Тони взял пульт, посмотрел на Беверли и со словами: «Не жалко фунта, чтобы замочить детоубийцу» – нажал красную кнопку.
В тот же вечер первые антисобачьи ролики прошли по всем основным телеканалам – старые съемки бешеных собак под музыку, сильно отдающую фильмами ужасов. По всей Англии хозяева смотрели на своих псов с тревогой, думая о будущем любимцев. В шестичасовых новостях сказали, что Сынок Инглиш позвонил на телевидение и сообщил: Люси умерщвлена, а Тарквин Форбс – Гамильтон оставил свой пост в партии новых консерваторов. В девять вечера, как раз к следующему выпуску новостей. Сынка снимали у койки Софи Литлджон: он молча сидел и держал ребенка за руку.
Камилла стояла на крыльце и смотрела в сторону выезда из переулка, запертого барьером из полицейских заграждений. Там, заворачивая машины и любопытных пешеходов, дежурил наряд полиции с двумя служебными собаками. Императором и Судьей. Шайка местных псов возбужденно носилась среди чахлых деревьев на незанятом клочке земли в центре переулка. Микки, Тоска, Кинг, Олторп и Карлинг гонялись за Лео, но тот, бросаясь из стороны в сторону и раз за разом меняя направление, ловко уходил от погони.
Фредди протиснулся мимо Камиллы и, посмотрев пару секунд на резвящуюся стаю, прорычал:
– Бшнь‑ка на этих дурней, им больше делать нечего?
Камилла похлопала Фредди по макушке:
– Беги, малыш. Беги, поиграй.
Чарльз был в палисаднике, копал яму для стола – кормушки. Закончив, он спросил:
– Милая, не поможешь установить?
– Нет, милый, – ответила Камилла. – Мне нельзя выходить из дому, забыл?
«А есть и свои преимущества в домашнем аресте», – подумала она.
– Прости, дорогая, – сказал Чарльз. – Это полный абсурд – не пускать тебя в собственный сад.
Чарльз спустил опору стола в гнездо и уложил вокруг снятый дерн, затем отступил в сторону полюбоваться делом своих рук. Нахмурившись, он спросил:
– Тебе не кажется, что он слишком… э… доминирует, а? Как‑то он громоздковат.
– Внушительный, – согласилась Камилла, глядя на сооружение семифутовой высоты со множеством планок, навесиков и хаток. – Но я не сомневаюсь, птицы будут тебе ужасно признательны.
Камилла с любовью смотрела, как Чарльз цепляет на нитку ломтик кокоса и вешает на гвоздь, потом раскладывает по полочкам орехи и семена.
– Посмотри, какой у нас милый птичий столик, Фредди. Ну не умница наш Чарльз?
Фредди вразвалочку подошел к столу, задрал лапу и помочился на опору.
– Гнусная животина! – вскричал Чарльз.
Фредди пролез в дырку в живой изгороди из бирючины, добежал до полицейского кордона и залаял:
– Пропустите меня, у меня свидание в переулке Шлюх.
В ответ залаял Судья:
– Попробуй выйти, недомерок блохастый, и я вырву твою паршивую глотку.
Стая на лужайке оставила игру в догонялки, легла наземь и, тяжело дыша, наблюдала за развитием конфликта.
– Это касается всего вашего переулка, гнусное быдло, – пролаял Император. – Вам всем запрещено выходить.
Принцесса Анна стояла в гостиной у окна.
– Погляди‑ка, Спиг. Что это за башню Чарльз воздвиг в своем палисаднике?
Спигги выглянул в окно и сказал мрачно:
– Бог знает. Подскажи?
Спигги пребывал в дурном настроении. Сегодня у него намечались встречи и дела в поселке, а теперь из‑за невестки все приходилось откладывать.
– Свихнусь я взаперти в этом клятом доме.
– Мог бы пока заняться этими клятыми подпорками, – заметила Анна. – Десять лет живем с ними, уже достало вилять, будто на горнолыжном склоне в Клостерсе[41].
Но сидеть в четырех стенах Спигги было не по душе, все равно что жить в открытой тюрьме[42], а уж Спигги знал, каково это. Он провел семь месяцев в Норт – Си – Кемп за мошенничество с гудроном. Три месяца из семи Спигги работал на тюремной кухне с Джеффри Арчером[43], который разговорил его и выспросил всю историю его жизни. Впоследствии этот великий человек опубликовал тюремные дневники, в которых Спигги был выведен в роли наемного убийцы из русской мафии.
– Так нет же смысла ремонтом заниматься, – отмахнулся Спигги. – Через шесть недель можем съехать, если новые коней победят на выборах.
Он рухнул на диван, обитый кожзаменителем, и пристроил голову на руки.
– Ты будто не особо рад такой перспективе, – сказала Анна. – В чем дело, Спиг?
Она игриво шлепнула мужа по макушке.
Спигги мрачно проговорил:
– Если ты вернешься в большой мир, я тебе стану не нужен, так ведь?
– Ну а кто же мне будет нужен?
– Какой‑нибудь сраный пижон со скошенным подбородком.
– Таких у меня было два. И ни один даже наполовину не был таким мужиком, как ты, Спиг.
Но Спигги продолжал упиваться своим ничтожеством.
– Мне придется разгуливать в костюме. И жрать артишоки.
Анна засмеялась:
– Эй, Спиг, выкладывай‑ка, что с тобой?
– Курево вышло, – признался Спигги. – И в магазин, мать твою, не выйдешь купить, потому что жене твоего братца приспичило выгуляться за ворота.
– Если ты поможешь мне управиться по дому, – сказала Анна, – я спрошу Камиллу, не найдется ли у нее пары сигарет.
Спигги брался в жизни за любое дело, но вот таинственные искусства готовки, стирки и уборки никак ему не давались. Он ни разу в жизни не притрагивался к унитазному ершику, а к любому, кто пускал в ход эту штуку, испытывал только презрение.
– Ладно, не парься, – сказал он. – Маддо Кларк мне кое – чем обязан.
Гаррис и Сьюзен лежали в ногах кровати и наблюдали, как спит королева.
– Она никогда не залеживалась так долго, – негромко гавкнул Гаррис. – Уже почти полдень.
– Умираю, хочу сикать, – проскулила Сьюзен. – Придется ее уже будить.
Гаррис просунул морду под шелковый пододеяльник и лизнул королеву в лицо. Та проснулась и сказала:
– Привет, малыш.
Потом посмотрела на маленькие настольные часы на тумбочке: 11.54.
Сьюзен подскочила к двери и залаяла:
– Хочу есть и пить, хочу сикать.
– Да, сейчас – сейчас, – сонно отозвалась королева.
Снизу раздался голос Вайолет Тоби:
– Лиз, ты где?
– Я наверху, поднимайся, – крикнула королева.
Она услышала, как Вайолет сопит на лестнице. Затем открылась дверь и ее подруга вошла с вопросом на устах:
– Захворала?
Вайолет несколько раз бывала в спальне королевы. И всякий раз таяла от прелести обстановки. Комната казалась ей внутренностью яйца Фаберже, которое королева держала в тумбочке у кровати. Блестящая и зеркальная; предметы здесь словно бы не стоят по местам, а дрожат над ними, как миражи. Комната напоминала Вайолет о том, что ее подруга некогда была королевой Англии и Содружества и сказочно богатой женщиной.
Королева села в постели и надела очки.
– Нет, – ответила она, – я вполне здорова. Я лежала, слушала радио. Ты слышала заявление премьер – министра?
– Смотрела по телику, – кивнула Вайолет. – Бедная деточка!
– Да, ужасно, – согласилась королева.
– Если правительство не усидит, ты отсюда уедешь.
– При том условии, что новые консерваторы сдержат слово, – уточнила королева.
Вайолет, разглаживая ладонями пододеяльник, проговорила:
– Чего я стану делать, когда ты уедешь обратно во дворец?
Королева, теребя нитку, вылезшую из подрубки простыни с монограммой, сказала:
– Я буду скучать по тебе, Вайолет. А ты не думала поехать со мной?
– Я бы с радостью. Но я не могу бросить нашего Барри.
Королеве так и хотелось сказать, что Барри, безусловно, дадут приют в одном из королевских дворцов, но вместо этого она произнесла:
– Да, семья прежде всего.
– Я пришла одолжить банку собачьих консерв, – сообщила Вайолет. – А то бедный Микки того и гляди начнет грызть собственную ногу.
Гаррис и Сьюзен возмущенно залаяли.
– Проваливай, тетка. Пусть шелудивый идиот жрет свою ногу. Мою жрачку он не получит, – прорычал Гаррис.
Королева начала выбираться из кровати.
– Ты лежи, – остановила ее Вайолет. – А я сделаю тебе чашку чая и выведу собак, ага?
Она увела собак, а королева снова откинулась на подушку, вспоминая, как приятно было в прежние времена, когда люди помогали с докучными повседневными делами. Из сада донеслись звуки собачьей драки. Фредди, Сьюзен и Микки рычали и гавкали, потом раздался крик Вайолет:
– Не троньте нашего Микки, черти паршивые!
Королева встала и подошла к окну – Вайолет суетилась вокруг собак с половой щеткой. Когда собаки, бросившись врассыпную, умчались каждая своим путем вон из сада, королева вернулась в постель. Ей было немного совестно, но она напомнила себе, что ей восемьдесят лет и она практически не спала эту ночь.
На лестнице опять затопала Вайолет, в этот раз она вошла с подносом – чай и горячий, намазанный маслом тост.
– Ты, наверное, как черт зла на Камиллу, – сказала Вайолет.
