– Они с ума сошли! – воскликнула Афродити. – Надо опускать жалюзи и бежать.
– В магазине все, чем они владеют! – возмутился Саввас. – Они же могут все потерять! Думаешь, они пойдут на такой риск?
– Но они рискуют своей жизнью. Разве нет?
Над их головами пролетел еще один самолет.
Саввас попытался настроить радио, но слышны были только помехи. Из-за шипения и потрескивания было невозможно расслышать слова диктора.
– Черт! Я хочу знать, что происходит! – сердито буркнул Саввас, стукнув кулаком по радио.
Шум тотчас прекратился, но гнев Савваса от этого только усилился. Он вздохнул и выругался себе под нос. Афродити заметила, что у мужа вспотели ладони.
То, что они видели из окна автомобиля, казалось нереальным. Они словно смотрели кино. Более получаса их машина двигалась медленнее, чем пешеходы. Люди с багажом, с детьми, некоторые даже с птицами в клетках, мерно продвигались вперед. Непрекращающийся человеческий поток был похож на течение широкой реки. И на фоне непрерывного движения в глаза бросалась неподвижная фигура. У края тротуара стоял мальчик. Как загипнотизированный, он смотрел на автомобили.
– Саввас, посмотри! Посмотри на этого ребенка!
– Вокруг полно детей, – буркнул муж.
– Похоже, он потерялся!
Саввас не отрывал глаз от ехавшего впереди грузовика. Он держался за ним почти впритык, едва не касаясь его бампером, несмотря на клубы дыма, которые изрыгал грузовик. Казалось, Папакоста был одержим одной целью – двигаться вперед, дюйм за дюймом, и следить, чтобы никто с боковой дороги не посмел втиснуться перед ним.
Когда они поравнялись с мальчиком, Афродити выглянула из окна и встретилась с ним взглядом. Это был совсем малыш, и их глаза оказались на одном уровне. Внезапно она вдруг осознала, какой ее видят люди, случайно заглянувшие в машину. Шикарная, с безупречным макияжем, увешанная тяжелыми драгоценностями. Но все были поглощены единственным желанием – выбраться из города. Наверное, все, кроме этого мальчика, который смотрел ей прямо в глаза.
В Афродити проснулся материнский инстинкт, который не позволял ей оставить без внимания явно потерявшегося ребенка.
– Мы можем остановиться? Спросим: может быть, ему нужна помощь, – сказала она умоляющим тоном.
– Не будь посмешищем! Вокруг полно людей.
– Но никто не обращает на него внимания!
Их машина продвинулась, и Афродити, выгнув шею, через заднее окно смотрела на мальчика, пока тот не исчез из виду.
Прошло несколько минут, а Мехмет все стоял на том же месте с широко распахнутыми глазами. Он уже успел забыть даму с голубыми камнями.
Пока все были заняты своими делами, он улизнул из дому, чтобы посмотреть, что происходит, и его загипнотизировал нескончаемый поток людей и машин.
На поиски Мехмета послали Хусейна, и тот увидел маленького брата, когда свернул на главную дорогу. Когда он побежал за ним, раздался взрыв.
– Мехмет! – заорал он. – Ко мне!
Он подхватил малыша и бегом бросился домой.
Там Мехмет получил от отца такую затрещину, что искры из глаз посыпались.
– Не смей уходить из дому! – сердился Халит.
Они с Эмин чуть не обезумели от тревоги.
Эмин обняла сына, и, когда утирала ему слезы фартуком, у нее самой были глаза на мокром месте. Мехмету ударил в нос аромат специй. Вокруг творилось что-то странное, но, по крайней мере, этот запах был знакомым.
– Все убегают! – выкрикнул он. – Все! Нам тоже надо бежать.
– Нет! Мы не можем без Али! – закричала Эмин. – Он не будет знать, где нас искать.
– Зачем нам бежать от своих! – урезонил их Халит.
– Это не наши, папа! Это турки!
– Но они пришли нас защитить. Разве нет? – сказал Халит сердито.
– Они ведь нас не убьют, правда, Хусейн? – заволновалась Эмин.
– Почему ты так думаешь, мама? – спросил сын срывающимся от страха и гнева голосом. – Творится полная неразбериха. Как они узнают, кто есть кто? Ты встречалась когда-нибудь с турецкими солдатами?
– Хусейн! – одернул его Халит.
– Ты их не знаешь, отец. Не знаешь, какие они! Ты не знаешь, что они станут делать, когда войдут в город!
До этих пор многие одобряли действия Турции. Они верили, что у Турции было право попытаться обеспечить независимость Кипра. Но сейчас, похоже, они перешли границы. Если Эмин ничего не знала о репутации турецких солдат, то только потому, что не хотела слышать. Повсюду ходили слухи об их жестокости. Все только и говорили об изнасилованиях.
– Я больше беспокоюсь за женщин, чем за мужчин, – сказал Хусейн.
– Хусейн! Не говори так при матери!
– Я пытаюсь спасти нас! Нужно уходить отсюда.
– Может, он и прав, – засомневался Халит. – Может, не стоит рисковать.
– Но, Халит, – умоляла Эмин, – Али совсем еще ребенок! Когда он вернется, то пойдет домой. Как мы можем его бросить!
Муж попытался ее переубедить, но она и слышать ничего не хотела. Эмин была на грани истерики.
– Я никуда не пойду! Никуда!
Она поспешно вышла из комнаты.
– Подождем немного, – сказал Халит сыну. – Мать вернется.
Время шло, стемнело, напряжение усилилось.
Хусейн помешивал кофе в маленькой джезве. Когда образовалась пенка, он погасил огонь и разлил темную жидкость в две крохотные чашечки.
Сидя за столиком, Халит курил одну сигарету «Данхилл» за другой.
Тишину нарушало только гудение холодильника. Назар, амулет от сглаза, казалось, наблюдал за ними со стены. Мехмет незаметно примостился на полу.
Вернулась заплаканная Эмин.
– Если бы мы только смогли его удержать, – сказала она сквозь слезы, садясь за столик. – Тогда бы мы были все вместе и смогли бежать.
– Еще не поздно, – с надеждой сказал Хусейн. – Пойдемте сейчас.
Они продолжали спорить, хотя старались не повышать голоса на случай, если солдаты уже были поблизости. Мехмет забрался к матери на колени и заткнул уши. За всю свою короткую жизнь он ни разу не слышал, как его родные ссорятся.
– Гавволе! Черт побери!
Халит грохнул кулаком по столу. Одна из чашечек подпрыгнула и, упав на каменный пол, разбилась вдребезги. Все застыли.
Эмин снова заплакала, закрывая лицо фартуком, чтобы заглушить рыдания.
– Не могу поверить, что это происходит снова, – простонала она. – Я просто не могу поверить…
Потом она молча собрала осколки разбившейся чашки.
– Если мы будем продолжать так себя вести, – печально заметил Хусейн, – то совсем падем духом.
На той же улице большая часть членов семьи Георгиу собралась в квартире Ирини и Василиса. Перед иконой святого Неофитоса горела лампада, отбрасывая причудливые тени на потолке. Из-за плотно закрытых окон и ставень в комнате было душно. Было два часа ночи.
На столе стояли пустые чашки и стаканчик с зиванией.
Паникос мерил шагами комнату. Василис, сидя в кресле, нервно перебирал четки, но их пощелкивания не было слышно из-за тяжелого дыхания дочери.
Мария положила руки на стол. Ирини массировала ей спину и при этом тихонько приговаривала: «Сейчас пройдет, сейчас пройдет». Руки у нее были липкие и мокрые от пота, который, стекая с шеи дочери, просочился через ее платье.
Время от времени Мария стонала и хваталась за край стола. У нее побелели костяшки пальцев, а выступившие от боли слезы капали на кружевную скатерть.
На полу, забившись в угол, сидел Василакис. Он охватил руками голову и заткнул уши. Малыш вжался подбородком в колени и зажмурился, надеясь, что так его не будет видно.
На секунду отворилась дверь, лунный свет упал на стену, осветив стеклянный мати, амулет от сглаза, который там висел. В комнату проскользнул Маркос.
Ирини подняла голову, сразу позабыв о дочери:
– Левенти му! Ты не уехал?!
– Нет, мама. Как я могу вас бросить?
– Но ты мог бы уехать, – сказал Василис. – Сбежать, как все остальные…
– Мог бы, – ответил Маркос. – Но не уехал.
Он подошел к матери и поцеловал ее в затылок с таким невозмутимым видом, будто просто зашел в гости в обычный день.
В отличие от остальных собравшихся в комнате Маркос находился в приподнятом настроении. В отсутствие Савваса он успешно реализовывал то, что волею случая очутилось в его руках. Этим утром он продал пистолет из сейфа. Было много желающих, готовых заплатить любые деньги за оружие, чтобы защитить себя. А теперь сейф был заполнен кое-чем еще более ценным.
Раздался голос Паникоса, которого было не видно в темноте.
– Что там происходит?
– Пока все тихо. Большинство жителей уехали.
Мария, не обращающая внимания ни на что, кроме терзающих ее схваток, громко застонала. Ирини тотчас заткнула дочери рот ладонью:
– Ш-ш-ш, милая, ш-ш-ш.
– Надо сделать так, чтобы она не кричала, – прошептал Маркос. – Иначе нам всем грозит беда.
