Инфант открыл наш заветный портфель, который мы всегда брали на особо трудные задания, мы достали, откупорили, разлили. Как всегда, оно было красного цвета и, как всегда, выращено на правильных французских виноградниках и разлито по бутылкам в правильном году.
— Ну что, кажется, мы не напрасно сюда забрели, — мудро заметил Илюха. — Может, мы и сконвертируем кого обратно в нашу истинную веру, кто еще не полностью Лотосом одурманился, ну и кто посимпатичней, конечно.
— Но заниматься миссионерством мы не будем, — предупредил я. — Потому что мы не миссионеры, мы не уговариваем и не проповедуем.
— Почему? — спросил Инфант, подставляя быстро иссушенный губами стаканчик.
— Не знаю, — ответил я, с охоткой подливая ему. — Наверное, потому что «миссионеры» — это те, у которых «миссия» такая. А у нас никакой миссии нету. Да и скучное это дело — проповедовать. Вот увлекать собственным примером — мы можем. Более того — должны и будем!
— Каким примером? — снова спросил Инфант, потому что он все старался запомнить поподробнее.
Я пожал плечами.
— Своим примером. Гимном жизни, морем света, цветом счастья, — переврал я из классики. — Мы вообще буревестники легкости, шалопайства, безалаберности и разгильдяйства, гордо реющие над седой равниной.
— Откуда равнина взялась? — удивился Инфант.
— Ты чего, не знаешь, ты же на Среднерусской равнине живешь. Ты разве не замечал, что гор рядом нету? — подключился к образовательному процессу Илюха. — Потому что если рядом горы, то это сразу видно.
— А почему она тогда «седая»? — не сдавался Инфант.
Тут мы пригляделись к нему повнимательней: чудит — не чудит? Похоже было, что чудил.
— Да чего ему попусту объяснять, — махнул Илюха рукой на Инфанта. — Одно слово — «жирный пингвин». А вдобавок — и «глупая гагара».
Тут Инфант совсем растерялся, особенно от «гагары». И мне пришлось проявить с ним солидарность.
— Я тоже никогда не знал, кто такая гагара, — признался я.
— Это потому, что ты на море дольше одного отпуска не жил. Вот в прибрежных птицах и не разбираешься, — объяснил мне Илюха. — В отличие от Максима Горького, который, чуть что не так, сразу на остров Капри сматывался. Я там был, там гагар — не сосчитать.
И тут мы обнаружили, что бутылка распита.
— Быстро, однако, — удивились мы одновременно.
— Ну что, а не пора ли нам внутрь? — предложил Илюха, потому что изнутри уже раздавались энтузиазм и сумятица. И мы двинулись в самую их гущу.
Но в гущу нас так сразу не пустили. Трое натренированных на беспорядки женщин энергично преградили нам путь. Мы и не пытались пробиться через них, а даже если бы и попытались, все равно бы нам не удалось.
Взамен мы прибегли к дипломатии, выдвинув на передний фронт меня. Так как я в Инфантовом опекунском совете (напомню, для тех, кто подзабыл) отвечал именно за дипломатию в разных ее жизненных проявлениях.
— Ребята, — обратился я по-мужски к физически натренированным девушкам. Что само по себе должно было смягчить их суровые феминистские активно-лесбиянские сердца. — У меня вон там, за углом, автомобиль заводиться перестал. Такое ощущение, что форсунка в карбюраторе засорилась, а как ее открутить и промыть, я не знаю. Не подскажете?
Ведь в общении главное что? Главное — найти общую тему, потому что люди именно общими темами соприкасаются и роднятся. Вот я и нащупывал здоровую мужскую тему для здоровых феминисток. И похоже, с первого раза нащупал и попал в нее без промаха, как ворошиловский стрелок.
— Да ты сначала весь карбюратор сними и разбери его, — пожалела меня одна из мастеровитых девушек. — Это не сложно, там главное, чтобы штуцер от прокладки отсоединить. Но для этого ты… — и тут пошли такие специальные термины, с которыми из всех знакомых мне людей только один Инфант мог справиться.
Вот я его и подключил. Они даже отошли в сторонку, чтобы не мешать никому своими терминами. И завязался промеж них, по всему похоже, дельный, только им двоим доступный технический диалог.
— Да, надо было иномарку покупать, хотя бы поношенную, — признался я другой сторожившей вход феминистке. — Потому что с нашими машинами только дырки в бюджете проедать. Я вообще немного получаю, а к тому же совсем не умею с деньгами разумно обращаться. Все время мне кажется, что их у меня больше, чем на самом деле, вот и сберечь ничего не удается. Надо бы бережливо к деньгам относиться, распределять их как-то правильно, инвестировать разумно, а то они все прямо как сквозь пальцы просачиваются. Кто б правильную систему экономии подсказал? А то я сам, боюсь, не справлюсь.
— Да, у меня так тоже было, — призналась одна из двух оставшихся на стреме качков. Для которой, похоже, поднятая тема оказалась близкой и небезразличной. Потому что иная феминистка, как известно, вообще ни в чем не уступает парням, тем более в вопросах ведения материального, экономического хозяйства.
— Тут дело в строгом соблюдении баланса бюджета. Главное — не брать бессрочные кредиты, а если и берешь, то не выше чем полпункта от базового рейта. Потому что тогда еженедельный баланс калькулируется по формуле…
В общем, тут я понял, что пора ее свести с Илюхой. Который по всей этой экономической фигне, по балансам, рейтам и пунктам, оказывался для нее значительно более близким человеком, чем я. И они, похоже, понравились друг другу, когда в сторонку отошли и начали по душам отношение к балансам выяснять.
А мне оставалось растопить последнюю, самую натренированную подругу, которую я и растопил, как паровозная топка растапливает залетевшую в нее сдуру снежинку.
— Знаешь, — подошел я к ней на близкое расстояние, — у меня вообще этап сейчас неудачный такой… Вообще все хреново. Наталья, жена моя, уже второй год от меня не кончает никак. Вот я за советом к вам и пришел, может, насоветуете чего. Вы ведь в этом деликатном деле наверняка сечете неслабо.
Она посмотрела на меня недоверчиво, мол, чего это я так не стесняюсь с сокровенным?
— Да понимаешь, — объяснил я, — что только не пробовал, и так, и эдак, а она все тужится, Наталья моя, и не кончает. И вижу по глазам, как тяжело ей, да и мне несладко. А кому было бы сладко? — попросил я женского сочувствия, но феминистка продолжала тыриться на меня подозрительным взглядом. — Понимаешь, сухая она все время, Наталья-то, — подкинул я стражнице еще одну знакомую проблему. Потому что про разные засушливые места она должна была близко к сердцу принимать. — Как ни берусь, чем ни разбавляю, ничего не получается. Даже любрикант германский, который на вкус клубникой отдает, и тот не помогает.
— Да, было у меня такое, — призналась наконец она. — Очень похожие симптомы. Это ты точно заметил, когда без смазки, тогда оно — хуже пытки. Помню, один раз я аж извелась вся — и тем, и этим, и никак! А она, голубка, все волнуется в моих руках, нервничает, ладонями, как крылами, по подушке бьет…
— Я никогда о Наталье так образно не думал, — задумался я о своей жизни с Натальей. — Как о голубке… нет, никогда! И что у нее ладони, как крылья, мне тоже невдомек было. А вообще-то какой точный образ: городская птица с крылами. И красивый, — перешел я на комплимент.
А комплименты всем приятны, даже если ты давно убежденная феминистка с непорочным лесбиянским прошлым.
— Так вот, бьется она лебедушкой, — откликнулась на меня мускулистая женщина с еще большим доверием. — Пытается удержать все, чем я ее намазала, а оно все подсыхает в момент да подсыхает. Несколько дней такое разочарование продолжалось, просто руки опускались. Думала, не удержу я ее, думала, оторвется от меня, назад к вам, к пигмеям, перебежит.
Заслышав знакомое слово, я закивал головой, соглашаясь.
— Но потом подруги подсказали. Значит, рецепт такой есть. Ты запоминай. Наливаешь в разогретое блюдечко оливкового масла, самого лучшего, итальянского, с густотой выжимки не ниже восьмидесяти четырех процентов. Главное, чтобы блюдечко было теплое, но не горячее, ты его пустое в духовку поставь на семьдесят восемь градусов. Потом выжимаешь туда сок спелого, даже чуть подгнившего манго и белок из одного яйца. Тут важно, чтобы желток не попал внутрь, он сушит слишком и все испортит сразу. Потом сильно взбиваешь все двадцать минут и добавляешь…
У меня на сложные инструкции идиотизм сразу вырабатывается, а со своим идиотизмом — я не борец. Я просто слушать перестаю, полностью выключаюсь ушами. Вот и здесь я выключился и включился только в самом уже конце.
— Значит, если всем этим помазать потом, оно долго держится. И даже если внутрь проникает, все размягчает там. Потому что лимонная кислота, она как раз…
Тут я, как услышал про кислоту, снова выключился. Ну, не мог я слышать про то, чтобы туда еще и кислотой…
— Вот ты и попробуй. А если не получится, дай ей, жене своей, мой телефончик. Может, я помогу чем. — И она протянула мне визитную карточку, которую я решил прочитать как-нибудь потом.
