Врачи немедленно отвезли Теннесси в Мемориальную больницу Чарльза и Дороти Хейз, где он сейчас и находится в тяжелом состоянии. Доктор Морган Л. Фэй сказала, что пуля задела одно легкое и застряла в позвоночнике. И хотя целая бригада хирургов смогла извлечь пулю, Теннесси отныне парализован от талии и ниже. По словам Фэй, врачи пока воздерживаются от прогнозов, касающихся будущего состояния его здоровья. «Просто еще слишком рано судить, – пояснила мисс Фэй. – Мистер Теннесси получает самую первоклассную медицинскую помощь, и это пока все, что я могу вам сказать».
Ричард был приведен в зал суда сегодня около часу дня, его признали виновным в попытке убийства. Он отказался объяснить мотивы своего преступления.
Ходят разговоры о профессиональной ревности. Теннесси, чья пьеса «Рыцарь летнего сна» стала в прошлом году основой для постановки фильма компанией «Уорнер Бразерс», постоянно советовал студии отклонять предложения агентства доктора Ричарда приобрести права на «Охоту в очарованном лесу».
Ричард ушел с работы в колледже Уоллсли, где преподавал литературу, в конце прошлого семестра, после чего полностью посвятил себя писательской работе.
После суда Ричард был отправлен в Нью-Йоркскую государственную тюрьму, где за ним следили, чтобы предотвратить попытки самоубийства. Приговор будет вынесен в следующем месяце после психиатрического освидетельствования.
«Бостон глоб», вторник, 2 февраля 1960 года
АВТОР ПРИГОВОРЕН К ПОЖИЗНЕННОМУ ЗАКЛЮЧЕНИЮ ЗА ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО
Олбани, штат Нью-Йорк. Автор бестселлеров Ричард Ричард вчера был приговорен к пожизненному заключению за попытку убийства автора пьес Теннесси Уильямса в Западном Хэмптоне, Нью-Йорк, имевшую место в новогоднюю ночь.
Сорокавосьмилетний Ричард сразу после вынесения судьей Артуром Мортоном приговора был возвращен в Нью-Йоркскую государственную тюрьму. С самого ареста Ричард, которого психиатры признали совершенно вменяемым, наотрез отказывается объяснить мотивы своего поступка. «Я полностью признаю свою вину, – сказал он судье Мортону в переполненном зале суда. – Если бы у меня был шанс, я бы выстрелил в него снова. Но тогда уж, будьте уверены, я бы прикончил его».
Ричард спокойно улыбался, когда стража уводила его в наручниках после оглашения приговора. Он отклонил все предложения средств массовой информации об интервью.
Теннесси по-прежнему парализован ниже талии после того, как осужденный стрелял в него в его собственном поместье в Хэмптоне. Его состояние стабилизировалось, и он перебрался из Мемориальной больницы Чарльза и Дороти Хейз в частную клинику, название которой не разглашается, где проходит курс очень интенсивной и болезненной физиотерапии. Об этом сообщил его агент, Кевин Хариер.
Ричард, автор «Правды о Стране чудес», за восемь лет не написал ни одного нового романа. Он недавно оставил свой преподавательский пост в колледже Уоллсли, Массачусетс, – буквально перед тем, как выстрелил с близкого расстояния в Теннесси в его собственном поместье.
Поклонники обоих авторов – Ричарда и Теннесси – не отходили от здания суда во время вынесения приговора, так что полиции приходилось неотлучно следить за порядком, чтобы предотвратить столкновения. Никто не был арестован.
Воскресенье, 21 декабря 1952 года
Дорогой дневник, до Рождества осталось всего четыре дня. Мы с Бобом сегодня утром ходили в церковь, и я едва смогла пройти по ряду между стульями. Я такая огромная! Не могу дождаться, когда же родится маленькая Бетси.
Наш дом выглядит просто здорово. Боб срубил деревце, и в субботу вечером мы его украсили. Мы сделали бумажную гирлянду, покрасили ее в красный и золотой цвета, а потом взяли пробки от молочных бутылок, оклеили фольгой, нарисовали портреты всех членов семьи на каждой и повесили на деревце. Я даже нашла старые фотографии папы и мамы, а также Святого Майкла. И еще одну – Бетси, потому что мы по-прежнему сестры по крови, а кроме того, дневник, можешь ли ты поверить, она будет крестной матерью моего ребенка!
Четверг, 25 декабря 1952 года
С Рождеством, дневник!
Я так устала. Мы встали утром и пошли к родителям Боба еще до церкви. Они подарили нам детскую колясочку и колыбельку. Его мама даже связала носки для меня и для младенца.
Мама Боба научила и меня вязать, так что я связала ему пару носков с цветными ромбиками. Один немного длиннее другого, но он был так мил – немедленно надел их.
Я думаю, что съела слишком много мясного пирога. Малышка Бетси весь вечер не дает мне покоя. Она толкается так, словно бегает трусцой у меня в животе. Боюсь, она станет терзать меня так же, как я терзала бедную маму.
Всю последнюю неделю я почти не спала – думаю, это от волнения. Сейчас я пытаюсь уснуть. Но все время слышу хор, который пел сегодня утром в церкви: «И внутри нас зарождается жизнь…» Боб, дитя эдакое, спит сном младенца.
Осталось уже недолго. Младенец Иисус, помоги мне стать хорошей мамой для Бетси!
Долгие годы, думая о Молли, я пыталась найти какой-то смысл в том, что с нею случилось. Я теперь знаю то, чего не знала девочкой – но, даже если бы я рассказала своей матери о миссис Лиддел, лейтенанте Джонсоне и Томми Дифелисе, судьба Молли вряд ли изменилась бы. Так или иначе, миссис Лиддел уехала бы из Чарльстона в Итаку, чтобы избежать скандала. Молли была бы похищена, изнасилована и убежала бы. Конец тот же – смерть, смерть, смерть.
Я теперь знаю также, что паралич Уилла и тюремное заключение Дика никогда не принесут мне покоя.
И сейчас, уже будучи старухой, я наконец поняла то, что Молли поняла много лет назад. Я вижу это в ее мечтах о дочери. В маргаритках, которые она собирала, чтобы поставить себе на стол. В спокойной любви к Бобу.
Сама Молли дала мне ответ на мой вопрос. Сейчас, когда я читаю ее последние записи, ее последнее письмо ко мне, меня удивляет, как мало во всем этом горечи. Она ликует. Она и Боб богаты. У них есть дом. У нее есть родственники мужа, которые ее обожают. Она хочет скорее стать матерью, научить свою дочку плавать на каноэ, танцевать и петь. Хочет рассказать ей о прошлом.
Иногда я гадаю – что именно она бы ей рассказала.
Я бы рассказала о том, как мы ходили кататься на коньках. Или, может быть, о тех временах, когда мы помогали миссис Лиддел развлекать солдат. И уж конечно, я рассказала бы о ночах, которые мы провели с доктором Лидделом, отцом Молли, поджидая вражеские самолеты, о танцах со скелетом и о препарированных лягушках. В свое время, возможно, я рассказала бы о Томми Дифелисе. Я думаю, что рассказала бы о том, каково было танцевать с Молли, ехать на мотоцикле Томми.
Я бы рассказала о том, что такое быть девочкой, испытывать странное ощущение, которое охватывает тебя, словно грипп, – вспыхнувшие щеки, слабость в коленях, головокружение. Я бы рассказала, как чувствуешь себя, когда тебя захватит чей-то единственный взгляд; одно прикосновение – и ты ощущаешь себя королевой, которая может управлять всем миром одним движением мизинца, уголком глаза.
Я бы рассказала о том, что девушка никогда не должна расставаться с этими ощущениями – они снисходят на нее, окружают ее, словно мантия, и она должна всегда испытывать их, потому что они принадлежат ей по праву рождения. Ей не суждено стать деревом, коровой, флейтой – девушке суждено стать женщиной, чье тело расцветает и чья кровь поет, поет в своем собственном ритме о своих желаниях, запретных удовольствиях и восторгах.
Моя жизнь была длинной и благословенной – не то что у Молли. Когда умер мой отец, я стала старшим партнером в его фирме. Жила я хорошо, много работала. Лето проводила во Франции, а иногда и зиму тоже.
А в последнее время, хотя я никогда не была замужем, я стала встречаться с одним поэтом. Никогда не доверяла поэтам. Никогда не доверяла также адвокатам, бизнесменам и академикам.
Поэту семьдесят два года, у него шикарная грива, как у льва. Он ходит в поношенных, протертых на коленях вельветовых брюках и в твидовом пиджаке с замшевыми заплатками на локтях. Он курит трубку. Руки у него грубые, не похожие на руки поэта – не белые, с короткими пальцами, красными и упругими, как сосиски Без очков он совершенно ничего не видит и забывает, когда и где мы договорились встретиться.
Я прощаю его. Однажды в темноте театра я держала его руку в своей. Иногда он паркует машину где-нибудь в безлюдном, тенистом местечке, расстегивает мою блузку и сует руку внутрь. Тогда я поднимаю подол его рубашки и пробегаюсь пальцами по поясу брюк. Мягкие седые волоски на его коже щекочут мне руку. Я чувствую, как приподнимается и опускается его живот – как мой собственный.
