Клинически точное описание рессентимента, хотя никто не скажет, что слабый и ординарный Флоренский из чувства собственной неполноценности бессильно ненавидит благородного и превосходного Пурыгина (впоследствии обедневшего, а в итоге трагически погибшего). Ну, увидел шикарную мастерскую, удивился несправедливости, но для доходчивости сообщения Флоренский явно преувеличивает чувства своего героя, Флоренского (как и я преувеличиваю чувства Шинкарева, персонажа «Конца митьков»).
Рессентимент ведь всегда хочет именно справедливости (точнее, всегда маскируется под справедливость, отчего эти понятия намертво связаны и в любом стремлении к справедливости мы первым делом усматриваем рессентимент).
Сальери у Пушкина под нестерпимым давлением рессентимента уничтожает любимого композитора.
(«Моцарт и Сальери» бездонная трагедия с тысячью смыслов, там всё гораздо сложнее; впрочем, все обстоит сложнее и в любом конкретном случае рессентимента. В частности, бросается в глаза, что Сальери не просто справедливости хочет, а призван защитить музыку от соблазнительной аномалии, иначе — хаос и модернизм. Ведь Моцарт гений, безумец, гуляка праздный, и что потом? А потом во главу угла ставится не традиция и труд, а индивидуализм, упование на молнию вдохновения. Вслед за гением Домье — толпа последователей, вовсе не умеющих рисовать, о чем у Розанова: «Проговорили великие мужи. <...> Был Ницше — и „Антихрист“ его заговорил тысячею лошадиных челюстей». У Сальери от такой перспективы и так нервы поверху, а Моцарт дразнит: приводит, можно сказать, постмодерниста и предлагает им восхищаться:
Не вытерпел, привел я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Тут и Сальери не вытерпел.)
Виноват, отвлекся. Рессентимент распространенное явление, пожалуй, всеобщее. У близких людей часто взаимное. Нужно быть осторожным, чтобы не возбудить рессентимент у друзей и знакомых, — не оттого ли митек, да и вообще русский человек на всякий случай прибедняется и жалуется. «Зависть есть болезнь именно дружбы, так же, как ревность Отелло есть болезнь любви» (С. Булгаков).
(Не буду далеко ходить за примером — «Моцарт и Сальери» еще под рукой. Хочешь отвести душу — смело обвиняй в рессентименте кого угодно, в большинстве случаев не ошибешься. Но уж Моцарта — извините. Моцарт гуляка праздный, открытый и доверчивый; гений, для которого творчество не тяжкий труд, а приятное времяпрепровождение, — казалось бы, чистое алиби от рессентимента. Куда там... Вот что проницательно замечает Никита Елисеев (не случайно ведь Пушкин в столь концентрированном произведении довольно много места уделил разговору Моцарта и Сальери про Бомарше, «Женитьбу Фигаро» и «Тарара»):
Когда Бомарше пригласил Сальери в Париж для работы над музыкальной драмой «Тарар», опера «Свадьба Фигаро» уже была написана, но Бомарше и внимания на это не обратил.
Пружина сценического действия, «Моцарта и Сальери» — в зависти. В зависти Сальери к Моцарту и Моцарта к Сальери.
Только зависть Сальери — глубокая, возвышенная, поэтому четко артикулируемая: Сальери завидует великому дару Моцарта.
А зависть Моцарта — мелкая, детская, поэтому Моцарт не решается ее сформулировать, зависть остается в подкорке, в подсознании: не его, а Сальери пригласил в Париж работать великий драматург, не про его музыку, а про музыку Сальери он написал: «...я горжусь тем, что я Ваш поэт, Ваш слуга и Ваш друг».
Поэтому чего тут упираться: я, хоть и не в такой степени, как персонаж Шинкарев, но испытываю рессентимент к реальному Дмитрию Шагину, а он — ко мне... (Фил меня несколько раз предупредил: «Митя тебе многое простит, но то, что у тебя лучше живопись, — не надейся, не простит».) Не такой силы рессентимент, чтобы яду подсыпать, но жалуюсь на него, а он — на меня.
Сейчас мне скажут, что жаловаться нельзя. Отвечу опять: поверьте, все жалуются. Горько сетует сам Христос, и не только над спящими апостолами. Патер Браун говорит: «Все мы жалуемся. <...> А вот тот, кто жалуется, что никогда не жалуется, это черт знает что. Да, именно черт. Разве кичшъся своей стойкостью — не самая суть сатанизма? (Н. Трауберг)
Нет, все-таки непонятная штука — рессентимент. Мне-то кажется, что я испытываю горечь, иногда гнев от постепенной трансформации моего друга, для назидательности привожу примеры. Другой свидетель и страдательное лицо описал бы иные эпизоды этой трансформации, что и сделал Фил в своем «Парижском дневнике».
А Митя считает, что я завидую его славе, что по-своему логично, ибо рессентимент первым делом объясняется именно завистью. Глупо отрицать, что я Мите иногда завидовал: все люди завидуют по мелочам, это нормально. Иногда завидовал, что он правильно угадывает, какое блюдо в ресторане заказывать, я-то всегда несъедобное выбираю. Завидовал его жизненному тонусу: он еще бодр, когда другие устают.
Но какой славе Дмитрия Шагина лично я, не персонаж, могу завидовать? Боевой славе или трудовой? Увы, не осеняли митьков эти славы.
Славе художника? Оставим это предположение висеть в воздухе, еще будет случай с ним разобраться.
Балаганной славе — вот чему я гипотетически могу завидовать. Например, быть заинтересованным в такого рода мероприятиях: общая съемка митьков, 2001 год.
КОРРЕСПОНДЕНТ: А теперь влезайте в общую тельняшку, все вместе поднимите ногу, раскиньте руки, кричите «ура» погромче.
То, что мы дурачась, с хохотом, пьяные делали в 1984 году, теперь напоминает публичное изнасилование. Пожилые мужчины, стесняясь друг друга, нелепо кривляются, пока не выйдет удачный кадр.
После такой славы нужно психотерапевтическую реабилитацию проходить, восстанавливать утраченное чувство собственного достоинства.
47. О новой митьковской культуре
Ладно, это можно вытерпеть, как эпизод, но через три года такие мероприятия стали магистральной линией митьковской культуры. За что доля такая? Почему других деятелей культуры, вот, например, Шопенгауэра, — не заставляли поднимать ногу, раскидывать руки и кричать «ура» погромче?
Конечно, митьки с рождения отчасти принадлежали к поп-культуре — но это еще не беда, а кстати, с тех пор, как постмодернизм, не к ночи будь помянут, снял противостояние элитарной и поп-культуры, митьков вообще обвинить не в чем...
Кстати, не договорил про зависть: а не завидую ли я индексу узнаваемости имени Дмитрия Шагина, которому сам же и споспешествовал? CRN ведь и есть показатель успешности деятеля поп-культуры.
Можно предположить, что я завидую тому, что Митю вот все знают, по телевизору показывают, а меня — нет, многие не знают. Все же укажу, что, коли так, я крайне халатно отношусь к повышению своего CRN: увиливаю от всякого общения со СМИ, в общественной жизни стараюсь оставаться незаметен. Раньше, при исполнении хеппенинга «движение митьков» интервью и все такое были необходимы, а теперь — извините. Не знаю, как оно обернется, но я третий год руководствуюсь девизом отца Иоанна Сотникова «Телевидению один ответ: нет!» и очень доволен.
Понимаю, что заявление: не нуждаюсь в CRN — вправе вызвать недоверие. В высоком индексе узнаваемости имени заинтересованы все, от разнорабочего до президента США. Под вопросом остаются разве что глубоко законспирированные шпионы и десяток философов; ну, десяток миллионов философов. И сотни миллионов сдавшихся неврозу «уход в отставку». В целом, будем считать, миллиард идиотов, не много. Но и не мало, да и остальные — в принципе-то не против, но не где попало добывают СПИ. Умом-то понимают, что надо бы индекса, любого, доброй свинье всё впрок, только мешают совесть и вкус, слабая физическая подготовка и тонкая душевная организация.
О мире поп-культуры со слабыми нервами и хорошим воспитанием лучше не мечтать.
Попробую рассуждать так. В «Золотом теленке» Ильфа и Петрова есть неожиданно высокопарный пассаж, подобный идеализм встретишь скорее в детской научной фантастике:
Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред».
В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как-нибудь прожить, не испытывая чувство голода.
Ну, пожалуй, если «маленький» — в смысле для избранных, малодоступный. Не будем сортировать всю деятельность человечества, но если говорить о культуре, то в маленьком мире действуют самые знаменитые и высокооплачиваемые люди: даже не автор, а исполнитель каких-нибудь «Кирпичиков», изобретатели фасона брюк, артисты кино, футболисты и теннисисты — движимые стремлением посытнее прожить. В маленьком мире идет передача «Аншлаг» (реклама: «„Аншлаг“ посмотрел — как меду наелся»), там поет... да не буду я перечислять, любой, сколько бы нос не воротил, обитателей маленького мира знает. (Следует обратить внимание, что звезды маленького мира — только статисты, марионетки в руках продюсеров. Не автор и не исполнитель, а продюсер «Кирпичиков» является хозяином маленького мира.)
