– Вот ты всех жалеешь, а тебя некому пожалеть, мой хороший. Что там у тебя в голове? Что случилось с моим рыцарем? Кто обидел моего хорошего?
Священник что-то бормотал во сне и, не просыпаясь, повернулся к ней.
Продолжая гладить его по голове, она приподнялась на локте и, наклонившись, стала целовать его лицо, все еще приговаривая что-то совсем неясное.
Вошли Осип с Вениамином и в растерянности уставились на Веронику. Та быстро встала и, не глядя на них, подошла к окну. Возникла неловкая тишина. Но это длилось секунды, так как Феодосий вдруг резко сел на кровати и пристально посмотрел на собравшихся. Затем опустил глаза и уставился в пол, как будто вспоминая или обдумывая нечто важное.
– Дайте попить, – прервал он молчание, не выходя из своего состояния.
Вероника сделала шаг от окна, но Веня опередил ее, взяв графин и налив в стакан воды. Он подошел к священнику. Тот сидел неподвижно, но затем, вспомнив про свою просьбу, поднял голову и взял стакан. Пока он пил, пришел Осип. Он включил свет и спросил у священника, что случилось. Тот допил воду, вытер рот рукавом рясы и поставил стакан на пол у своих ног.
– Мне запретили служить с этого дня, а позже лишат сана, – произнес он хрипловатым голосом и замолчал, обдумывая сказанное.
Остальные так же молча ждали продолжения.
– От прихожан поступили жалобы на меня. Обвиняют в содомии, прелюбодеяниях и других грехах. В богохульстве, – он покачал головой, сочувствуя сам себе.
– Но это же неправда! – с возмущением воскликнул Веня. – Это ведь неправда, – то ли спрашивая, то ли утверждая, повторил он опять.
Священник посмотрел на него, прищурив правый глаз.
– А кого это интересует теперь? У нас церковного суда нет, жаловаться некому, а они напуганы скандалами с католиками. Вот и порешили по-быстрому. Как говорится, от греха подальше.
– Но ведь можно обратиться к вышестоящим иерархам, – предположил Осип.
– Бесполезно. Все бесполезно. Я даже на образ перекрестился там у них, что ничего этого не было. Так они меня на месте еще и во лжи уличили, – усмехнувшись, сказал священник.
– Ну а если к Патриарху напрямую обратиться? – не отставал Осип.
– Ага, еще Священный синод вспомни… Куда там. Да и не примет меня никто. Это слишком высоко от нас, простых священников.
– И все же к Патриарху можно было бы обратиться. Тут Осип прав. Напрямую обратиться, и пусть разберется. Комиссию создаст, что ли. Или как там у вас? – поддержал остальных Иван.
– Да нет. Тем более, он сейчас занят службами.
– Так, может, прямо на службе или после к нему обратиться? Почему нет? Что же, он не найдет пять минут, чтобы выслушать? Ведь нельзя же вот так обвинить человека, да еще такого честного, – не унимался Веня.
– Интересно, кто донес? Ведь никому зла не делал. Всем старался помочь. Да, не без греха человек. Но ведь на пути я. Все для прихода, – и он скривил губы в непонимании.
– Надо не рассуждать, а действовать. Вы можете узнать, где сейчас Патриарх? – спросил Иван.
– А что же там знать, в храме Христа Спасителя он. Служит, ведь праздник.
– Вот и отлично. Поехали прямо сейчас туда, – категоричность Ивана очень была похожа на нетерпеливость Вени, хотя и с существенной разницей в возрасте.
Эта спонтанная дискуссия породила надежду и дала импульс действию.
Хотя стоит заметить одну особенность. Вероника. Вероника не проронила ни слова. Да и священник ее как будто не замечал. Она оставалась на границе происходящего. Понимая происходящее, но не вовлекаясь в него. Это было довольно странно, но друзья не заметили этого, так как все были заражены идеей. Да, идеей.
Идея – это великая загадка, доступная только человеку. Лишенная физического смысла и материальной основы и не существующая в природе конструкция, она обладает сильнейшей энергетикой и в конечном счете способна только к разрушению.
Храм Христа Спасителя. Этот монументальный образец современной рекламы был полон людей. Подходы к нему были оцеплены милицией и металлическими ограждениями. Служил Патриарх.
Вдоль дороги растянулась длинная цепочка людей. Этот ручеек, натолкнувшись на препятствие из милиционеров, образовывал у прохода толпу желающих попасть внутрь.
Сложно сказать, почему именно здесь они собирались в таком количестве. Возможно, хотели воочию увидеть Патриарха, которого видели только по телевизору. А может… Хотя какая разница?
В любом случае, наши друзья стали в конец очереди за духовностью в надежде попасть в храм. Правда, Веня оторвался от остальных и, подойдя к проходу из ограждений, обратился к милиционеру с просьбой пропустить их без очереди, на что тот вполне резонно, хоть и мрачновато ответил: «А чо это, без очереди? Стойте, как все. Все туда хотят. Не вы одни». Веня попытался ему объяснить, что с ними человек, которого необоснованно обвинили в гомосексуализме. На что милиционер так же резонно заметил, что, мол, пидарасам сюда вообще нельзя. Пусть ищут другие места. Причем Веня сразу почувствовал, что милиционер сам по себе, то есть он сам знает, что правильно, и решает любой вопрос на месте, хоть на погонах у него полосочки, а не звездочки, как у других. Но это было уже неважно. Веня собирался уже отступить, как вдруг вспомнил, что с ними же священник, да еще и в рясе. Он тут же сообщил об этом милиционеру. На что тот, мотнув головой, сообщил, что, наверное, пропустит, раз священник. Веня привел друзей к проходу, но милиционер с полосочками куда-то исчез. Веня обратился к другому со звездочками. Мол, вот с ними священник, и его коллега обещал пропустить. Но лейтенант посмотрел куда-то в сторону, кажется, вправо, и сплюнул: «Нельзя». Как же нельзя, не унимался Веня, ведь священнику можно и без очереди. Он начал кричать, что так неправильно. На удивление, и Осип с Иваном потеряли спокойствие и тоже что-то стали кричать. В конце концов они предъявили человека в рясе. Лейтенант окинул его взглядом и что-то проговорил в рацию. Непонятно что, так как он закрыл ею лицо, когда поднес ко рту. Священник попросил позвать начальника. Тот опять что-то наговорил в свой передатчик. Подошли его начальники. Полковник спросил у священника, в чем тут дело, и, получив информацию, спокойно сказал, что никого не пустит, пока другие не покинут храм. Он все решает, так как отвечает за безопасность.
Казалось бы, все происходит более-менее спокойно. По крайней мере, внешне. Но было и еще что-то, что едва уловимо создавало напряжение, возраставшее по мере продолжения общения людей с представителями власти.
То ли Феодосий был еще не совсем трезв, то ли похмелье сказалось, а может, накопилась обида, а может, всё вместе, но он вдруг ломанулся в проход, налетев на полковника. Толкнул его в грудь и наотмашь ударил по щеке так, что фуражка слетела. Подчиненные полковника, конечно, сразу схватили дебошира и скрутили ему руки за спиной. Друзья поспешили на помощь. А дальше… Дальше было чистое хулиганство с потасовкой, криками, руганью, наручниками и, наконец, отделением милиции.
Капитан милиции Голованов, полноватый седеющий мужчина, привычно принял дежурство, включил чайник и открыл журнал задержаных. Его единственной мечтой было выйти на пенсию, до которой оставалось полтора года, жить на даче и разводить кроликов. Ему не нужны были неприятности, поэтому он с присущей ему мудростью принимал решения, руководствуясь исключительно одним критерием: как избежать проблем.
Обнаружив в «обезьяннике» интеллигентных людей, да еще и священника, он вначале растерялся. И было от чего. С одной стороны, был протокол об административном правонарушении, из которого следовало, что священник ударил полковника милиции; а с другой – был прокурор, который мог признать задержание незаконным. Но острее всего он переживал то, что это может стать известно журналистам и ему придется отвечать на вопросы, а там до ошибки всего один шаг. Ну, нужно ему это?!
– Почему я, верующий человек, да еще имеющий сан, не могу войти в храм тогда, когда хочу, когда мне это надо? Ведь для меня церковь – это мать, и кто имеет право лишать меня моего права? – объяснял священник.
– Там было много высокопоставленных лиц. Говорят, и президент там был. Безопасность и все такое, – пытался объяснить Голованов.
– Но перед Богом все равны, и в церкви все равны, потому что это храм Божий, а меня не пускают из-за высокопоставленных лиц. Они, может, в светской жизни высоко поставлены, но не в храме же?
– Президент – он и в церкви президент.
– Значит, и перед Богом он тоже президент? – уже с издевкой проговорил священник.
– Наверное, – задумчиво глядя в протокол, проговорил Голованов.
– А вы, извините, верующий, товарищ капитан?
– Конечно, верующий.
– И что же вы думаете об этом?
– А мне думать не надо. Передо мной протокол и постановление о вашем задержании до принятия решения.
– То есть, что это значит, – что меня арестовали, что ли? – повышая голос, возмущенно проговорил священник.
