И еще кое-что в ней было, очень важное. Фелисия единственная из знакомых мне людей не придавала значения цвету кожи. Некоторые белые умеют вежливо обращаться с черными, но ты чувствуешь, что в глубине души им это неприятно. Они хуже, они намного опаснее тех, кто открыто говорит, что думает, потому что они сами не знают, на что способны.
На Кубе в течение многих лет не обсуждали проблему черных и белых. Считалось, что это слишком неприятная тема. Но отец рассказал мне доступно, так, чтобы я поняла, что произошло с его отцом и дядьями во время маленькой войны 1912 года, чтобы я знала, как за нашими мужчинами охотились днем и ночью, словно за зверьми, как ловили их и вешали за гениталии на фонарных столбах в Гуаймаро. Война, на которой были убиты мой дедушка и его братья и тысячи других черных, упоминается в книгах по истории только в примечании. Почему тогда я должна верить тому, что там написано? Я верю только тому, что вижу, что пропустила через сердце, и ничему больше.
После революции в этом отношении стало намного лучше, вот что я вам скажу. В прежние времена, когда наступало время голосовать, политики убеждали нас, что мы все одна счастливая семья. Хотя каждый день показывал, что это было совсем не так. Чем вы белее, тем лучше для вас. Каждый это видел. Теперь больше уважения. Я работаю на аккумуляторной фабрике почти двадцать лет, поступила туда сразу же после революции, и теперь у меня под началом сорок две женщины. Может, и немного, но это лучше, чем мыть полы или нянчить чужих детей.
Только одно неизменно: командуют по-прежнему мужчины. Это закрепилось так прочно, что двадцати лет мало, чтобы что-то изменилось.
Но дайте я начну снова. В конце концов, речь ведь не обо мне, а о Фелисии.
Фелисия обратилась с огромным рвением к нашей религии после своего исчезновения в 1978 году. Однажды она появилась у моего дома, стройная и загорелая, как будто вернулась после каникул, проведенных на иностранном курорте. «Отведи меня к крестной», – попросила она меня, что я и сделала Затем, во время священного транса, Фелисия рассказала о своей жизни на окраине города. Она рассказала, что была замужем за грубым человеком, работавшим в парке развлечений, что он собирался бежать с Кубы, нанять рыбачью лодку и плыть на север, а там купить каток. Не знаю, что в ее рассказе было правдой, а что нет, но, похоже, она столкнула этого человека, своего третьего мужа, с самого верха американских горок, и он умер на высоковольтных проводах. Фелисия сказала, что видела, как его тело превратилось в серый пепел, и ветер понес его на север, как он и хотел.
Она никогда больше и словом не обмолвилась об этом.
Через неделю Фелисия вернулась к своей прежней работе в салоне красоты. Она работала усердно, чтобы снова завоевать доверие своих прежних клиенток, кроме, конечно, Грасиэлы Морейра, которая теперь носила венгерский синтетический парик. Я послала к Фелисии девушек с моей фабрики. Они целыми днями монтировали батарейки, поэтому нуждались в маникюре.
По ночам Фелисия приходила на наши церемонии. Она не пропустила ни одной. Для нее они были чем-то вроде поэзии, которая связывала ее с остальным миром, миром живым и бесконечным. Наши ритуалы исцелили ее, снова вселили в нее веру. Мой отец говорит, что во вселенной есть силы, которые могут преобразить нашу жизнь, нужно только им подчиниться. Фелисия подчинилась и обрела покой.
Мать Фелисии всячески отговаривала ее от поклонения нашим богам. Селия имела только смутное представление об одержимости духами и кровавых жертвах и подозревала, что именно из-за наших обрядов ее дочь исчезла на долгое время. Селия прислонялась перед Вождем и хотела, чтобы Фелисия полностью отдала себя революции. Она верила, что только это может спасти ее дочь. Но Фелисию было не отговорить. У нее было истинное призвание к сверхъестественному.
Вскоре крестная посвятила Фелисию в элекес и вручила ей ожерелья святых для защиты от зла. Такие ожерелья теперь нелегко сделать. После революции трудно стало доставать бусы. Крестная сказала, что ожерелье для Фелисии она сделала из бусин от занавесей из одного ресторана в Старой Гаване.
Фелисия прошла много ступеней посвящений, но на самую последнюю меня не допустили. Этот ритуал держится в секрете с тех самых времен, когда на остров завезли первых рабов для работы на сахарных плантациях. Но Фелисия рассказала мне, что было можно.
За шестнадцать дней до церемонии Фелисия пришла жить к крестной. Крестная приготовила для нее семь белых платьев, семь комплектов нижнего белья и ночных рубашек, семь комплектов постельных принадлежностей, семь полотенец, больших и маленьких, и другие специальные предметы – все белое.
Каждый день Фелисия меняла белье и платье, чтобы очиститься.
В утро посвящения шестнадцать сантерас сняли с Фелисии всю одежду до последнего лоскутка, затем искупали ее в речной воде, натирая мылом, завернутым в мочало из растительных волокон, до тех пор, пока ее кожа не засияла. Затем женщины надели на Фелисию свежую белую сорочку, расчесали и заплели ей волосы, обращаясь с ней, как с новорожденной.
Той же ночью, после омовения очистительным кокосовым шампунем, Фелисию ввели в комнату без окон, где она много часов просидела на стуле в одиночестве. Крестная повесила ей на шею священное ожерелье Обатала Фелисия рассказывала мне потом, что она заснула и чувствовала, будто плывет в небесах, как планета, и смотрит сама на себя с одной из своих лун.
После многих других ритуалов и окончательного омовения Фелисию возвели на трон Обатала. Божественный служитель раковин побрил ей голову, в то время как все вокруг пели на языке йоруба. Они нарисовали круги и точки у нее на голове и щеках – белые для Обатала, красные, желтые и голубые для других богов – и короновали ее священными камнями. Тут-то Фелисия и потеряла сознание, упав в пустоту без прошлого и будущего.
Потом она узнала, что бродила бесцельно но комнате, одержимая Обатала. Жрецы сделали бритвенным лезвием восемь надрезов у нее на языке для того, чтобы бог мог говорить через нее, но Фелисия не смогла передать его слова. Когда Обатала покинул наконец ее тело, она открыла глаза и вышла из пустоты.
Фелисию снова возвели на трон. Привели одного за другим козлов, украшенных в шелка с золотой тесьмой. Фелисия смазала им глаза, уши и лбы пережеванными кокосом и перцем, а потом бабалаво перерезал им горло. Она попробовала козлиную кровь и выплюнула ее в потолок, затем отпила немного крови других жертвенных животных.
Через четыре часа бабалаво, мокрый от пота и бесчисленных жертвоприношений, склонил свою голову рядом с ее головой.
– Эроко аше, – прошептал он. Это означало, что с божьей помощью дело сделано.
Когда я пришла к Фелисии на следующий день, она была в коронационной сорочке, в короне и во всех своих ожерельях. Она сидела на троне в окружении гардений, и лицо у нее было безмятежное, как у богини. Я поверила в тот день, что она наконец обрела душевный покой.
Но когда Фелисия вернулась на Пальмовую улицу со своими священными камнями, супницей, наполненной морскими раковинами, и с другими атрибутами своей святости, ни мать, ни дети не вышли ей навстречу. Фелисия пала духом, но была уверена, что бога хотят испытать ее. Ей хотелось доказать богам, что она истинно верующая, серьезно относится к своему посвящению и достойна им служить, поэтому она продолжала совершать обряды.
Фелисия делала все, что требовалось от новообращенной. Она одевалась только в белое, не красилась и не стриглась. Она никогда не прикасалась к запрещенной еде – кокосам, кукурузе или чему-нибудь красному – и накрыла простыней единственное зеркало у себя в доме, так как ей запрещалось смотреть на свое отражение.
Когда я пришла к ней, мы уселись на покоробленные половицы, где Фелисия ела. Во время разговора Фелисия вертела в руках ложку и наблюдала за ее расплывчатой, скачущей тенью на стене.
– Ты говорила с ними? – спросила она, имея в виду свою мать, дочерей и сына.
– Твоя мать говорит, что они боятся за тебя, как тогда, в кокосовое лето.
– Но ведь сейчас все по-другому. Теперь я полностью очистилась. Видишь, здесь солнце. – Фелисия указала на пыльные полосы солнечного света. – Ты им сказала, что даже Вождь посвящен? Что он сын Эллегуа?
Я покачала головой, ничего не ответив. Фелисия закрыла лицо ладонями. Шея и щеки у нее покрылись пятнами. Я заметила отпечатки пальцев на ее лбу – едва заметная цепочка следов на бескровной коже.
Потом Фелисия говорила о нашей судьбе, о своем окончательном выздоровлении и держала мои ладони в своих.
– Ты мне больше чем сестра, Эрминия. Ты спасла меня, как и обещала, помнишь, тогда, на берегу.
Той ночью я видела Фелисию во сне. Она была в купальнике с карманами, полными раковинами каури, и у нее кровоточил зуб.
– Ты спасешь меня? – спросила она меня.
