– Мы – самые чистоплотные в этом доме, городе…
– Стране! – наигранно поддержал я.
– Шутишь? А, между прочим, много ты знаешь собак, способных доказать теорему Пифагора?
– А много ты знаешь людей, способных терпеть издевательства и постоянную расовую дискриминацию со стороны четвероногих?
– Не надо изображать жертву апартеида!
– А какое отношение имеет, например, Пифагор к гельминтам?
– Гельминты – это глисты, а то слово, которое ты ищешь – скорее всего, педикулёз.
– Всё равно, подозрительное слово – вызывает нездоровые ассоциации.
– Завтра едем в универ!
– Ты со мной что ли?
– Одного тебя отпускать нельзя.
– Ну, спасибо за доверие.
На шум подтянулась кошка.
– Что вы всё делите? Мантию бакалавра?
– Тебя ещё не хватало…
– Вчера зря футбол не смотрел, судья – урод московский…
– Хватит! Мне на работе уже все уши прожужжали этими разборками! Если бы играли нормально, то никакой бы судья не смог повлиять на результат.
– Тогда у меня к тебе просьба.
– Какая ещё просьба? – я покосился на кошку.
– Очень хочется посмотреть футбол вживую, на стадионе…
– Чего? – у меня челюсть отпала до пола, наверное.
– Может, как-нибудь сходим на «Петровича»?{Стадион Петровский.}
– Да ты в своём уме? Этого ещё не хватало!
– Я тихо буду сидеть, – пообещала кошка.
– Ты себе как это представляешь? Я же тебя знаю. Прикинь, ты там начнёшь орать:
«Андрю-ю-юша, в раз-рез!» или твоё любимое: «Гарик, отдай!». Ты представляешь, что там начнётся? А если ещё судья из Москвы?
Кошка поджала губы.
– Да, тут ты прав. Могу не сдержаться.
– Ну, слава яйцам, что хоть тут понимаем, что к чему.
Собака вежливо подождала, пока мы замолчим:
– Так как насчёт завтра?
– Ладно, поедем.
На лестнице раздался чудовищный грохот, судя по всему шкаф, для протискивания которого было предпринято столько трудов, решили спустить по ступенькам.
– Что там происходит сегодня? – спросила собака.
– Соседи наши поменялись, – приоткрывая дверь, ответил я.
Первое, что увидел, точнее услышал, был отборный мат, разносившийся на весь подъезд. «Дело мастера боится», – вспомнил я старую народную мудрость. Марина тоже выскочила.
– Что тут стряслось?
– Соседи твои переезжают.
Я хотел добавить, что теперь шума будет меньше, но как-то после такого грохота не рискнул.
– Как-то они это громко делают, – пробормотала она.
– Как жили, так и уходят.
– А это кто так убивается, что солнце меркнет?
– Это наш сосед новый. Вообще-то, он показался мне очень сдержанным человеком, я бы даже сказал – задумчивым. Видимо, что-то действительно серьёзное спровоцировало такой бенефис.
– Главное, чтобы он так пореже солировал.
Подойдя к лестнице, я, наконец, понял причину столь эмоциональных тирад.
– Мне кажется, что это единичный случай, к тому же я бы сам в его положении выражал свои чувства похожими терминами, – поспешил я вполголоса успокоить Марину.
Вытащив шкаф на лестницу и убедившись, что в лифт он точно не пролезает, бригада решила переть его единственным доступным путём – по лестнице. Бедолага сосед зачем-то спустился на пролёт ниже, один из грузчиков полез за сигаретами, не предупредив коллегу, и тот, не удержав шкаф в одиночку, просто спустил его вниз – прямиком на спортсмена. Вывод из этой ситуации я сделал следующий: наш новый сосед – крепкий орешек. От шкафа остались только незначительные деревянные моменты. Сам сосед, смотря вверх, продолжал изливать душу явно не спортивными терминами. Грузчики так и стояли под градом его глагола, заканчивающегося на «ать», в глупых позах, недвижимы как жители Помпеи, когда их настиг поток раскалённого воздуха, пепла, лавы и прочего вулканического говна.
– Солидно излагает, – оценила кошка, когда Марина закрыла дверь, будучи не в силах слышать такую родную речь.
– Тренер, наверное? – предположила собака.
– Волейбольный, типа Карполя.
– Не, – собака принюхалась. – Что-то из борьбы или бокса.
– Валим отсюда, – посоветовал я.
Когда звуки переезда остались в прошлом, мы уселись перед телевизором.
– За телек – спасибо ещё раз! – поблагодарила кошка.
– И хорошо, что соседи съехали, – оптимистично предположила собака.
– Погодите, ещё не ясно, что это за кузьмич.
– Ну ты же знаешь, если что – перекуём в своего. У нас не забалуешь…
– Ладно, можешь идти на кухню, а то сейчас повтор вчерашнего матча.
– Давай, я тоже посмотрю что ли, – неожиданно сказал я.
Кошка удивлённо уставилась на меня:
– Ты хоть знаешь, в каких футболках наши?
– Вряд ли в красных…
– Ну, тогда «Вперёд, Зенит! Вперёд – за Питер!»
– Вот что, подруг…
– Кто?
– Ну, если бы ты был женского пола, то надо было бы сказать «подруга», а так как ты пола мужского, тогда «подруг».
– Послушай, собак…
– А меня вот хрен переделаешь, – гордо вставила кошка.
Я напряг жбан, аж загудело где-то справа. Вот ведь зараза! Действительно, не переделать! Разве что «кошак», но это слово уже есть, и поэтому не считается.
– Опять вывернулась?
– Семь жизней…
– Так вот «собак», я крайне не советую меня так называть.
– Как скажешь, мне просто была интересна твоя реакция.
– Опыты над людьми запрещены Женевской конвенцией.
– А я – животное! – и заржала, как лошадь.
– В Бобруйск отправлю.
– В таком состоянии вряд ли.
Тут она была права. Состояние было, прямо скажем, не первой свежести. Неделя плотного запоя плюс ещё какая-то баба в кровати.
Я поворочал пересохшим языком, чуть ли не снимая с гортани стружку.
– Как зовут женщину?
– Я так и не поняла.
– А ты поняла? – я вопросительно посмотрел на кошку.
– А я и не пыталась. У нас к тебе разговор, кстати. Как раз по таким вот красавицам.
– Воспитывать будете?
– Воспитывать тебя уже поздно, мы тебя пугать будем.
– Меня? Чем?
– Ну, венерические болезни к тебе уже не пристанут – они в спирту не выживают, а вот что-нибудь посерьёзней при таком образе жизни вполне можешь намотать.
– Свинку? – я икнул.
– Не маленький – понимаешь, о чём мы.
Естественно, я – не маленький. С лёгкой опаской осмотрел поле ночной битвы. К великой радости обнаружил две разорванные в клочья упаковки от презервативов. Кое-как дополз до них и принялся трясти ими перед зверьём.
– Видали??!
– Видали – видали… от самосвала педали.
Всё-таки мне с ними повезло. Конечно, с первого раза кажется, что жизнь моя – это ад кромешный. Не, всё не так, абсолютно не так. Благодаря этим четвероногим, жизнь имеет хоть какой-то смысл. Если вы в зрелом возрасте решите жениться, а потом спустя каких-то три года поймёте, что ошиблись в выборе, и начнёте планомерно с горя закладывать за воротник, то единственные, кто будут помогать вам на этом трудном и скользком пути, на этой обледенелой дорожке, ведущей к обеспеченной одинокой старости, это они – кошка с собакой.
Был последний день моего отпуска, нужно было срочно приводить себя в норму.
Кое-как растормошив безымянную тётю и объяснив ей, что она опаздывает на самолёт, я, пока она не очухалась, вытолкал её на лестницу практически нагишом.
– На какой самолёт? – ничего не понимая, спросила она.
– Из клёпаного алюминия.
– Почему?
– Потому что вибрации…
Очень сильно болела голова, наверное, сильнее чем у Брюса Виллиса в «Крепких орешках».
– Тебе срочно необходимы кислородные ванны.
– Не грузите меня, кофе давайте, а то блевану.
– Тётю успел разглядеть?
– Успел, лучше бы этого не делал. Страшная, как ночной кошмар.
– После кофе надо прогуляться.
– Может, не надо? Ей-богу, очень хуёво!
– Надо-надо, – собака была непреклонна. – Ты с нами? – спросила она кошку.
– Не, давайте без меня.
Посмаковав божественный напиток, я закинулся парой таблеток и исчез в ванной. Но даже после стольких оздоровительных процедур я всё равно оставался абсолютно никаким.
Собака критически осмотрела меня:
– И надо было доводить себя до такого состояния?
– Об одном прошу, – умоляюще обратился к ней я, – давай без мозгоклюя!
– Ничего, сейчас я тебя поставлю на ноги: в ЦПКиО погуляем, на лодочке покатаемся и к вечеру придёшь в себя. Вода, она оттягивает.
До парка нас довёз молодой парень, остановившийся на мою поднятую дрожащую руку.
Узнав, что нам в ЦПКиО, удивлённо покосился на меня, но я был слишком разобран, чтобы заподозрить неладное.
– А вы где служили?
– Ракетные войска, – с трудом отвечал я.
