— Блаженствует, — выносит вердикт Кристиан. — А вы чего ожидали? Газеты видели?
— Ночные выпуски? Нет, не успела.
— Единодушны. Гениален и все такое. Сэм их всех покорил, и это правильно.
— Прекрасно, — соглашаюсь от чистого сердца.
— Да и подруга рядом с ним, — продолжает Кристиан. — Что тоже немаловажно для блаженства.
— Самое важное, — уточняю я, уткнувшись в тарелку, где моими стараниями уже выросла башня из устричной скорлупы. — Хорошо, что он счастлив. Он должен быть счастлив. Мне-то, собственно, все равно… я его едва знаю. Просто любой человек заслуживает счастья. Человечество заслуживает счастья. В общем и целом.
— А у вас очень зеленые глаза, — неожиданно заявляет Кристиан.
— Это комплимент или метафора?
— И то и другое. Возможно. Знаете, как ее зовут?
— Нет. Да и какое мне дело.
— И впрямь никакого, — весело кивает Кристиан. — Но я все равно расскажу. Зовут ее Кейтлин О'Риордан, кличка — Фаберже. — Он радостно хрюкает. — А ее братца, с которым вам подфартило познакомиться, родители нарекли Фергюсом. Ныне он отзывается на Гаса.
Молчу. Сижу с открытым ртом, во все глаза глядя на Кристиана.
— Разве не забавно, дорогуша? — изумляется он. — О'Риорданы — соседи матушки Сэма, в Ирландии, само собой. Сэм их с рождения знает. Не так давно проныра Фергюс — нюх на деньги у парня небывалый — решил отправиться с сестрицей в Лондон. Насмотрелся кино, книжек начитался и рванул в столицу.
— Ничего не понимаю…
— Гас, — как ни в чем не бывало продолжает Кристиан, — прослышал, что все ирландское сейчас очень секси, и решил на этом подзаработать. Монетами побренчать. Надо отдать ему должное, продумал он все досконально. Хотя Фаберже, — с комичной задумчивостью добавляет Кристиан, — это явный перебор. Лично я предлагал остановиться на Эсмеральде.
— Понятно, — говорю я. — Хорошо придумано. Держу пари, эта парочка своего добьется. Девицу какой-нибудь журнал отхватит с руками и ногами. В братце я, правда, не так уверена.
— Она уже подписала контракт с «Моделью». Моя идея.
— Ясно.
— Сэм ведет себя как ангел. Как очень терпеливый ангел, учитывая, что они регулярно доводят его до бешенства. Встретил их, денег на первое время подбросил, нашел жилье. Даже приглашения вручил на сегодняшнее торжество. Очень он добр, дорогуша.
— Но они отлично смотрятся. Красивая пара.
— Дорогуша! Гас отвратен!
— Я имею в виду Данфи и Фаберже.
Кристиан удивленно смотрит на меня:
— Моя дорогая девочка, они не пара. Откуда эта дикая мысль?
Я молчу, не зная, что ответить.
— Разумеется, девушка от него без ума. Как и весь женский пол. — Кристиан хитро косится на меня. — Но ей же пятнадцать, Клара! Она ему как племянница. Или младшая сестра. О нет, Сэм заботится о ней в угоду своей матери, только и всего.
— Кристиан, — говорю я с воодушевлением, — давайте выпьем шампанского!
— Отличная идея, — смеется Кристиан. — Думаю, мы с вами подружимся.
* * *
Позже, добавляя уже в баре — перед тем как пойти танцевать (Кристиан сам предложил), — мы поболтали и о Роберте.
— Расскажите о муже, дорогуша. Это тот красавец, который утащил вас дышать свежим воздухом?
— Да. — Я млею от комплимента. — Это Роберт.
— И?..
Признаться, в ответ на расспросы о муже меня всегда тянет соврать. Наплести чего-нибудь книжно-романтичного. Роберт такой, Роберт этакий, он делает то-то и то-то, и мы счастливы так, что вам и не снилось.
Привычку соотечественников умалять (мягко говоря) достоинства своих родных я не признаю. «Бедный мой сынок, он так уродлив, бедняжка, так одинок и не приспособлен к жизни», — жалуется родительница современного Адониса, не слезающего с обложек журналов. «Малыш — копия Уинстона Черчилля, голова на подушке не помещается. Визжит по ночам как поросенок, ни на минуту глаз не сомкнет. А какой крошечный для своего возраста, настоящий карлик», — описывает молодая мамаша очаровательного новорожденного ангелочка. Та же история и со счастливыми женами: «Бедняга Джордж, разжирел будто боров; тоска с ним смертная — ни денег, ни секса». А у самой глаза искрятся. Нет, я так не умею.
Еще и двух часов не прошло, как мы познакомились с Кристианом, но я точно знаю, что от этих проницательных карих глаз не укроется даже намек на ложь.
— Роберт — редактор журнала. У нас двое детей. Живем в восточной части Лондона. Я пишу. Иногда. Тоже для журнала, но другого. Вот, собственно, и все.
— Нет, — проникновенно говорит Кристиан, — этого мало, дорогуша. Выкладывайте все как на духу. Требую полного признания.
— У вас есть бойфренд?
— Толпы, — небрежно отмахивается Кристиан. — Ну же!
— Ну… иногда мне бывает скучно.
— Как и всем нам, дорогуша. Я иной раз от скуки вздохнуть не могу. Мартини хотите?
— Сухого, — соглашаюсь я. — Это даже не скука, а… — Какого черта я откровенничаю с едва знакомым человеком?
— Томление?
— Вроде того. Мне кажется, что мы должны волновать друг друга.
— О… Физически?
— И не только. Знаете, как это бывает — в животе горячо, сердце бьется, среди бела дня вдруг замечтаешься о ласках…
— Это страсть, дорогуша, а не брак.
— Знаю, — соглашаюсь я со вздохом. — Страсть. Именно этого мне и недостает. Каждую минуту. Всю жизнь.
— Такое случается, — задумчиво говорит Кристиан, похлопывая меня по ладони. — Но редко.
— А я думаю, что не случается. В реальности, по крайней мере. Иногда мне кажется, что я замужем за собственным братом.
— Инцест! Или до секса дело не доходит?
— Доходит. Иногда. Но обычно отношения у нас вполне братские.
— Дорогуша моя, да большинство людей готовы убить за братские отношения. Кстати, вы ссоритесь?
— Практически нет.
— А как с любовниками? — интересуется Кристиан, изучая свои ногти. Его вопрос звучит неприятно громко в зале, где вдруг смолкли все разговоры. — Случаются?
— Нет! — огрызаюсь я. — Никогда! Танцевать не пора?
— Самое время, — отвечает как из-под земли возникший Сэм Данфи.
О, моя голова. Моя голова… Череп треснул, мозги рассыпались, будто шарики от подшипника, и бряцают немилосердно, стоит лишь качнуть головой. О, моя голова. И еще рот. Рот забит шерстью и дерьмом. Горло жжет, мне трудно глотать, и вообще этого лучше не делать, потому что дерьмо лезет в желудок. Зачем было столько курить? Ступни ломит. Проклятые туфли — их не для танцев придумали, во всяком случае, не для моих танцев.
7.30 утра. Вернулась я в три. Роберт еще спит. Ночью, когда я ввалилась в спальню, он даже не захотел станцевать со мной ча-ча-ча, заявил, что с меня достаточно и пора спать. Я завела «Кукарачу», а он сказал: «Ш-ш-ш-ш». Думаю, он меня разлюбил.
Мальчишки проснутся с минуты на минуту. Откуда эта грязь на ногах? Упала, наверное. Боже. О боже! Как мне погано. И что я буду делать? Вечером у нас самолет в Париж. Рейс в шесть часов. Мы прилетим как раз к ужину. А за ужином подадут вино. И меня непременно вывернет, потому что мой организм больше алкоголя не примет.
Холодно как. Я натягиваю на себя одеяло. Не так уж все и плохо, если подумать. Новый друг появился. Кристиан. Гнусный Данфи оказался совсем не таким гнусным. Кажется, я ему даже немного нравлюсь. И я его простила. Да-да, простила. Он со мной танцевал. Здорово танцует… Ха-ха. Чего и следовало ожидать.
А что было дальше? Картинка расплывается. Как я попала домой? На такси, наверное. Не помню. Может, я с кем-то прощалась? Не помню. Надо думать, прощалась, воспитание-то я получила. От попыток вспомнить боль усиливается. Мне плохо, плохо, плохо. И стыдно. И Данфи со мной танцевал.
— Маме погано, — хриплю я мальчишкам, которые влетают в спальню, будто парочка шальных пуль.
— Мне тоже было погано. Давно, — сообщает Джек. — Я плакал.
— Мама тоже заплачет, дорогой, если ты не перестанешь скакать на кровати.
— А почему тебе плохо? — спрашивает Чарли.
— Потому что выпила слишком много вина, дорогой.
— Вина! Вот это да. Вино из ног делают, нам в школе рассказывали.
Пытаюсь приподняться на кровати:
— Что за глупости, Чарли. Вино не из ног делают, а из винограда.
— Нет, из ног, — с видимым отвращением настаивает Чарли. — Берут такую круглую деревянную штуку и начинают ее топтать. И топтают, и топтают, и топтают. Получается красный сок из ног.
— Топчут, — машинально поправляю я. — Так в старину вино делали, топтали виноград, и из него получался сок. Теперь все по-другому.
— От винограда не отказался бы, — бормочет Роберт, приоткрыв один глаз. — Доброе утро, ребята. Как себя чувствуешь, милая?
— Паршиво, — признаюсь я честно. — Очень, очень паршиво. Мне плохо, мутит, тошнит и не хочется слушать про ноги и прочую дрянь.
