Пунктуальные, они к без пяти минут девять были уже у дверей Сикстинской капеллы, где должно было проходить очередное голосование, пропущенное накануне.
Камерленг что-то сказал тому, кто пришел раньше, и попросил дать ему слово. Это был один из кардиналов, сидевших в последнем ряду, вблизи мраморной балюстрады, у стены.
– Кардинал из Бразилии, – прошептал на ухо камерленгу член счетной комиссии, кардинал Ло Кашио.
– Вижу, Ваше Высокопреосвященство, – заметил камерленг, не спешивший объявлять начало заседания. И, склонившись к другому «счетчику», Аттилио Рондони, бывшему главному викарию Города Ватикана, спросил – знает ли он, о чем собирается говорить бразилец.
– Нет, Владимиро, он не прост и обычно держит свое мнение в глубокой тайне… я знаю только одно: сегодня ночью в его келье собирались кардиналы из Южной Америки.
* * *
Похоже, он был хорошим организатором, этот кардинал Жозе Мария Резенде Коста: его собратья присутствовали все до одного, двадцать два латиноамериканских кардинала.
Он заговорил тихим голосом. Давая полный обзор состояния дел в конклаве на сегодняшний день, торопился, предполагая, что у кардиналов может не хватить терпения выслушать его до конца. Привел разумные и убедительные доводы отказаться от надежд на выбор африканца, противопоставив этой идее новую, которую никто еще не рассматривал, – испано-американскую.
Заговорил о трудностях, с которыми встречаются кардиналы, выступая в защиту своих прихожан, притесняемых Соединенными Штатами Америки. Экономическое давление американского империализма угнетает больше всего ту часть мира, где миллионы людей живут среди голода, в проституции, детского рабства, торговли и распространения наркотиков, бесчеловечной эксплуатации рабочих, не согласных с американским превосходством. Чудовищная ложь о том, что Северная Америка заботится об охране мира и справедливости на земле, хорошо известна по бедствиям в их епископствах.
Назвал каждого из латиноамериканских кардиналов, попросил их встать, будто здесь вершился высший справедливый суд, будто все они пришли сюда, как свидетели обвинения, или шел судебный процесс, который нельзя было отложить. Встали все. Рио-де-Жанейро, Байя, Богота, Тегусигальпа, Санта-Крус-де-ла-Сьерра, Белу-Оризонти, Каракас, Медельин, Лима, Сан-Паулу, город Мехико, Кито, Апаресида, Манагуа, Гавана, Кордова, Гвадалахара, Монтеррей, Сан-Хуан, Сантьяго и Порт-Луи.
И только смерть в первые недели конклава оправдывала отсутствие двадцать третьего священника, Эмануэле Контарди, архиепископа из Буэнос-Айреса.
Почему не признают эту часть мира, когда ей судьбою предназначено процветание? Спаситель даровал Латинской Америке великолепную природу: долины с плодородными землями, моря с их рыбным богатством, горы с различными полезными ископаемыми – и трудолюбивый народ. Так за что эти народы столько терпят от американцев, порабощены и не имеют обычных человеческих прав? Странам Южной Америки редко доставалась свобода. Только Симон Боливар[63] и святой Мартин помогли южноамериканским народам восстать против Испании, не дававшей им право на автономность. Кто еще сумел стать первым на этом континенте и прогнать английских угнетателей в долгой войне за свободу и равенство, во имя права на счастье? Однако теперь тирания Англии перешла в наследство президента США. И если бы кардиналы конклава могли себе представить уровень нищеты и бесправности народов Латинской Америки, они бы ему поверили. И куда Святой Дух теперь направил широкий луч своей спасительной силы? Следует поднять на папский престол одного из нас, и это было бы как нельзя более справедливо. Именно сегодня Церкви предоставляется такая возможность. Святой Дух Параклет никогда бы не смог проявиться в той власти черной магии, что глубоко опечалила этой ночью Святую Коллегию. Ночной ритуальный танец показал абсолютно ясно: Африка еще не повзрослела и вполне могла бы подождать со своим предложением вознести одного из своих пастырей на главное место в Церкви. Папа – заклинатель духов?! Да, это значило бы снова погрузиться во тьму Средневековья, когда папу Григория VII[64] король Генрих IV обвинил в…
Кардинал из Бразилии свою речь закончить не успел – послышались крики из дальней и средней частей зала. Никто никого уже не хотел слушать, кардиналы показывали пальцами на лица бесноватых на фреске «Страшный Суд» и кричали.
Фреска Микеланджело «Страшный Суд» постепенно стала исчезать. Лица святых и проклятых приобретали свинцовый цвет… нет уже лиц, глаз, морщин, тел. Добро и Зло смешались.
Исчезли одежды, трубы ангелов, лодка и весло Харона, колеса и стрелы мученика, столб бичевания Христа и крест Его распятия, облака, смерть, кожа святого Варфоломея с лицом Буонарроти, бороды, шевелюры, руки, бедра, ноги, лохмотья, прикрывавшие стыдливых.
Только лики Богоматери и Спасителя еще сопротивлялись этой жути…
Пустая стена Сикстинской капеллы теперь же принадлежала другому художнику, который нарисует на ней НИЧТО, показывая, что земля превратилась в сплошную пустыню, дух человечества угас, монументы и произведения искусства, радовавшие прежде, разрушены и разгромлены и… никакого сверхмира.
– Угамва, сделай что-нибудь! Останови это! – закричал англичанин.
– Ну, а если он только добавит разрушений! Он! Он! Это из-за его магии! – с другой стороны капеллы завопил немец, кардинал из Колонии.
Кардинал-камерленг поднялся и громким, насколько мог, голосом, впервые уступая общему настроению кардиналов, тоже попробовал призвать черного кардинала, архиепископа из Дар-эс-Салама:
– Ваше Высопреосвященство, Леопольд Альберт Угамва! Сделайте же, наконец, хоть что-нибудь, чтобы этому наступил конец!
В общем смятении, вслед за этими словами высокая фигура черного архиепископа поднялась с сидения и двинулась в сторону коридора, но швейцарские гвардейцы его удерживали и мешали ему идти.
Тупой предмет, брошенный с одного из кресел, попал ему в голову – кто-то кинул в него требник.
Он медленно повернулся в ту сторону, откуда в него бросили требник. Лицо его, залитое слезами, говорило само за себя, заставив, наконец, замолчать кричавших. Потом он пошел, будто сопротивляясь сильному ветру и раздвигая гвардейцев, не дававших ему пройти. Все еще как бы преодолевая ветер, он шел в сторону алтаря, туда, к стене с фреской «Страшный Суд», и казался всем сверхчеловеком. Шум, вызванный этим кошмаром, все больше усиливался, и в голову бедного заклинателя продолжали лететь различные предметы.
Откуда взялся ветер? Не мог он войти через окна – они были хорошо закрыты. Ни дуновения из-под дверей. Но свежее дыхание смерти уже пронизывало присутствующих до костей и леденило кровь.
Потом произошло нечто странное, прекратившее протест против этого человека, который все еще продолжал передвигаться мелкими шагами в сторону стены с фреской, пока не достиг ее.
Угамва что-то произнес, громко повторил, повторил еще громче и же с мукой в голосе закричал, что было сил, да так, что казалось его статная фигура согнулась пополам.
Через мгновение фреска «Страшный Суд» оживилась, засверкала по-новому, фигуры и цвета на ней восстановились.
Мощный ветер приглушил звук удара, разнесшийся по всей Сикстинской капелле, – от заклинателя, черного кардинала Угамвы, ворожба которого прогнала Зло, не осталось и следа. Он исчез, испарился таким же чудесным образом, как прежде пропали цвета на стенах, теперь вернувшиеся во всем своем блеске и живости.
Напрасно четыре швейцарских гвардейца искали его, трогая воздух, где несколько мгновений тому назад он боролся с ними и против ярости ветра. Безуспешно они его искали по всей капелле, у входов, в вестибюлях и в ризнице. Огромный заклинатель духов пропал из конклава, казалось, навсегда.
В этот вечер маронитский архиепископ Абдулла Жозеф Селим зашел перед ужином к своему соседу по Сикстинской капелле, к кардиналу Мальвецци, чтобы отдать ему книги, которые брал почитать. Долгое заключение в конклаве сказалось на весьма слабом здоровье епископа. Смирение этого человека удивляло и наставляло душу туринского коллеги. Сидя напротив зажженного камина пока монсеньор Контарини готовил ужин, двое других обсуждали дневные события, говорили о вечернем голосовании, впервые удачном, хоть и присутствующих было меньше. Многие из членов Святой Коллегии закрылись в своих комнатах, все еще напуганные сменой кандидата на место следующего папы – выступление бразильского епископа изменило результаты голосования, поскольку двадцать два голоса латиноамериканских кардиналов были отданы ему. Но и его позиция казалась шаткой, разброс в голосах увеличился. Мальвецци удивился, получив еще один голос, кроме того, от ливанца, от которого тогда услышал вопрос:
