Лучшее средство оздоровить воду — немедленно «отключить» все источники загрязнения.
Считают, что в этом случае Эри могло бы поправиться лет через десять — пятнадцать. Но отравители — мощные компании «Галф Ойл», «Форд», «Дюпон», «Бетлхем стил» и тысяча, как считают, разных других предприятий и корпораций не намерены, конечно, свертывать производство.
Перестроить же его так, чтобы оно не отравляло озера, — дело не быстрое, иногда просто и невозможное. Но главное — «очистка не приносит прибылей», и ее пытаются избежать, пуская в ход все доступные средства: политику, подкуп, угрозы, обман.
В некоторых случаях загрязнения хватают за горло и самих загрязнителей — вода становится непригодной даже для некоторых технологических процессов. Под давлением обстоятельств, общественного мнения и законов, принятых правительством, компании берут на себя обязательства по очистке. Но растущая промышленность опережает все благие усилия. Давление на озера не уменьшается.
«На Эри, Онтарио и Мичигане мы уже перешли точку возврата», — считает сенатор Миква, выступавший в конгрессе с анализом проблемы Великих озер и с требованием средств на очистку.
Чистка великих вод, как подсчитано, обошлась бы в 15 миллиардов долларов. США по договору с Канадой смогли выделить 3 миллиарда (Канада — полмиллиарда). Деньги немалые. Точнее сказать, очень большие деньги. Но даже эта сумма людям, знающим проблему, кажется «полотенцем, которым машут, пытаясь выгнать дым из фабричного цеха».
Мы имели несколько встреч с людьми, которые кормятся у Великих озер, заняты их проблемой по долгу службы, или добровольно, не щадя сил, делают все возможное, чтобы спасти Великие воды. Выделим четыре из этих встреч, встречи с четырьмя стариками.
Бурный рост водорослей — следствие попадания в озеро удобрений.
* * *
Четыре встречи с людьми у озер. Встречи с четырьмя стариками…
Старик первый. В ведомстве по охране среды он возглавляет отдел контроля за водами.
Мы попросились к нему на прием. Он ждал нас и вышел навстречу. Но это не была обычная вежливость, которую мы встречали, имея дело с людьми, занятыми охраной природы. Он вышел из кабинета и остался с нами в «прихожей», среди стука машинок и любопытных глаз. Подозвал секретаршу, кивнул ей сесть. (С двумя коммунистами старик желал беседовать при свидетелях.)
Говоря строго, стариком он еще не был. Сел прямо, излишне прямо, так что на шее натянулся пергамент кожи. Поправил галстук-бабочку. Руки положил на суковатую палку, помогавшую одолевать хромоту. Взгляд вызывающий, с полуулыбкой. Таков же тон первых слов. Сколько будем беседовать?.. Пять минут, пять часов, пять недель?
Мы объяснили, что хотели проверить газетные публикации о Великих озерах.
— Гм, об озерах… Журналисты, вам ведь известно, много чепухи пишут.
— А ученые и сенаторы?..
— Да, я знаю, вас Эри интересует. Ну так вот, все в порядке на Эри! Да, да, все в порядке. Вчера получил снимки: люди купаются, ловят рыбу…
Мы сказали, что собираемся быть на Эри.
— Ну вот и увидите…
Признавшись в слабых способностях судить о водах «по виду», мы спросили, с кем бы из специалистов он посоветовал там, на озерах, увидеться. Чиновник четверть минуты подумал. По памяти на бумажке написал адрес и телефон.
— Заезжайте в Чикаго. Этот человек все хорошо знает.
— А мистер Хекслер в озерной лаборатории Висконсина?..
— Артура Хекслера назвали нам в госдепартаменте…
Наступило неловкое молчание. Секретарша натянуто улыбалась. Высокий чиновник взялся искать на столе какую-то книжку.
В блокноты записывать было нечего. Мы вежливо поднялись. Старик почувствовал: его оборона против двух коммунистов была слишком глухою. Постукивая палкой, он сказал:
— Вообще-то дела серьезные. Америке надо сейчас на разные чистки миллиардов сто пятьдесят… Если промедлим — тратить придется больше…
— Ну, как встреча? — спросил нас знакомый эколог.
Мы посетовали, что мистер Гр. занимается не политикой, а охраной среды.
Эколог расхохотался.
— Гр. плавал в своей воде. Политика — вся его жизнь. Недавно баллотировался в конгресс, но был провален…
Старик второй. Имя — Чарльз Молер.
Возраст — 77. Рыбак по профессии. Мы встретили старика на берегу Эри. Он был занят работой, и мы, не желая его прерывать, сели возле воды в сторонке. Старик с кем-то переговаривался.
Мы не сразу поняли, что разговор шел с озером.
С возрастом люди приобретают привычки говорить с собаками, лошадьми, с полем, с часами. Тут молчаливым собеседником человека была вода. Старик ворчал. Дело его, однако, хорошо ладилось. Он доставал из кармана мякиш белого хлеба, поплевав на него, делал лепешку и прижимал ее пальцами к середине рыболовного «паука». Потом пять-шесть шагов в воду. Высокие сапоги и плотная куртка оберегали рыболова от брызг. На минуту снасть погружалась в воду. Потом фигура, высокая, как колодезный журавль, поднимала на шесте снасть. И было видно: в сетке трепещет мелкая рыба. Совсем мелкая. Старик брал ковшик, черпал рыбешку и высыпал ее в б» аки, стоявшие в кузове грузовика. Когда вся тара была заполнена, старик накрыл баки пластиком и, отряхнув брызги с одежды, полез в кабину. Мы сочли подходящим момент познакомиться. Но старик торопился.
— Рыба умрет, — кивнул он наверх. — Через десять минут вернусь…
Через десять минут он вернулся. И мы присели рядом на берегу…
Шестьдесят лет Чарльз Молер занят своим маленьким делом — ловит малька для наживки и продает рыбакам.
Сам не рыбачит — «с моим делом на воду тошно глядеть».
— Шестьдесят лет… Видите тропку к воде?
И там вон тропка, и еще одна. Это вся моя жизнь… Пятнадцать центов за дюжину. Иные сразу берут штук сто или двести. А в дождь рыба дохнет, некому покупать… Так незаметно состарился вот тут, на этом месте, на берегу…
— Ну а озеро… Оно изменилось?
— Озеро?.. — Старик вздохнул и, не ответив, швырнул в воду шарик хлебного мякиша.
Мы повторили вопрос, полагая, что старик промолчал по рассеянности. Нет. Старик ясно все понимал.
— Изменилось ли озеро? Разве мало об этом сейчас говорят? Ну и я мог бы сказать кое-что.
А зачем? Какой прок? К лучшему поворота не будет. Не будет, поверьте мне! Об этих болезнях хорошо говорить, когда живешь вдалеке, например в Вашингтоне. А если эта вода кормит тебя, то лишние разговоры могут оставить без хлеба… Извините, джентльмены. Я должен заняться делом. Погода… Как раз сегодня можно что-нибудь заработать.
Распрощались мы все же по-дружески.
Мы сказали, откуда приехали и что не ради праздного любопытства интересуемся жизнью воды. Старик стал внимательным:
— Да, да. У вас ведь тоже большие озера. Я слышал…
Мы ожидали вопросов. Но старик дорожил временем и поднял успевшую высохнуть сетку.
— Сегодня погода. Могут быть рыбаки. Извините меня, джентльмены.
Третий старик. В очках. Высокий. С обветренным красным лицом… В зубах сигарка. Он вышел из трайлера, приветливо улыбаясь. Но улыбка была истрачена попусту — мы не были клиентами, каких старик ожидал… Проехав длинную полосу берега, мы всюду видели или заборчик, или надпись: «Частная собственность».
Весь берег в окрестностях городка был частным. Отчаявшись где-нибудь подобраться к воде, мы наконец увидели место без загородки и упреждающей надписи — лужок и на нем чей-то походный вагончик. Облегченно вздохнув, мы свернули к воде. Увы, и этот лоскут земли был владением частным. Старик Джон Домброуз был хозяином берега. Хозяином маленьким — два гектара всего земли. Но берег кормил старика и старуху. (Лужок сдается под стоянку домиков на колесах — два с половиной доллара за ночь.)
Убедившись, что мы не намерены бросить якорь в его владениях, старик Домброуз, посмеиваясь, выяснял — злостно или незлостно мы решились нарушить частную собственность.
Наша растерянность пришлась ему по душе. Старик не только пустил нас к воде, но показал два гектара земли, свой трайлер, четыре лодки и старый колокол. Между делом мы узнали, что был старик фермером, что рано состарился — «днем пахал землю, а ночью возил на озеро рыбаков», теперь пашню бросил, а купил кусок берега. Выгоднее — «каменистые земли тут мало рожают». Колокол, каким созывали на обед с поля, теперь поставлен на берегу. Им подают сигнал рыбакам.
Джон Домброуз.
— Убытков не терпите? Озеро, пишут, стало не то…
Старик засопел:
— Пишут… Мертвое озеро, пишут. Ну какое же мертвое?! Можно купаться. И рыба есть. Слышите?
По тихой молочно-синей воде расходились круги, и вдалеке маячили лодки с удильщиками.
