Я не могу удержаться от смеха.
– Не вижу ничего смешного. Он ее любил, очень о ней заботился, и детей у них было четверо.
– А помнишь, мы всегда вместе отмечали большие праздники: роша-шана и йом-кипур, а потом вдруг перестали?
– Помню, конечно, – отвечает она. – И все из-за шариков мацы. – Лилиан переводит дыхание, смотрит на меня глазами, полными жалости, досады, презрения. – Неужто ты так и не наберешься смелости взять на себя ответственность за то, что сделали твои родные? Я надеялась, ты пришел извиняться.
– Я прошу прощения, – говорю я.
– За что?
– За все, что случилось и за что ты обиделась. Приношу тебе извинения.
– Не уверена, что ты не лукавишь.
– Ну, я сам не уверен, что правильно понял, что произошло, но ты чувствуешь обиду – и я за эту обиду прошу прощения. Мне и правда очень жаль. Я пришел с открытым сердцем. Извиниться за то, что я не делал, у меня не получится.
– Пришел ты потому, что больше деваться тебе некуда. Было бы у тебя все хорошо, ты бы и носа не казал.
Мне не очень уютно. Ее обвинения, напряжение разговора, дурацкая поездка в город за борщом, потом оттуда, усталость, раскрытие тайн, все это вместе – слишком.
– Тетя Лилиан, мне пора, но если хочешь, я мог бы еще раз приехать.
– Нет необходимости. Своей матери передай мои наилучшие. Где она, кстати? – спрашивает Лилиан, будто это ей только что пришло на ум.
– В интернате.
– И в каком она состоянии?
– Оно улучшается, похоже.
– Скажи ей, что я насчет супа извиняюсь. Варить шарики сначала в воде или сразу в супе – в конце концов, какая, к черту, разница?
– Спасибо, я ей передам. Кстати, она просила спросить у тебя про какую-то пару сережек…
Лилиан взметает вверх руки.
– Боже мой, опять эта фигня! Для того все это и было? Ты приперся издалека, любезничал, борщ мне привез, и тут, когда уже почти прощаешься, поворачиваешься стрелять в упор? Надо было мне с самого начала понять…
Она вихрем выбегает из комнаты.
– Тетя Лилиан! – кричу я ей вслед. – Совсем не хотел тебя расстраивать или огорчать. Просто спросил, что мать просила меня спросить.
Она возвращается с древней шкатулкой в руках.
– А ты всегда делаешь так, как мама просит?
Шкатулку она ставит на стол, открывает и вытаскивает жемчужные серьги, браслет и ожерелье с рубином.
– Она интересовалась, не те ли это, что она потеряла.
– Их мне продал твой отец, – говорит тетя Лилиан. – Можешь представить? Продал мне драгоценности своей жены. Хотел сохранить их в семье, сказал он.
Лилиан отдает мне все, что просила мать, и еще многое.
– Что-то из этого она мне подарила, что-то просила просто хранить, но мне этого не нужно. Не нужно всего этого на моей совести. Никакого отношения к этому всему не имею, не имела и иметь не хочу.
Она двумя руками хватает меня за голову, тащит вниз, к себе, и пришлепывает мокрый поцелуй.
– А ты как был умственно отсталый, так и остался, – говорит она, подталкивая меня к двери.
* * *
Через несколько дней я разговариваю с Нейтом, и он спрашивает:
– Ты приедешь на наш день зимнего спорта?
– А надо?
Я только-только начинаю приходить в норму, пусть даже не совсем в норму, а в такое состояние, что в этот безумный месяц с чем-то мне норму заменяет. Не могу сказать, что я уже пришел в себя, – не очень понимаю, что значит быть в себе и что для меня это «себя» может значить.
– Родители всегда приезжали на этот день, – говорит Нейт.
– Когда это будет?
– В эти выходные. Начинается в субботу утром и продолжается в воскресенье после утренней службы в церкви.
– Евреям тоже в церковь? – спрашиваю я.
– Она не деноминирована.
– «Церковь» – это уже значит, что христианская.
– Мне там нравится.
– Собаку с собой привозить? – спрашиваю я.
– Нет, пусть кто-нибудь с ней останется.
– Эшли приедет?
– Тебе не дали никакого руководства или инструкций?
– Нет, – отвечаю я. – В слепом полете. Я соображу – надо только знать параметры. Что-нибудь нужно тебе привезти? Из дому ничего не хочешь?
– Например?
– Любимый свитер, книжку «Над пропастью во ржи»?
– Нет, – говорит он так, будто вопрос его задел. – У меня есть все, что нужно.
Уик-энд за городом звучит заманчиво – позволение свалить отсюда к чертовой матери. Не знаю, как это получилось, но я полностью захвачен миром Джорджа, и кажется, что если я на миг отойду, все, что осталось, рассыплется в пыль.
Во время разговора с Нейтом я гуглю его школу: она куда престижнее, чем я себе представлял. Среди выпускников – несколько членов кабинета Никсона и его технических работников.
– Ты знаешь в школе кого-нибудь по фамилии Шульц?
– Это который комиксы «Арахис»?
– Нет, другой. А Блаунт? Или Дент?
– Кто это такие?
– Из исторических сносок к тексту.
– Ничего не говорит, – отвечает Нейт.
– И не надо. До субботы тогда, – говорю я и даю отбой.
На веб-сайте школы – список местных отелей и сдаваемых комнат. Я начинаю обзванивать, но все отели и пансионы забронированы заранее. Разговаривая с женщиной из «Песни ветра», я уже представляю себе, как буду спать в машине. Ничего страшного, прихвачу с собой подушки, арктический спальный мешок, пару одеял, таблеток снотворного немножко и найду безопасное место где-нибудь прямо в кампусе.
– Может, вы хоть чем-нибудь сумеете мне помочь? – умоляю я. – Я не могу бросить этого мальчика, у него никого больше нет. Мать его умерла, отец под замком. Вы можете что-нибудь придумать?
– Комната моей дочери, – говорит женщина. – Обычно мы ее не сдаем, но там двуспальная кровать. Могу вам ее уступить за сто пятьдесят долларов за ночь. Завтрак включен, санузел общий.
– Идеально, – соглашаюсь я.
– На самом деле, – говорит она и отвлекается, там слышны разговоры, – я ошиблась, это сто восемьдесят за ночь. Я уже сказала, что мы ее вообще-то не сдаем, но тут муж напомнил, что когда сдавали в прошлый раз, было сто восемьдесят. Там матрас новый.
– Даю вам мою кредитную карту?
Я тороплюсь, боясь, как бы цена вновь не подпрыгнула.
Решив как следует сыграть роль исполняющего обязанности родителя, я беру напрокат из шкафа у Джорджа галстук, туфли и спортивную куртку и ровно в шесть утра в субботу быстро отбываю. До границы Массачусетса я ползу два часа двадцать минут. У ворот академии мерседесовские фургоны и спортивные уик-эндовские машинки родителей направляют к главному зданию, где уже подают кофе и плюшки. Молодые люди с фамилиями вроде Скутер и Бифф приветствуют родителей, мужественно обнимая вельветовых отцов и целуя в щечку мохеровых матерей. У всех у них одинаковые треугольные лица, очень американские, непроницаемые улыбки. Еще четверо азиатов и трое чернокожих – вот тебе и все разнообразие.
Расположением зданий заведение напоминает стародавнюю английскую деревню, и колледж, в который я прихожу, похож на городское техническое училище, затерянное в одном из пяти слившихся городишек, – такое, где людей учат менять масло и чинить телевизоры, не более. Главное здание академии – особняк, величественный, подавляющий, с огромными высоко висящими на стенах портретами маслом, изображающими отцов-основателей, и большими цветочными композициями на старинных деревянных ящиках. Все темное – полно тусклых деревянных панелей, потайных переходов, старых кожаных кресел и диванов. Длинные столы с крахмальными скатертями накрыты не слабо. В очереди за кофе меня находит Нейт, и я рад знакомому лицу.
– Плюшки тут отличные, попробуй обязательно, – говорю я, не очень понимая, как надо по протоколу: обнять его или нет. Решаю, что нет.
– Пробовал уже, – отвечает он. – Они тут каждые выходные пекут. В штате школы есть кондитер.
– Как ты оказался в этой школе?
– В смысле, что в таком престижном месте делает такой лох, как я? – Он секунду молчит. – У меня был отличный результат по тестам, да и папа тоже «имел влияние». Председатель совета этой сети – весьма активен в товариществе выпускников.
– У тебя тут есть друзья?
– Да, – отвечает он. – Мне тут хорошо. Лучше, чем дома.
– И Эш тоже в подобном месте? – спрашиваю я, прожевывая коричную плюшку.
– У нее иначе. Девочки живут в домиках, не в спальнях. Там меньше соревнования, более по-домашнему.
– Ваша мама отличную работу проделала, выбирая для вас правильные места. – Опускаю в карман спортивной куртки багель с сыром, завернутый в салфетку. Рука на что-то натыкается. – Тесси просила тебе это передать.
Я вытаскиваю из кармана сильно пожеванный кусок сыромятной кожи и отдаю Нейту. Он улыбается. Когда мы выходим из здания, он показывает мне библиотеку:
– Тут примерно полтора миллиона томов и активный обмен с другими библиотеками.
– Лучше, чем в большинстве колледжей и в том, где я преподаю.
– Это ты еще бассейна не видел.
