а каждый четко следит за всеми победами и поражениями.
– Который ваш? – спрашивает меня кто-то из родителей, кивая в сторону стайки ребят.
– Я с Нейтом, – отвечаю я и чувствую, хотя это теоретически невозможно, как он отшатывается.
– Ну да, – говорит он, ничего не добавляя. Всем все известно.
Смотрю на Нейта – высокого, взъерошенного. Прочие ребята – всех видов, размеров и узоров прыщей. Нейт среди более симпатичных, привлекателен, в отличие от других. В спорте он не среди первых и не среди последних, и ясно одно: все хотят включить его именно в свою команду. Он надежный игрок, ровный и правильный, он не будет жертвовать интересами команды ради личной славы. Я испытываю незнакомое чувство гордости, оно поднимается где-то в груди, приятный такой прилив, когда смотрю, как Нейт баттерфляем перемахивает бассейн. Вздрагиваю, когда на фехтовании второй мальчик делает выпад и «протыкает» Нейта, после чего поединок окончен.
За ленчем возле нашего стола останавливаются многие мальчишки и их матери.
– Если тебе нужно будет когда-нибудь выбирать, куда поехать на каникулы, приезжай к нам кататься на лыжах, – говорит одна.
Другая просто стискивает ему плечо и спрашивает:
– Держишься?
– Справляюсь, – отвечает Нейт.
– Еще бы, – говорит она.
Я съедаю второй кусок торта – просто потому, что он тут лежит, и здесь четыре вида тортов на выбор, так что число два кажется разумным. И как раз жую торт, когда Нейт мне сообщает о скалолазании связок «отец – сын».
– Сразу после ленча, – говорит он, и видно, что ждет с нетерпением.
– Традиция такая, – саркастически замечаю я, отодвигая тарелку. Но поздно – уже исчез целый кусок чизкейка и половина шоколадной слойки.
– Ага, – подтверждает Нейт. – На искусственной стенке под крышей, три этажа высотой. Отцы не обязаны проходить весь путь вверх, но некоторые идут. Есть такие, что хоть сдохни, а должны превзойти ожидания.
– Это не про меня, – бурчу я. – А если я буду стоять внизу и смотреть, как лезешь ты?
– Не выйдет. Участие должно быть стопроцентным.
– У меня тут был недавно микроинсульт, мне рекомендуется избегать напряжения.
Нейт смотрит на меня, вдруг встревоженный, вдруг беззащитный.
– Да ничего, – говорю я. – Просто надо быть чуть осторожнее.
– Тебе только управиться с собственным весом, – говорит он. – Так годится? Там обвязка и карабин, так что упасть на самом деле невозможно.
– Я никогда особенно спортивным не был.
– Поверь мне, эти все тоже. Хвастуны они.
Создалась патовая ситуация: моя боязнь спорта, боязнь выступления, хуже того, боязнь провала перед всеми этими детьми и их родителями. От этого я просто больным себя чувствую.
– Да папа тоже никогда не лазил, – замечает Натаниэл с некоторой тоской.
– Отчего так?
Я действительно удивлен.
– Без реальной причины. Каждый год, как я записывался, всегда у него не получалось. То телефонный разговор, то там потянул, то здесь стукнулся.
– Я полезу, – говорю я, вдохновленный тем фактом, что Джордж не лазил.
Инструктор снабжает каждого из нас обвязкой. Нас учат, как работать с веревками. У него это выходит просто и без усилий, а я потею. Все остальные взрослые примерно на том же уровне. В последнюю минуту добавился плотный такой мужчина в темных очках. На нем что-то вроде черных кальсон – причем не своих, потому что они слишком ему тесны. Под ними ничего нет – мужские достоинства обтянуты и выставлены на всеобщее обозрение. Я невольно на него таращусь, а потом думаю: это тут типа стандартная павлинья демонстрация?
Находясь уже в четырех футах над землей, я молюсь только, чтобы Нейт, держащий мою страховочную веревку, оказался сильнее, чем кажется, и когда я хлопнусь, чтобы он не взлетел следом вверх, как оторвавшиеся качели. Я бросаю вызов гравитации и при этом полностью осознаю ее тягу.
– На ноги опирайся, – советует снизу Нейт.
Я нащупываю неровности искусственного камня – они похожи на упоры для дверей. Отталкиваясь от них, я поднимаюсь на несколько футов и вцепляюсь в захваты прямо над головой.
– Ты толкайся, – советует Нейт. – Толкайся, это легче, чем подтягиваться.
За те шестьдесят пять тысяч в год за обучение, как сказано на сайте школы, приятно, что он что-то смыслит в физике.
Я отталкиваюсь – и отрыжка. Рот заполняется едким кофе и тортом. Глотаю все снова, нахожу опоры для ног и опять толкаюсь вверх. Другие лезут и выше меня, и ниже, воздух наполняется резиноватым запахом мужчин под физической нагрузкой. Я лезу выше, целеустремленно. Вот да, целеустремленно, блин.
Пока я лазаю по стене, директор обходит публику внизу, пожимает руки. Я на высоте двух этажей, и только надеюсь, что Натаниэла не отвлечет вид его «босса» в юбке. Переношу вес с ноги на ногу, гляжу вниз – и вдруг у меня тестикулы попадают под соскользнувшую обвязку. Ощущение мучительное, и я чуть ли не танцую, пытаясь исправить ситуацию.
– Ты что делаешь? – вопит Нейт.
Я обхватываю стену, действуя обеими руками, поправляю обвязку.
Тут я замечаю, что у многих специальная обувь для скалолазания – а у меня дурацкие туфли Джорджа без шнурков. Одна падает, кувыркается, отскакивает от стены и хлопается на пол.
– Могу тебе ее обратно забросить, – говорит Нейт.
– Так сойдет, – отвечаю я, карабкаясь вверх. Носок скользит.
– Это папины туфли? – кричит мне Нейт.
– Да, – отвечаю я вниз.
– Прикольно.
Я отворачиваюсь, все внимание теперь на стену. Ругаюсь вполголоса, заставляя себя лезть все выше.
И угадайте, что там лежит наверху? Блин, черт побери – ЗОЛОТОЕ ЯЙЦО. Не шучу: золотое яйцо – фаянсовая, черт бы ее побрал, свинья-копилка. И проблема: как доставить это вниз? Как нести такую хрупкую штуку, если нужны обе руки, а не только ноги? Я засовываю ее в штаны. Висит там, как у коня, и мотается это золотое яйцо, пока я по веревке спускаюсь вниз. Нейт стоит со слезами на глазах, и мне ничего не остается, как расстегнуть штаны, достать яйцо и отдать Нейту – как некое подношение. Он меня обнимает и плачет. А я ощущаю вкус победы и пота, и это восхитительно. На какой-то сверкающий миг я в экзальтации!
Через двадцать минут у меня пульсирующая боль в голове, походка избитого ковбоя и отчетливое отсутствие ощущений в трех пальцах. Присев на унитаз, еле-еле потом встаю. Спрашиваю у Нейта, есть ли у него тайленол, и он говорит, что надо у школьной медсестры спросить.
– Бог с ним, – бурчу я, и мы идем в главное здание, где подают херес и сырные кубики.
Я выпиваю слишком много. Если честно, так любая доза хереса это уже слишком много. Голова болит сильнее.
– Выпей колы, – предлагает Нейт, и он прав.
Я выпиваю две банки колы и съедаю полфунта сыра, показываю свою медаль каждому, кто согласен слушать рассказ об инсульте и чудесном исцелении.
– А теперь что? – спрашиваю я, когда коктейльный час заканчивается.
– Идем ужинать в «Ревейджед фоул», – отвечает он так, будто это само собой разумеется. – Ты столик заказал?
Я смотрю как баран.
– Мы всегда туда ходим ужинать, – говорит Нейт.
Интонация у него такая, что деваться некуда. Решено и подписано.
– Не вопрос, – говорю я. – Все под контролем.
Из кабинки мужского туалета я звоню в «Ревейджед фоул». Слышится неприятное эхо в трубке.
– Ничего нет, – отвечает мне женщина. – Все заказано. До понедельника – ничего.
