— Это что? — повернулся он к клетке с задержанными.
— Крыло, — ответил Фалкон.
— Я вижу что крыло. Чье крыло? И зачем?
— Мы уже сотруднице вашей пояснили, — включился в разговор совершенно лысый, как и сам Загробулько, тип в красном пиджаке, — Только она нам не верит.
Майор вопросительно, но совсем не строго, а с плохо скрываемой нежностью, взглянул на Верочку. Та взяла миниатюрными пальчиками листок, исписанный минуту назад, и зачитала:
«Крылья являются собственностью гражданина Нистратова Е. Н. и такой же неотъемлемой частью его организма как, например глаза, руки или орган размножения».
— Нистратов это который? — уточнил майор.
— Вон тот, — указала Верочка на притаившегося с края скамьи мужчину.
— Так-так, — улыбнулся Загробулько, — орган размножения значит…
— Именно! — тревожно подтвердил похожий на птицу арестант.
Загробулько недобро скосился на него.
— Телебашня ваших рук дело? — спросил прямо в лоб милиционер.
— Отчасти, — ничуть не пугаясь, признался лысый в пиджаке.
— И банк вы ограбили? И самолет угнали? — подозрительно прищурился майор.
— Банк? Нет не мы, — с сожалением ответил обладатель фальшивого паспорта, — И к самолету отношения никакого не имеем…
— Его кстати никто не угонял, — вставил веско лысый, — Самолет, если так можно выразиться, был спасен от катастрофы. Но это вовсе не мы. Зачем нам нарушать ход событий? Самолет должен был разбиться, пассажиры погибнуть, а телебашня как стояла, так и должна была стоять.
— Значит, должен был разбиться, но не разбился… — пробубнил майор, посматривая на арестантов хмуро. Тот, которого объявили хозяином крыльев, был самым напуганным. Он сидел вжавшись в стену и походил на не выспавшегося студента не знающего урок. Арестант словно прятался от проникновенного взгляда майора.
— Значит крылья ваши? — обратился Загробулько к непосредственно к нему.
Тот с минуту сидел молча, рассеяно глядя в пространство, потом внезапно, будто вспомнив что-то очень важное, откашлялся, утвердительно кивнул, но ничего при этом не произнес.
— И вы что же, — усмехнулся майор, чувствуя что нашел клиента которого надо «жать», — летать умеете?
Нистратов боязливо покосился на своего лысого товарища. Лысый сделал ему какой-то едва заметный знак и слегка подтолкнул плечом. Снова откашлявшись, задержанный обладатель крыльев кивнул, опять ни слова не произнеся.
— Немой что ли?
— Вовсе нет. Но молчанием он выражает протест, в связи с необоснованным задержанием, — заступился за товарища птиценосый, — И не обязан отвечать на ваши вопросы!
— Выходит, это ваша троица была в тот раз на передаче? Этот, значит, ангела изображал, — Загробулько вытянул короткий пальчик в сторону Нистратова, — летал по студии, на крыльях. Так? А кто же тогда из вас выступал в роли холодильника?
— Повторяю, это были не мы, — спокойно ответил лысый.
— Значит ваши сообщники?
— Нет. Я бы не назвал их нашими сообщниками.
— Но ведь ангел то был? — Загробулько сам удивлялся вылетающим из его рта вопросам, — Это сотни людей могут подтвердить.
— Несомненно, ангел был, — согласился лишенный волос арестант, — но это другой ангел.
— Другой? А вы значит тоже ангел? — перевел майор взгляд на совершенно бледного Нистратова. Вид у того был странный. Казалось, он случайно попал в компанию умалишенных обсуждающих захват власти в галактике.
— Я не уверен… — начал было, задержанный владелец пернатых приспособлений, но его прервал лысый в пиджаке, явно старший из троицы.
— Он ангел, но в прошлом. Сейчас такой же как вы обыкновенный смертный. Почти такой же…
Тут Загробулько увидел, что Верочка тщательно записывает бредоподобный допрос, посматривая на дискутирующих блестящими глазками, в которых он уловил искры детского восторга. Она была словно маленькая девочка увидевшая перед собой оживших сказочных персонажей.
— Вера Степановна, — стараясь придать официальности голосу, нахмурился Загробулько, — не стоит…
— Мне не трудно, — отмахнулась она. Получилось у нее это так непосредственно — сексапильно, что Загробулько с минуту стоял словно контуженый у зеркала, вспоминая кто он такой и зачем, собственно, здесь находиться.
— Тогда, может, вы знаете того ангела? Или его сообщников? — продолжил Загробулько вновь повернувшись к задержанным.
— Возможно, — подтвердил лысый главарь.
— И кто же они? — заинтересовался майор, прищурившись.
— А вы их арестовать намерены?
— Именно!
— Тогда я вам не скажу, — заключил плененный милицией обладатель красного пиджака.
Майор молча уставился на допрашиваемого и получил в ответ взгляд властный и насмешливый. Но теперь майор чувствовал, что наконец-то у него в руках оказались те, кто напрямую связан с невероятными событиями последних дней. И это его несказанно воодушевляло. Эти трое совершенно точно знали что-то. Майор положил крыло обратно в сумку и увидел, как нечто поблескивает на ее дне. Он вытащил предмет, завернутый в упаковочную бумагу. Один край отогнулся, и была видна черная гладкая поверхность, отражающая падающий в окно свет.
— А это что? — задал вопрос Вифа Агнесович, взвешивая в руке прямоугольный предмет. Весом тот был ни как не меньше трех килограмм. А может и того больше.
— Кирпич сознания. Пожалуйста, будьте с ним аккуратнее Вифлеем Агнесович, — ответил Егор Фалкон.
— Кирпич со… — но тут Загробулько понял, что задержанный гость из Сочи, назвал его по имени, — …эээ вы откуда… вы как сказали?
— Вас ведь Вифлеем зовут?
— Да, — опешил майор.
— Хорошее имя, — похвалил арестант, кивнув носом-клювом.
Майор непонимающе взглянул на Верочку, но та удивленно закачала головой, отрицая свое участие в информировании преступного элемента.
— Я не говорила…
— Выше имя на доске почета написано, а рядом фотография в рамке, — улыбнувшись, объяснил задержанный, — а вы что же подумали? Что я мысли ваши читаю?
Майор не нашелся что ответить, а только судорожно припомнил, висит ли, в самом деле его фотопортрет в коридоре на доске где помещают отличившихся по служебной линии. И вспомнил, что действительно висит. Должен висеть. Фотографироваться Вифа Агнесович не любил и рассматривать свои фотографии тоже, а потому вероятно, старался из памяти сей факт стереть, как вызывающий в душе тоску и саморазочарование.
— Кирпич сознания говорите, — продолжил майор, манипулируя увесистым предметом, — и зачем он?
— Понимаете, человеческое сознание сложнейший механизм. Можно сказать это целый мир, вселенная, не ограниченная ничем. Это конечно в изначальном своем состоянии. Только представьте себе, какое количество людей живет в мире? И каждый — вселенная! Может быть больше чем вселенная. Все эти вселенные очень разные, уникальные и не похожие, населенные образами утопическими и абсурдными, не объяснимыми ни для кого кроме самого того человека в чьем сознании они существуют. Представляете?
— Эээ… представляю, — озадачился милиционер, косясь на сослуживицу, тоже вероятно силящуюся представить себе картину рисуемую задержанным кавказцем.
— Так вот. Как вы думаете, что нужно сделать, что бы люди, столь изначально не похожие друг на друга, могли сосуществовать? — прищурился Фалкон.
— Что?
— Не знаете?
— Нет, не знаю, — согласился милицейский работник.
— А ответ прост. Нужно ограничить сознание. Усреднить образы и привести их к чему-то одному. Сделать так, что бы они стали всеобще понятны. Адекватны для каждого. Для большинства. Проще говоря, из миллионов миров нужно скомпоновать один мир, в котором каждому жилось бы более-менее комфортно. Согласитесь трудная задачка?
— Вы к чему ведете? Вы мне свои догадки об устройстве мира сейчас высказываете?
— Это уважаемый Вифлеем Агнесович не мои догадки, это истина. Так устроен этот мир.
— Хорошо. Предположим что это так, — согласился Вифлеем, присаживаясь за стол, — Предположим, вы серьезно это говорите. Но вы так и не сказали, зачем этот кирпич? И почему «кирпич сознания»?
— Так ведь он же и объясняет, — перебил майора лысый главарь, — Нужно из множества, невероятного множества миров, создать один! Приемлемый всеми. Для этого существует некая стена, называемая «Стеной сознания», которая ограничивает вселенные, проецируемые каждым человеком, объединяя некоторые ключевые образы и комбинируя из них, тот мир в рамках которого ВЫ, — лысый сверкнул глазами, — живете!
— МЫ? Живем? — ухмыльнулся майор, заговорщицки посмотрев на практикантку Верочку, — а ВЫ, — тоже акцентировал майор, — надо полагать, в рамках иного мира проживаете?
— Основное время своего существования мы проживаем, как вы изволили выразиться, в раках мира, будем говорить, высшего, или — божественного, как хотите…
