Тут я не выдержала и во весь голос закричала:
– Мама! Что же ты мною всю жизнь командуешь?! Дай мне возможность пожить самостоятельно!
С того дня в нашем доме повисла тяжелая туча непонимания и неприязни. Ни одна из нас не желала идти на примирение первой. Напротив, я стала припоминать совсем уж старые мелкие обиды, все прозвища, которые когда-либо получала от мамы. Она же всю жизнь мечтала меня «пристроить» в надежные руки преуспевающего капиталиста. Знаете, бывают такие объявления: «Отдам котят в хорошие руки». Казалось, мама была готова расклеить такие объявления по всему городу. Но… только чтобы ничего не менялось в ее жизни, чтобы и капиталист, и я были при ней. Послушны, почтительны, тихи.
Стоя в ожидании автобуса, я автоматически смахиваю снежинки со щек и замечаю, что они мокрые. Слезы? Откуда? А вот и мой автобус. Только в его теплом салоне понимаю, насколько я замерзла. Сажусь у окна, пытаюсь задремать – путь до дома долгий.
– Ага, попалась! – слышу мужской голос и вздрагиваю.
Открываю глаза – Коля. Улыбается, садится, берет мои замерзшие руки в свои и – невероятно – начинает согревать их своим дыханием.
– Ты знаешь, – он поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза, – я ведь в тебя с пятого класса влюблен. А ты все не замечала, даже обидно!
– Правда? – Я чувствую, что холодный, смерзшийся комок, сидящий плотно внутри меня последние полгода, начинает стремительно таять.
– Конечно, правда! – обиженно бубнит Коля и моргает пушистыми ресницами. – Только никак не мог вклиниться между твоими кавалерами. Ты то с одним, то с другим. А я все жду. И буду ждать, – твердо заявляет он.
– Коля, – промямлила я, – ты же ничего не знаешь. В моей жизни должен появиться только богатый предприниматель, другой судьбы от меня не ждут.
– Ничего, – уверенно говорит Коля и улыбается, – я твою маму хорошо знаю. Пойдем прямо к ней.
И он направляется к выходу.
Автобус, лязгнув дверьми, медленно удаляется. Коля широко шагает в сторону нашего двора.
– Нет, – пугаюсь я, едва поспевая за ним, – ты все испортишь!
– Посмотрим. – В его голосе слышатся металлические нотки.
Дома мама встречает нас на удивление спокойно.
– А, Николаша, входи.
Но я-то знаю, что за показным радушием скрывается закипающая злость!
– Зайду, конечно. – Он вешает дубленку на вешалку, приглаживает волосы, берет меня за руку и ведет на кухню.
Там мы молча устраиваемся за столом.
– Короче, – нарушает молчание Николай, – я у вас Галину забираю.
– Как это? – Уничижительный взгляд мамы не достигает своей цели.
– Просто. Я предложил ей выйти за меня замуж. И она согласилась. Вот так.
Мама оценивает шансы, прикидывает силы противника. Нет, силы не равны.
Так Коля отвоевал меня. И теперь, просыпаясь каждое утро, глядя в его синие глубокие глаза, я не устаю удивляться: «Неужели это происходит со мной? Какая я счастливая!»
В тот раз Таню пригласила на день рождения подруга Вера. Среди незнакомых людей, смеющихся, жующих и острящих, Таня от скуки обратила внимание на молодого человека в черной водолазке и черных джинсах, молча сидевшего и чертившего черенком вилки по скатерти затейливые узоры. Причиной были не только худое бледное лицо, серые глаза и длинные волосы, стянутые в хвост на затылке. Молодой человек тоже приметил Татьяну – несколько раз он бросал в ее сторону заинтересованные взгляды.
– Это Илья. Талант, большой художник, но высокомерен страшно, – прошептала на ухо Тане Вера.
Таня передернула плечами – богема. В системе ее взглядов богемный народ ассоциировался с бесшабашностью, взрывами эмоций и уходами в депрессию, а также неуемным потреблением водки. Моментально оценив ситуацию, Таня отвернулась от переставшего ее интересовать субъекта и засобиралась домой.
– Ну как, родители вернулись из Флориды? – спросила подруга, пока Татьяна набрасывала на плечи шубу.
Татьяна кивнула.
– Счастливо, – чмокнула она Веру в щеку.
– Привет Владику! – крикнула та на прощание.
– Подождите! – остановил ее голос, едва она сделала несколько шагов к машине. Таня обернулась. К ней обращался тот самый художник. Он стоял на морозе, не накинув на себя ничего из верхней одежды, и черный силуэт его резко контрастировал с окружающей белизной. Илья казался большой черной галкой на фоне белого ослепительного снега. Таня тихо ахнула и крикнула:
– Идите назад, вы простудитесь!
Но Илья быстро приближался.
– Я вас знаю! – первое, что услышала от него Татьяна. – Я вас знаю целую вечность. Я вас рисую всю свою сознательную жизнь. Вы не верите? Я знал, что вы существуете, и был уверен, что мы встретимся.
Таня смотрела на него со смешанным чувством страха и удивления и отстраненно думала о том, что и вправду у этих художников не все в порядке с головой.
– Возвращайтесь, вы простудитесь! – повторила она, с изумлением замечая, как в его глазах вспыхнули и потухли красные искры, как поникли плечи.
Он медленно направился по пушистой снежной дорожке к подъезду, оставляя щегольскими черными «казаками» затейливые следы.
Беспокойство не покидало Татьяну весь вечер. До сих пор в ее жизни все было так просто, так понятно, а вот сегодня баланс нарушился. С детства в Таню вдалбливали нехитрые, но сильнодействующие истины: люди нашего круга должны быть образованны, интеллектуальны, воспитанны. Что творится за пределами престижного московского района, именуемым в народе «дворянским гнездом», – не должно интересовать.
Выйдя в мир из теплых стен элитарного учебного заведения, она устроилась не без помощи друзей родителей на хорошую работу. Таня работала переводчицей с немецкого, английского и итальянского. Коллеги ее уважали и немного завидовали, шеф в ней души не чаял. У нее был давний и респектабельный роман с другом детства Владиславом. Владик и Таня считались чуть ли не с пеленок женихом и невестой. Главное – не выйти за рамки круга – таковы были традиции, которых придерживались и они, и их родители.
Теперь родители с некоторым беспокойством спрашивали себя, когда же окончится холостяцкая жизнь и дети наконец поженятся – ведь уже не маленькие. Обоим скоро по тридцать! Но под венец Владик и Таня не спешили, довольствуясь сложившимся статус-кво. Во Владике все было прочно, устойчиво: интеллектуальный, способный, успешный бизнесмен. С ним спокойно и – увы! – предсказуемо.
Когда Таня почти позабыла свое мимолетное знакомство с Ильей, шеф попросил ее показать американским клиентам Москву. Прогуливаясь с ними по Арбату, она услышала знакомый голос:
– Портретик не желаете?
Это был Илья. В большом черном полушубке, валенках и мохнатой папахе художник производил настолько комическое впечатление, что Татьяна, а за ней и ее спутники звонко расхохотались.
Илья смутился, уронил папку с ватманскими листами… Кто-то бросился их поднимать, а Татьяна с гостями пошла дальше. Не объяснять же, что она шапочно знакома с этим нелепым молодым человеком!
Илья долго смотрел, как отдаляется белая песцовая шубка Татьяны.
– Спасибо, – пробормотал он молодому человеку, собравшему его «хозяйство». Стряхнул с одного портрета налипший снег, осторожно поставил его на подрамник и несколько минут любовался тонким, выразительным женским лицом.
Это было лицо Татьяны.
Илье было девять лет, когда вместе с классом он впервые попал в цирк. Клоуны, наездники, медведи и тигры не произвели на него никакого впечатления. Во втором отделении было выступление воздушных гимнастов. Под куполом цирка бесстрашные серебристые мальчики крутили невероятные сальто, бросаясь в самые умопомрачительные комбинации. От увиденного у Ильи больно заколотилось сердце. Он будто бы уже не сидел в зале, а там, в вышине, протягивал руки своим партнерам, радостно смеясь, ощущая легкость и счастье полета. Вечером, придя домой, он закричал:
– Мама, когда я вырасту, стану воздушным гимнастом!
– Хорошо, милый, – отозвалась мать, а про себя подумала: «Жаль, что мальчик растет без отца, он такой впечатлительный».
На ночь сыну пришлось дать валерьянки. Изнемогая от восторга, он рассказывал, какие смелые и ловкие эти люди – циркачи, какие у них костюмы.
– Обязательно стану циркачом, – твердил Илья, засыпая.
Утром в школе ему очень хотелось поделиться своей мечтой. Лучший друг Федя болел, а кому еще можно излить душу? Тогда, набравшись смелости, он подошел к девочке Оле, в которую были влюблены поголовно все мальчишки класса.
– Оля, – сказал Илья, твердо глядя ей в глаза. – Это тайна, но тебе я ее открою: когда я вырасту, я стану воздушным гимнастом в цирке.
И необыкновенная девочка Оля зло и презрительно рассмеялась:
– Ты? Циркачом? Да посмотри на себя – ты даже бегать нормально не умеешь!
Раздавленный обидой, Илья мужественно прожил этот день до конца. И только ночью он позволил пролиться слезам разочарования. Это были его последние слезы. Засыпая под утро, он увидел страшный сон: как будто он крутит сальто под самым куполом цирка, и весь зал, затаив дыхание, следит за ним, и вдруг руки партнера разжимаются, и Илья летит, летит вниз. Вот уже ясно различимы опилки на манеже, удар – и маленькая скрюченная фигурка в серебристом костюме лежит в самом центре арены.
