— Никого пока нет, а пробу снимать только через полчаса, — отчитался Боткин.
— Ну раз так — заходите, — разрешила Ольга Борисовна.
Она вернулась на свое место, а Боткин уселся напротив, через стол, достал из нагрудного кармана ручку и принялся вертеть ее в руках.
«Точно — увольняться пришел, — подумала Ольга Борисовна. — Вон и ручка уже наготове».
— Ольга Борисовна! — Боткин посмотрел на заведующую отделением, но сразу же отвел глаза в сторону и еще сильнее завертел ручку. — Ольга Борисовна!..
— Вы, наверное, не поверите, но я прекрасно помню, как меня зовут, — поддела Ольга Борисовна. — Переходите к делу, Алексей Иванович, я тороплюсь…
— Это не дело, — мотнул головой Боткин, — это нечто большее. И очень важное… Во всяком случае, для меня… Сегодня, когда вы… ну, когда я… когда вы сказали, что мне лучше уйти…
— Я сказала это резче, чем следовало, Алексей Иванович, и чем скорее мы забудем…
— Нет-нет! — затряс головой Боткин. — Нельзя забывать такое!
«В каждом человеке дремлет граф Монте-Кристо, поэтому старайтесь никого не обижать, ни понапрасну, ни по делу», — говорила студентам доцент кафедры психиатрии Милявская. Надо же, оказывается, и в добрейшем докторе Боткине дремал мстительный граф. А сейчас проснулся. Ну-ну!
— Каждый сам решает для себя, что ему нужно помнить, а что — нет. — С учетом недавней своей резкости, Ольга Борисовна старалась выражаться максимально корректно. — Если вам хочется, то…
Боткин сказал, что его неправильно поняли, что ему не хочется, точнее, хочется совсем другого, что он никак не мог решиться, но сегодня осознал, что так дальше продолжаться не может. Говорил он в своей манере — сбивчиво, с длинными паузами. Ольга Борисовна, чтобы не терять времени зря, достала из ящика стола несколько чистых листов бумаги и положила их перед Боткиным. Все шло, нет — все стремительно катилось к написанию заявления об увольнении. Ольга Борисовна даже благородно решила, что отпустит Боткина без полагающейся отработки двух недель. Подежурит сама, ей не привыкать, да и, в конце концов, она немного виновата в том, что случилось. А как будет рада Виктория Васильевна…
— Я счастлив, что судьба свела нас здесь, Ольга Борисовна, и надеюсь, что это не случайно…
Ольга Борисовна не сразу осмыслила услышанное.
— Я долго не решался сказать вам, то, что хотел сказать, но сегодня понял — теперь или никогда!
— Это вы о чем, Алексей Иванович? — спросила Ольга Борисовна. — И при чем тут судьба?
— При том, что мы встретились не случайно! — выдал Боткин. — Я в этом уверен! Почти уверен… Я очень волнуюсь, простите… Но я не могу…
— Это что — признание в любви? — догадалась Ольга Борисовна и тут же почему-то ужаснулась своей догадке. — Алексей Иванович, в самом ли деле?
— Да. — Боткин весь как-то подобрался и вроде бы даже перестал смущаться. — Я люблю вас!
— С первого взгляда? — прищурилась Ольга Борисовна, не в силах сдержать улыбку.
— Не совсем, — признался Боткин. — С первого взгляда я почувствовал к вам расположение, а через некоторое время понял, что расположение превратилось в нечто большее. А сегодня, когда я увидел, как вы страдаете…
Ольгу Борисовну разобрал смех, да какой! Про такой смех говорят «напал хохотун». Она смеялась в полный голос, запрокидывая голову и хлопая ладонями о подлокотники кресла. Разок даже ногой притопнула в избытке чувств. Боткин терпеливо ждал, пока она насмеется вдоволь. Ручку он вернул в карман халата и теперь сидел, упершись ладонями в колени. «Чисто орел», — подумала Ольга Борисовна и засмеялась пуще прежнего.
Смеясь, она думала о том, что скажет Боткину. Явно же следовало что-нибудь ответить, ведь не каждый день сотрудники признаются в любви. Ольге Борисовне, если честно, никто никогда в любви не признавался. С мужчинами у нее все происходило как-то само собой — влечение, секс, отношения, прекращение отношений. Тема любви если и звучала, то разве что во время секса, да и только в качестве, если можно так выразиться, звукового сопровождения. Соответствующего текущему моменту и ни к чему не обязывающего. Сама Ольга Борисовна никогда никого не любила, то есть не испытывала ни к кому из своих партнеров каких-либо глубоких, всеобъемлющих чувств. Ее чувства скорее можно было охарактеризовать как влечение, не более того. Периодически к влечению добавлялся расчет — кто-то был обеспечен настолько хорошо, что его можно было считать богатым, кто-то имел хорошие связи в медицинском мире и мог поспособствовать карьере. Влечение вкупе с выгодой превращали «партнера» в «кадра», то есть в человека, за которого можно было выйти замуж, а если точнее — которого можно было женить на себе.
Послать подальше, но на сей раз в более мягкой форме?
Или подыграть?
Собственно, Боткин как мужчина не вызывал отторжения. Не красавец, но в целом внешность приятная, а смазливо-лощеные красавчики Ольге Борисовне никогда не нравились. Интеллигентный, воспитанный, с таким не стыдно показаться на людях. Был у Ольги Борисовны по молодости перспективный кадр, обеспеченный, внимательный, хороший в постели, но совершенно без манер. В ресторане мог спокойно высморкаться в полотняную салфетку, а нож использовал исключительно для намазывания масла на хлеб. На потеху окружающим и к стыду Ольги Борисовны кавалер ел при помощи вилки, которую держал в правой руке, время от времени помогая ей куском хлеба, зажатым в левой. А после еды он шумно отрыгивал, после чего оглаживал себя по животу и констатировал: «Карлсон наелся». Месяца два Ольга Борисовна крепилась, а потом сорвалась, и отношениям настал конец. Несмотря на всю перспективность. Представить Боткина рыгающим было невозможно. А еще Ольге Борисовне всегда нравились мужчины с небольшими аккуратными бородами. Борода в ее восприятии являлась символом мужественности. И вообще, короткая ухоженная борода — это так красиво.
В итоге верх над остальными соображениями взяло любопытство. Ольге Борисовне стало любопытно, насколько искренен Боткин в своих откровениях. Насколько далеко он готов зайти? Как он собирается ее обольщать и соблазнять? И вообще, каков Алексей Иванович в роли ухажера? А каков он в постели?
При попытке вообразить себя в объятьях доктора Боткина накатил новый приступ смеха. «Нормальный человек давно бы обиделся, — подумала Ольга Борисовна, — а этот сидит как ни в чем не бывало. Может, это и есть любовь?»
Вспомнился князь Мышкин из «Идиота». Классику Ольга Борисовна не перечитывала со школьных времен, а вот сериалы уважала, особенно душевные и с любимыми актерами. В «Идиоте» снялись сразу два ее кумира — Машков и Миронов, поэтому этот сериал Ольга Борисовна смотрела раз пять, если не семь. Кстати говоря, взгляд у Мышкина настоящего, то есть у Боткина, был точь в точь такой же, как и у Мышкина киношного — добрый-предобрый и немного виноватый. Как будто он знает все про всех и очень этого стесняется. Про таких вот говорят, что в тихом омуте черти водятся.
Когда последняя смешинка улетела в пространство, Ольга Борисовна достала из нагрудного кармана халата платок, осторожно, чтобы не размазать косметику, промокнула повлажневшие глаза и сказала:
— Извините, но все это так неожиданно.
— Неожиданно, — словно эхо, согласился Боткин.
— И что же мы теперь должны делать? — поинтересовалась Ольга Борисовна.
Вопрос прозвучал глупо, но цели своей достиг — Боткин вышел из оцепенения.
— Не знаю, — ответил он, разводя руки в стороны. — Все зависит от того, что вы скажете.
— А что я должна сказать? И должна ли я вообще?
Ольга Борисовна не то чтобы привыкла доминировать в отношениях, она просто не признавала отношений, в которых не являлась лидером. Вот и сейчас она сразу же начала расставлять точки над «i», вынуждая Боткина объяснять и оправдываться.
— Не должны, конечно же, не должны, — заволновался Боткин, — но я бы был рад, счастлив…
— Если бы я ответила вам взаимностью?
— Если бы вы хотя бы не сказали «нет»… Для начала. Тогда бы я… то есть мы… возможно, что у нас могло бы… ну, вы понимаете…
— Понимаю, — кивнула Ольга Борисовна. — И что же все-таки дальше? Я не говорю «нет», но мне хотелось бы представлять, хотя бы в общих чертах, как будут развиваться наши отношения. Как бы они не осложнили нашу совместную работу…
— Работу не осложнят, — твердо сказал Боткин. — Это я вам обещаю. А насчет того, как будут развиваться… Я и сам не знаю. Может быть, мы встретимся в субботу где-нибудь в центре? Погуляем, если будет хорошая погода, а если нет, то сходим в кино?
Предложение звучало необычно и как-то архаично. Обычно мужчины, назначая свидания, говорили: «Посидим там-то и по ходу дела решим, что делать дальше». «Решим, что делать дальше» означало «решим, где будем ночевать — у меня или у тебя». Исключением из правил был один дизайнер, который выражался предельно откровенно: «Приезжай, перепихнемся».
