Случилось это под Фарахом. Была плановая свободная охота. Пара вертолетов с досмотровым взводом на ведущем борту № 10 совершала облет пуштунских стоянок. Делали подскок, орлиным взором осматривали окрестности, находили очередное кочевье — несколько черных палаток — и шли на посадку. Ведущий борт пилотировал капитан Кезиков. Он сажал вертолет дверью в обратную сторону от палаток, прикрывая выходящий взвод спецназа корпусом вертолета. Солдаты со старлеем во главе убегали шмонать палатки, вертолеты ждали — один, не выключаясь, молотил на земле, другой нарезал круги в небе, готовый прикрыть огнем с воздуха. Вот и сейчас ведомый барражировал чуть в стороне, комментируя досмотр:
— Вошли, рассыпались... О, бабы побежали в палатку с улицы... Ха, козы мешают, под ногами путаются... Старики вышли... говорят... спорят чего-то... А вот и улов, сейчас приведут...
Привели пуштуна — коротко стриженный, небольшая бородка, длинная черная с лиловым отливом рубаха, широкие штаны, босые, серые от пыли ноги в шлепанцах. Он был огромен — на голову выше солдат, ведущих его. Солдат, что шел сзади, через каждые три шага толкал пуштуна в спину автоматом с такой силой, что голова пленника запрокидывалась и он пробегал несколько шагов.
Когда загрузились, командир взвода просунул голову в кабину пилотов:
— Нашли у него мешочек патронов и “бур”!
— И что? — сказал Кезиков. — Он же должен свое племя чем-то защищать...
Комвзвода удивленно пожал плечами и скрылся.
— Надо с охоты кого-то привезти, вот и берут любого, — проворчал командир и рывком поднял машину в воздух.
Побродив над предгорьями, обнаружили очередное кочевье, сели. Взвод высыпал из вертолета, развернулся в редкую цепь, ленивой рысцой двинулся к палаткам. Старший лейтенант, уходя последним, сказал борттехнику Ф.:
— Мы быстро сбегаем, а ты духа покарауль, ладно? — и сунул борттехнику в руки трофейный “бур”. — Да не дрейфь, чуть шевельнется — сразу прикладом в рыло!..
Борттехник открыл рот, чтобы бурно возразить, но комвзвода уже выпрыгнул из вертолета и помчался за солдатами.
— Ну ни хрена себе, да?! — сказал борттехник пленному, словно делясь с ним возмущением, и только потом осознал свое положение.
Он сидел на откидном сиденье в проеме двери пилотской кабины, лицом в грузовой отсек, сжимал левой рукой ложу и ствол винтовки — широкий приклад, темное, отполированное множеством рук дерево, на вид ей лет сорок — и смотрел на человека в черной рубахе. Человек сидел на коленях в проходе возле дополнительного бака и смотрел на борттехника. Лежащие на коленях руки были черные и большие, оплетенные венами. Борттехник вдруг увидел, что пуштун с орлиным носом и широкой нижней челюстью — вылитый Абдулла из “Белого солнца пустыни”. И если этот Абдулла протянет сейчас свою длинную руку, то спокойно достанет до винтовки и выхватит ее из слабых пальцев борттехника Петрухи Ф.
Абдулла, словно понимая, о чем этот белобрысый думает, посмотрел на свой “бур” в руке борттехника, потом ему в глаза и медленно поднял руку. Борттехник напрягся, чуть приподняв на всякий случай ногу, чтобы выставить ее вперед, если пленник кинется. Но Абдулла осторожно показал рукой на себя, потом на дверь и, улыбаясь, закивал — мол, неплохо было бы выйти, командор... Борттехник отрицательно помотал головой, погрозил пальцем, потом нажал этим пальцем кнопку СПУ и сказал:
— Эти уроды на меня духа оставили, он какой-то подозрительный!
— Ну направь на него пистолет или автомат, — сказал Кезиков.
— Я сегодня в оружейку не успел зайти! — сказал борттехник. — У меня нет ничего!
Абдулла, видя его замешательство, слегка приподнялся на коленях.
— Дайте скорее, он встает! — зашипел борттехник.
— На, обалдуй! — Кезиков ткнул его в спину прикладом своего автомата. — Смотри, бак не прострели, если что...
Не отводя глаз от пуштуна, борттехник нащупал и вытянул через плечо укороченный АКС. Уже торопясь, прижал винтовку ногой к сиденью, снял автомат с предохранителя и передернул затвор. Абдулла резко поднялся на коленях, протягивая к нему руки ладонями вперед, и лицо его стало умоляющим.
— Сидеть! — крикнул борттехник, направляя автомат в грудь Абдуллы и пробуя пальцем шаткую твердость спускового крючка. Помимо своей воли он представил — и было в этом глухое болезненное сладострастие, — как пули разорвут широкую грудь пуштуна, как набухнет малиновым сиропом черная рубаха.
Абдулла снова опустился задом на пятки, склонил голову и сгорбился, уменьшаясь и сворачиваясь, чтобы не пугать человека с автоматом.
Когда вернулся взвод, борттехник выскочил навстречу его командиру.
— Ты совсем охренел, что ли?! — воскликнул он. — Я, между прочим, не охранник тебе! А дух, кажется, подумал, что я его убить хочу!
— И что? — недоуменно косясь на борттехника и огибая его, сказал старлей. — Подумаешь, какие мы нежные!..
Так писал Заратустра
В июле 1987 года в небе Афганистана пропал самолет. Ан-26 советнической эскадрильи шел из Кабула в Зарандж. Он совершил промежуточную посадку в Шинданде, взлетел, занял определенный ему эшелон, доложился на траверзе Кандагара и больше на связь не выходил.
На поиски самолета шиндандская эскадрилья выделила две пары Ми-8. Они пошли по направлению к иранской границе на расстоянии нескольких километров друг от друга, словно волоча натянутую между ними невидимую сеть. По пути через пустыню в сеть попадали остовы сгоревших, искореженных машин — их переваривала пустыня, всасывало песчаное море, — но останков летательных аппаратов искатели не встретили.
На подлете к Заранджу им сообщили, что по неточным данным самолет перелетел границу и сел в Иране. Измена, захват борта, штурманская ошибка — неизвестно. Приказ поисковым вертолетам — разойтись вдоль границы на запад и на восток, по возможности выяснить, где самолет ушел на ту сторону. Пара, ведущим которой был борт № 10, пошла на запад и уже через двадцать минут полета наткнулась на небольшой, в десяток дворов, кишлак.
Ведущий сел, ведомый барражировал неподалеку. Контрразведчики — их и наш — и взвод автоматчиков пошли навстречу местным жителям, которые все высыпали посмотреть на вертолеты и разжиться керосином. Борттехник Ф., увидев, что к вертолету бегут дети с ведрами, закрыл собой дверь и отрицательно махал руками. Он не мог дать им и стакана топлива — его осталось только на обратный путь, и то всего лишь до Фарахруда.
— Командор, карасин, командор, карасин! — кричали мальчишки, окружив борттехника. Он отрывал цепкие руки от своих штанов, отталкивал гремучие ведра, поглядывая, не возвращаются ли разведчики, но они все еще беседовали со взрослыми у ближнего дувала. И вдруг, как на картине Иванова, одинокая узкая фигурка возникла на равнине и, медленным шагом приблизившись к орущему мальчишескому кругу, остановилась неподалеку. Девочка в лиловых шароварах, в зеленом просторном платье, в красной шапочке-тюбетейке, из-под которой торчали косички, стояла чуть опустив голову и, взмахивая черными ресницами, стреляла в борттехника черными глазами. Ее накрашенные губы горели на смуглом личике, как роза в сумеречном саду. В руках она держала белый эмалированный бидончик с нарисованной козочкой, словно пришла за молоком.
Глядя на нее, борттехник забыл, что они сейчас — на самой границе Ирана и Афганистана, что керосин ей нужен для керосиновой лампы, потому что здесь нет и никогда не было электричества, что у него за спиной — машина времени, а эта девочка с мотком ожерелий на тонкой шее старше его на несколько веков. Он с сожалением прижал руки к груди и развел их, показывая, что рад бы, да... Потом поднял палец, раздвинул мальчишек, вспрыгнул в салон, взял из сумки с гранатами три пачки леденцов “Бонко”, спрыгнул, подбежал и протянул ей. Она взяла одной рукой, прижала к груди, глядя вниз и в сторону.
— Не приставай к их девушкам! — крикнул командир из кабины. — Нас камнями побьют! Давай к запуску, наши идут...
И они улетели.
По пути домой особист рассказал, что местные видели самолет. Он пролетел низко, в сторону иранского города Заболь — тридцать километров от границы. Явно шел на посадку, не горел, не дымил, оба двигателя работали...
Когда прилетели домой, узнали, что самолет ушел в Иран в результате навигационной ошибки — штурман блуданул (и он же, единственный из экипажа, погиб при штурме самолета иранским спецназом). Ведутся переговоры по возвращению самолета и экипажа.
