Многие, не выдержав переполнявших грудь эмоций — плакали, другие наоборот смеялись истерически, не в силах себя контролировать. Словно под гипноз попали. Третьи молчали в ступоре, пытаясь осознать свои, вдруг возникшие в душе, до ужасного противоестественные и непривычные чувства. Но вот песня кончилась и толпа, ликующая и взбудораженная, утопила раскланивающуюся троицу в аплодисментах и визигах таких, какие знает лишь тоталитарно одурманенное общество, до безумства обожающее оболванивших его властителей.
— Эй, как настроение? — залихватски прохрипел пузатый певец, расхаживая по сцене гусем, словно пританцовывая, в такт звучащей для него одного мелодии.
Толпа в ответ лишь еще сильнее завизжала, загудела как рой электрических пчел, и синхронно зачавкала, подобная гигантской вагине, алчущей немедленного совокупления:
— Еще! Еще! Еще!!!
— Тихо! — скомандовал хрипатый новоявленный кумир, подняв над людской массой ладонь. Толпа, нехотя замолкла, блестя глазами в предвкушении нового музыкального экстаза.
— Люди! — обратился к толпе бородатый певец, — Как вам живется без телевидения?
— Плохо, — пожаловалась толпа, помаргивая тысячью опечалившихся в момент глаз.
— А без водки?
— Очень плохо! Хуже некуда! — заревела площадь.
Бородач закивал, словно уверившись в своей давней догадке.
— Что же вам, без ток-шоу нормально не живется? Без рекламы? Без дешевого, глупого кино? Без сериалов этих бездарных?
— Да вы что! — закричала звонче всех тетка в первых рядах, — Что вы такое говорите!
Кино — это искусство! И сериалы тоже! Как же простому человеку-то? Ведь без телевидения все обескультурят!
— Точно! — поддержала тетку толпа. Защитница искусства завращала головой основательно деформированной многолетними ночевками с бигудями, и воодушевленная поддержкой продолжила, пытаясь ближе протиснуться к сцене:
— Для простого человека телевизор самый близкий друг и брат! Жизнь то ведь серая — работа да семья! В выходные стирка, уборка, детям обед… А отдых где? Одно только и было развлечение! Что водки не стало это ладно, алкоголиков бог наказал, но телевизор-то! Телевизор! А если у кого и семьи нет? Им вообще тоска…
Толпа одобрительно отозвалась волной реплик, которые еще более подкрепили в тетке инициативность и она, протиснувшись-таки к ограждению, обратилась прямо к бородатому певцу, чувствуя в нем человека властного, могущественного и удивительно чуткого.
— Вы то хоть надавили бы на них! — тетка махнула рукой куда-то в сторону скрывшегося с певицей Лавандышевой лимузина, — Вам они не откажут, прислушаются!
— Это почему?
— Да ведь вы же такое можете… — тут тетка растерялась, ища поддержки сограждан, — как только что… Вы же поете так… Божественно…
— Может-может! — подтвердила толпа, вслед за инициативной ораторшей ощущая исходящую от неизвестного гениального солиста дарованную богом власть над человеческими душами и умами, — Верните нам телевидение! — гудели граждане.
— Книги читайте. Езжайте по миру, сколько всего в жизни есть! — отозвался бородатый солист, но его, кажется, никто не услышал, — Как же вы не понимаете, что телевизор этот, ящик пустопорожний, из вас, вашу же жизнь высасывает. Вампир с картинками! На черта он вам сдался? — опешил скрытый под маской бородатого байкера-певца Василий, видя агрессивную пустоту в глазах толпы, — Там же показывают то, чего у вас никогда не было и не будет, так и просидите всю жизнь, таращась на чужое, выдуманное счастье! А ваша жизнь пройдет. Пройдет безвозвратно!
— Неправда! — закричала толпа, — Это и есть наша жизнь!
— Иллюзия это, а не жизнь!
— Нет! — негодовали граждане, будто забыв, что минуту назад, бородач родил в их душах неведанный доселе восторг. С каждым словом, произносимым против утерянного телесчастья, доверие к стоящему на сцене улетучивалось. Словно сама толпа, горя яростными, как факела арийских гитлерюнгендов глазами, сжигала окутавшую бородача энергетику.
— Не поймут они, — прогудел здоровяк с логотипами «SAMSUNG». Они как наркоманы, прочно подсели. Навечно…
— Люди! Телевидение — это зло! Вас каждый день дурят, внушают бессмысленные идеи, заставляют покупать ненужные вещи, работать ради их приобретения, копить годами деньги! И ради чего? Только ради того, что-бы соответствовать вымышленному, не существующему стандарту! — Василий, размахивая руками, плескал пиво себе под ноги, пытаясь найти в глазах людей понимание. Но видел только, как взгляды затуманивает, неприятие и возникающая как накипь из глубин души ненависть к человеку, пытающемуся убедить их в том, что самое доступное и любимое развлечение, с которым связанна вся жизнь, откуда почерпнуты все мысли, всего лишь пустой, обманный ящик.
— Даешь сериалы и ток-шоу! — загудела толпа, покачиваясь единой биомассой. Никто не слушал Василия. Не желал слушать. Можно было подумать, что это зомби, восставшие из могил и вышедшие в город, только целью их было не человеческое мясо, но сияющий телеэкран.
— Опомнитесь уроды! — не выдержал Василий и в бешенстве сорвал с себя красную кепку. Тут он вдруг, на глазах у скандирующей толпы, в один миг превратился сам в себя. Вслед за ним, свой обычный облик приняли и ангел с холодильником. Произошло это так молниеносно, что никто даже не понял в какой точно момент бородатый толстобрюхий байкер, стал молодым человеком с печальными, почти трагическими глазами. Толпа ахнула и отпрянула на шаг назад.
— Это же он! — раздался чей-то истошный вопль в толпе, — тот самый с передачи!
— Точно! Тот, что башню угробил! — поддержала толпа.
— И холодильник с ним! — завопила инициативная тетка, хватаясь за грудь, — Живой глядите-ка!
Будто в подтверждение теткиного крика, холодильник демонстративно прошелся по сцене. Он сиял в лучах солнца обтекаемым корпусом и смотрелся действительно как живой. Хотя по всем законам природы и логики, живым быть никак не мог.
— Голограмма! — крикнул очкарик-подросток, щурясь сквозь линзы на дефилирующий по сцене бытовой охладительный агрегат.
— Сам ты голограмма! — огрызнулся холодильник громовым басом, от чего очкарик испуганным ужом уполз в толпу.
Ангел, все такой же одухотворенный, с меланхоличным видом взирал на начинающийся процесс массового психоза. Люди признавшие в стоящем на сцене, двуличном исполнителе, того самого субъекта, по вине которого они были лишены телевидения, возмутились не на шутку. Кто-то грозил Василию кулаком, кто-то ругался страшными словами, брызжа пузырями слюны, а один придурковатого вида товарищ, в шортах с надписью «Гавайи», порывался даже перепрыгнуть ограждение, и громогласно обещал придушить всех троих, но все никак не решался это сделать, вероятно, имея от природы характер трусливый и склочный. Тем более было непонятно как он, глистоподобный задохлик, будет душить своими тростиночными ручонками холодильник.
Среди милиционеров, выполняющих роль сдерживающего толпу фактора, тоже нашлись те, кто видел злополучную передачу. А потому они сразу признали в стоящей на сцене компании, разрушителей наиважнейшего стратегического объекта родины. Несколько стражей порядка, стараясь быть незамеченными, начали обходить сцену сзади, подкрадываясь к, увлеченным дебатами с толпой, преступникам.
— Люди! — кричал в микрофон Василий, — Мы сделали вас свободными! Дали возможность самим жить свои собственные жизни. Освободили от гнета безмозглых, псевдомодных, псевдоумных, бездарных и тщеславных, идиотов ведущих, певцов и политиков, поселившихся в ваших умах подобно мозговым паразитам. Освободили от вынужденного просмотра лживой рекламы и примитивных телефильмов!..
— Ага!.. — кричала тетка травмированная бигудями, — А как же мы без рекламы узнаем что нам нужно покупать?
— Да не нужно вам ничего покупать! — возбужденно проповедовал Василий.
— Нужно! Нужно покупать! — ревела толпа, — Мы хотим покупать! Мы хотим сериалы! Хотим кино! Хотим знать, что сегодня модно! Мы хотим быть модными и крутыми!
— Вы заперлись в квартирах и сидите, таращась в экраны, переживая чужие эмоции и страхи, пережевывая чужие слова и мысли, а ваш мозг в это время спит! Вы зомби! Больные и жалкие никчемные овощи! Вы не живете, не думаете! Вы хотите только жрать, совокупляться и потреблять! Все равно что, лишь бы потреблять!
— Мы хотим жить! Жить как раньше! Нам так нравиться! — кричала тетка впереди громче и визгливей всех, — Нам скучно! Нам хочется праздника! Нам хочется ток-шоу! Фильмов про любовь!
— А в жизни вам любви не хочется? — распалялся Василий.
— Нет в жизни любви! — сокрушенно орала тетка, мотая крашенными кудрями.
— Да ведь вы и жизни не знаете! Сидите как роботы, у экранов открыв рты, а вас дерьмом накачивают! Безмозглые овцы! — опустошенно махнул рукой Василий. Он смотрел на бушующую толпу и не понимал, как эти люди не видят ничего дальше своего носа. Они были словно стадо примитивных животных. Лишенные привычного, дешевого развлечения, ставшие еще более жалкими от этой потери, они, мстительные и злые, теперь хотели уничтожить, стереть с лица земли того, кто был повинен в крахе телебашни. Кишащая толпа извергала проклятия и ругательства, силилась прорвать ограждение, но милиция, пытаясь не допустить самосуд, сдерживала массы, и те нехотя отступали, ругаясь еще ожесточеннее.
