— Может, ему следует еще раз хорошенько все взвесить, — обратился я к Бабетте, пожимая плечами.
Но еще более страшным видением казался Серж, сидящий за столом у нас дома, в таком близком до сих пор, но, к счастью, отдалившемся теперь будущем, — Серж, разглагольствующий о встречах с великими мира сего. Бессодержательный треп, напичканный банальностями. Мы-то с Клэр еще могли слушать его вполуха, но Мишел? Волей-неволей наш сын проникся бы закулисными историями, осеняющими моего брата неким дополнительным ореолом и оправдывающими присутствие этой всемирно значимой фигуры за нашим столом. «Хватит брюзжать, Паул! Ты же видишь, как интересно твоему сыну!»
Моему сыну. Мишелу. Я размышлял о будущем, не задумываясь, есть ли оно у нас вообще.
— Взвесить? — переспросила Бабетта. — В этом-то и загвоздка. Если бы он мог!
— Мы не о том, — сказала Клэр. — Просто Серж не имеет права принимать подобное решение в одиночку.
— Да. Ведь я его жена! — сказала Бабетта и снова всхлипнула.
— Не в этом дело, — сказала Клэр, глядя на Сержа. — А в том, что нужно считаться со всеми нами. Это касается нас всех. Нас четверых.
— Поэтому-то я и хотел собраться, — сказал Серж. — Чтобы совместно обсудить, как поступить.
— В смысле? — уточнила Клэр.
— Как рассказать об этом. Так, чтобы дать нашим детям шанс на честную жизнь.
— Но ты не даешь им никакого шанса, Серж. Ты просто хочешь объявить, что уходишь из политики. Что не хочешь становиться премьер-министром. Потому что сам не можешь жить с этой ложью, так?
— А ты можешь?
— Речь не обо мне. Речь о Мишеле. И Мишелу придется научиться с ней жить.
— Но ты сама разве можешь?
— Серж, не валяй дурака. Ты принимаешь решение. Этим решением ты берешь на себя ответственность за судьбу своего сына. Это твое дело. Хотя я сомневаюсь, что ты осознаешь все последствия такого решения. Но своим решением ты разрушаешь будущее и моего сына.
«Моего сына». Клэр сказала: «Моего сына»; она могла бы сейчас мельком взглянуть на меня, в поисках поддержки или хотя бы понимания, а затем поправиться и сказать: «Нашего сына», — но она этого не сделала. Она даже не смотрела в мою сторону, ее взгляд был прикован исключительно к Сержу.
— Ах, о чем ты говоришь, Клэр, — сказал мой брат. — Его будущее и так разрушено. Что бы ни случилось. Мое решение никак на него не повлияет.
— Нет, Серж. Его будущее будет разрушено, если ты станешь корчить из себя благородного политика. А мой сын для тебя — просто удобный повод. Может, с Риком ты и найдешь общий язык — надеюсь, он объяснит тебе, что на самом деле ты собираешься сделать с его жизнью, — но не впутывай, пожалуйста, сюда Мишела.
— Как же я могу не впутывать Мишела, Клэр? Каким образом? Объясни мне. Они ведь, по-моему, были вместе. Или ты собираешься это отрицать? — Он сделал паузу, как будто сам испугался собственной незаконченной мысли. — Ты к этому ведешь, да?
— Серж, спустись на землю. Никакого преступления не было. Никого не арестовали. У следствия даже нет подозреваемых. Только мы знаем, что произошло. К чему жертвовать будущим двух пятнадцатилетних мальчиков? Своим будущим ты волен распоряжаться как считаешь нужным. Но ты не имеешь права тащить за собой других. Тем более собственного сына. Не говоря уже о моем. Ты преподносишь свой поступок как акт самопожертвования: Серж Ломан, многообещающий политик, наш следующий премьер-министр, уходит из политики, потому что не может жить с подобным грехом на совести. Хотя вообще-то он боится не греха, а скандала. Его поступок выглядит весьма благородно, но, по сути, продиктован чистейшим эгоцентризмом.
— Клэр, — сказала Бабетта.
— Подожди-ка, — перебил ее Серж, жестом призывая ее помолчать. — Позволь мне ответить. — Он снова обратился к Клэр. — Дать шанс сыну на честную жизнь — ты это считаешь эгоцентризмом? Или то, что отец жертвует собственным будущим ради будущего сына? Ты мне, по крайней мере, должна объяснить, в чем именно здесь заключается эгоцентризм!
— А что ты подразумеваешь под этим будущим? Что твоему сыну делать с будущим, в котором отец сажает его на скамью подсудимых? Как растолковать ему, что стараниями собственного отца он попал за решетку?
— Но это вроде бы всего на несколько лет. Больше за непредумышленное убийство у нас в стране не дают. Не отрицаю, это будет тяжело, но зато уже через пару лет они смогут постепенно начать новую жизнь. Ну а что, по-твоему, нам делать, Клэр?
— Ничего.
— Ничего, — повторил Серж с констатирующей интонацией, без знака вопроса.
— Подобные инциденты быстро забываются. Это уже происходит. Сегодня люди кричат: «Позор!» Но у них полно своих забот. Через два-три месяца никто об этом и не вспомнит.
— Я говорю о другом, Клэр. Я… Мы замечаем, что Рик страдает. Может, люди и забудут, но он — нет.
— Наша задача помочь им в этом, Серж. Я лишь говорю о том, что такие решения не принимаются наспех. Через несколько недель, месяцев страсти улягутся. И тогда мы сможем спокойно поговорить об этом. Мы. Вчетвером. С Риком и Мишелом.
И с Бо, хотел добавить я, но сдержался.
— К сожалению, это невозможно, — сказал Серж.
В повисшей тишине были слышны лишь всхлипывания Бабетты.
— На завтра назначена пресс-конференция, на которой я объявлю о своей отставке, — сказал Серж. — Завтра утром, в двенадцать часов. Пресс-конференция будет транслироваться в прямом эфире, открывая полуденный выпуск новостей.
Он посмотрел на часы.
— О, уже так поздно? — сказал он, даже не позаботившись о том, чтобы это прозвучало естественно. — Я должен… у меня назначена встреча. Через полчаса.
— Встреча? — спросила Клэр. — Но нам надо… с кем?
— Режиссер хотел бы обсудить со мной место проведения пресс-конференции и кое-какие детали. Я подумал, такого рода конференцию лучше не устраивать в Гааге. Это не в моем стиле. Поэтому я искал что-то менее официозное…
— Где? — спросила Клэр. — Надеюсь, не здесь?
— Нет. В кафе напротив, куда вы водили нас несколько месяцев назад. Мы там тогда тоже ужинали. — Он произнес название кафе. — Когда я размышлял о подходящем месте, я вспомнил об этом кафе. Обычном кафе. Для обычных людей. Там я чувствую себя гораздо свободнее, чем в каком-нибудь бездушном конференц-зале. Я еще предложил Паулу выпить там сегодня пива перед тем, как прийти сюда, но он не захотел.
— Не желаете ли кофе?
Метрдотель вынырнул рядом с нашим столиком, сложив руки за спиной и слегка наклонившись вперед; на мгновение его взгляд задержался на растаявшем мороженом Сержа, после чего он вопросительно посмотрел на каждого из нас.
Я мог ошибаться, но в выражении лица и движениях метрдотеля прочитывалась некоторая торопливость. Подобное явление часто наблюдается в ресторанах такого уровня: после того как клиент поел и реального шанса на то, что он закажет еще бутылку вина, нет, он может катиться ко всем чертям.
«Даже если через семь месяцев ты премьер-министр, — подумал я. — Поели — пора и честь знать».
Серж снова взглянул на часы.
— Думаю… — сказал он, переводя взгляд с Бабетты на Клэр. — Я предлагаю выпить кофе позже… в кафе.
«Бывший, — поправился я. — Бывший премьер-министр. Или нет… как называют того, кто, еще не став премьер-министром, уже отказывается от этой должности? Бывший кандидат?»
В любом случае определение «бывший» звучит не слишком лестно. Бывшие футболисты и бывшие велосипедисты могут это подтвердить. Сомневаюсь, что после завтрашней пресс-конференции мой брат еще сможет забронировать столик в этом ресторане без очереди. Скорее всего, бывшему кандидату придется ждать как минимум три месяца.
— Я бы выпил кофе здесь, — сказал я. — Эспрессо. С чем-нибудь крепким.
Целый вечер я ограничивал себя в алкоголе и с ходу не мог сообразить, чего именно мне хотелось.
— Я тоже возьму эспрессо, — сказала Клэр. — И граппу.
Моя жена. Я почувствовал, как по телу разливается тепло. Жаль, что я не сидел рядом с ней и не мог ее коснуться.
— Мне тоже граппу, пожалуйста, — сказал я.
— А вам? — Метрдотель, похоже, пребывал в замешательстве, глядя на моего брата.
Но Серж покачал головой.
— Только счет, — сказал он. — Моя жена и я… мы должны…
Он бросил на жену панический взгляд, отметил я про себя. Меня бы не удивило, если бы Бабетта сейчас тоже заказала эспрессо.
Но Бабетта перестала всхлипывать и вытерла нос кончиком салфетки.
— Мне ничего, спасибо, — сказала она, не глядя на метрдотеля.
— Значит, два эспрессо и две граппы, — подытожил он. — Какую граппу вы предпочитаете? У нас в ассортименте семь сортов, от «старой», выдержанной в деревянных бочках, до «молодой»…
— Обычную, — прервала его Клэр. — Прозрачную.
