— Ну и? — Мне уже не нравится, куда она клонит.
— Можешь поговорить с ним?
— Он же заплатил за велик, разве нет?
— Заплатил, но дело не только в деньгах… Мэл, очевидно, забыла, кому она это говорит.
— Ради бога, только не гони туфту насчет достоинства и самоуважения. Сопляку всего тринадцать, он наверняка до сих пор поджигает собственные пуки и считает, что девчонки без ума от штанов, в которых полно дерьма.
— Дело именно в самоуважении. Этот орангутан-переросток унизил Уэйна, и только его извинения могут вернуть мальчику чувство собственного достоинства.
— Хорошо. Как-нибудь попозже сядем в кружок, возьмемся за руки и поговорим о любимцах, которых каждый из нас потерял, — вздыхаю я. — Или которых перебросили через перила.
Мэл, однако, не собирается сдавать позиций.
— Ну пожалуйста, — надувает она губки. Разумеется, у меня нет ни малейшего желания ворошить
это осиное гнездо. С другой стороны, я не уверен, что справлюсь с последствиями, если вежливо отклоню просьбу своей девушки, особенно когда она в таком настроении, как сейчас. Я запихиваю в карман цепочку и медальон со святым Христофором и осведомляюсь у Мэл о росте моего оппонента.
— Нет, Адриан, с ним надо просто поговорить, — настаивает Мэл.
— Именно это я и собирался сделать, однако, сама понимаешь, общаться с дублером Эр-два-Дэ-два гораздо легче, нежели с типом, который задевает башкой свод Евротоннеля, — поясняю я, внутренне готовясь к неизбежному «разговору».
Мэл скептически хмурится, потом оглоушивает меня:
— Это Клод Делакруа.
— Что?! Клод Делакруа из «Арсенала»?! — Я не верю своим ушам. — Он здесь?
И действительно, в ВИП-зоне я замечаю Клода, то бишь Принца, здоровенного, как трактор, увлеченно тискающего какую-то потаскушку. — Погоди, это не Белинда на нем виснет? Точно, Белинда!
— Ты поговоришь с ним? — обеспокоенно спрашивает Мэл.
— О, конечно, нет проблем, — с деланным энтузиазмом обещаю я.
— Насчет Уэйна. Я сама не могу, потому что работаю на Чарли.
— А? Не волнуйся, детка, предоставь это мне. — До меня вдруг доходит, что Мэл уже несколько лет скрывала от меня кое-какую информацию. — Эй, а почему ты никогда не говорила мне, что Чарли — адвокат Клода? Ты же знаешь, что я фанат «Арсенала».
— Почему? Да потому, что Клод Делакруа — самый надменный сукин сын из всех, кого я встречала в жизни. И уж поверь, по работе мне довелось повидать много вашего брата, включая того мерзавца, что истратил все сбережения своей жены на проституток, непременно желая, чтобы они перед ним плакали.
— Он мне не брат, а дядя, — сообщаю я.
— Не важно, смысл тот же. А Делакруа еще хуже! Так что выпрашивать у него локон божественных волос и раз в две недели халявный билетик мне, честно говоря, никогда не хотелось.
— Спасибо тебе, солнышко. Как мило с твоей стороны. Теперь сама можешь перегибаться через стойку и доставать себе выпивку.
— Нет, правда, из этого все равно не вышло бы толку. Он полный мудак. Даже не потрудится взглянуть на тебя, если ты не член команды, не его агент, банковский менеджер или какая-нибудь фанатка, умоляющая ее трахнуть. Всех остальных людей Клод считает дерьмом, грязью, налипшей на его бутсы к концу матча.
— Ну, отчасти я его понимаю. Половина людей именно такие.
— Сам скоро убедишься, — веско кивает Мэл.
— Вопрос из чистого любопытства: если этот парень на самом деле такой козел, каковы мои шансы заставить его извиниться? — интересуюсь я, вставая из-за столика.
— Очень небольшие, — констатирует Мэл. — Но ведь никто другой и подойти к нему не осмелится, даже Чарли, потому что «это же великий Клод Делакруа». Разве можно огорчать героя нашего времени!
— Он бог, — пожимаю плечами я.
— Если ты пинаешь мячик и он летит в ворота, это еще не делает тебя богом, — возражает Мэл.
— Делает, если ты забиваешь двадцать пять голов за сезон, в том числе «дубль» против ублюдков, — поясняю я.
— Что еще за «ублюдки»?
На раздумья у меня уходит примерно секунда.
— По большому счету все, кто не играет за «Арсенал».
Я неторопливо приближаюсь к ВИП-зоне и обнаруживаю, что вход в эту часть зала находится под охраной Роланда. По своим физическим данным он мало подходит на роль вышибалы, однако с радостью ухватился за эту работу, узнав, что будет находиться на постоянной радиосвязи с Олли.
— Привет, Ролло, как дела? — здороваюсь я.
— Просто замечательно, — отвечает он, в настоящий момент довольный жизнью, как слон.
— Отличная у тебя работа. Держись за нее, — советую я и все так же неторопливо шагаю дальше.
— Эй, погоди, ты куда? — преграждает мне путь Роланд.
— Туда.
— Нет, Беке, это ВИП-зона. Доступ открыт только для «золотых» членов клуба, — занудствует Роланд.
— Я и так «золотой» член клуба, — вру я.
— Правда? — Роланд облегченно вздыхает и уже собирается пропустить меня, как вдруг вспоминает нечто важное: — Э-э… покажи свою «золотую» карту.
— У меня при себе ее нет. Оставил дома, в бумажнике.
— Извини, Беке, в таком случае я не могу позволить тебе пройти, иначе у меня будут крупные неприятности.
— Ролло, не кобенься.
— Прости, Беке, я на работе.
Я понимаю, что разговаривать с каменной стеной не имеет смысла, поэтому предлагаю сделку:
— Короче, если пропустишь меня на пять минуточек, заработаешь двадцать фунтов. У меня там совсем маленькое дельце.
Роланд жует губами и озирается по сторонам — нет ли поблизости мистера Эндрюса. К счастью, на горизонте чисто.
— Ладно, только на пять минут, не больше!
— Пока, Ролло. — Я хочу пройти мимо него, но этот осел опять встает у меня на пути.
— Гони свою двадцатку!
— Ролло, я же только что сказал, что оставил бумажник дома. Роланд скрещивает на груди руки и решительно качает
головой.
— Извини, Беке, тебе туда нельзя.
Вся эта канитель начинает меня раздражать, поэтому я просто ухожу, на прощание открыв Роланду горькую правду:
— Ты очень изменился, приятель. А ведь раньше был клёвым парнем!
Я уже успеваю отойти на приличное расстояние, когда в спину мне доносится виноватый голос Ролло:
— Я и сейчас клевый!
— Быстро ты справился, — отмечает Мэл, после того как я вновь усаживаюсь за столик.
— Я еще ни с кем не разговаривал. Чертов цербер не дает мне пройти, — сердито говорю я, и тут меня осеняет. Кажется, я знаю, как выйти из этого тупика. — Подождешь немного? Я сейчас вернусь.
Олли уже практически сдался и впускает всех подряд, и все же находится один тип, при виде которого мой друг моментально нацепляет на столбик бархатный шнурок и закрывает двери.
— Нет, нет. Сожалею.
Норрис недоуменно хлопает глазами.
— Чего-чего?
— Говорю, вход закрыт.
— Прекрати, Ол, — канючит Норрис, пытаясь протиснуться между Олли и стенкой, но мой приятель быстро перекрывает лазейку.
— Вход воспрещен.
— Олли, пусти меня.
— Извини, Норрис. Если бы вопрос зависел от меня…
— Он и так зависит от тебя.
— Ты прав. Вали отсюда.
Олли и Норрис все еще бодаются, когда я высовываю голову из-за двери и интересуюсь, как идут дела.
— Замечательно, — отвечает Олли. — Стараюсь уберечь дамские сумочки в зале.
Норрис делает вид, что смертельно оскорблен, хотя лично мне в это верится с трудом.
— При чем здесь сумочки? Я всего лишь хочу выпить.
— Чем тебе не понравились другие кабаки?
— Сам не знаешь? Меня, блин, оттуда шугают, — объясняет Норрис.
— Почему? — задает вопрос Олли. Риторический, надо сказать.
Норрис пару секунд мнется с ответом.
— Не важно. Ты впустишь меня наконец?
— Нет.
Норрис заглядывает себе в душу и приходит к выводу, что осталось последнее средство: честность и прямота.
— Ол, обещаю, я даже не взгляну на эти чертовы сумки. Клянусь здоровьем мамочки. Чтоб ее паралич разбил, если я вру!
— Для тебя вход закрыт, — в сотый раз повторяет Олли.
— А если я возьму тебя в долю? — В глазах Норриса вспыхивает надежда.
— Тебе не пора сходить домой, проведать мамочку? — вмешиваюсь я.
Норрис злобно ощеривается.
— Ну и хрен с вами! На кой мне сдался ваш тухлый клуб! Продемонстрировав нам средний палец, он разворачивается и топает восвояси.
— Пожалуй, так будет лучше для всех, — вслед ему кричит Олли, потом переводит взгляд на меня: — Чего тебе? Я вообще-то на работе.
— Мне нужна твоя помощь. Клод Делакруа сидит в лаунж-баре и мне…
Кто?
— Клод Делакруа, игрок «Арсенала». Ол, ты что, совсем не шаришь в футболе?
— В твоем футболе одни гомосеки. Куча мужиков бегают друг за дружкой по полю, целуются, обжимаются и моются в одной душевой.
