Вайз кивнул, не поднимая головы, склонённой над безвольно раскрытым ртом. Доктор Бучер, сидевший на высоком стульчике, продолжал говорить, обращаясь к доктору Вайзу, который был убеждённым холостяком:
– Скажи мне, старина Вайз, отчего ты не женишься? Ты бы женился. Жениться – это хорошо.
– Не хочу, – буркнул Вайз и, не глядя, протянул руку за новым брэкетом. Гражданка Зорг подняла пинцет, удерживающий брэкет, и вложила его в тонкую полупрозрачную руку доктора Вайза. Доктор Вайз лукавил. Он протестовал не столько против темы женитьбы, сколько против назойливых увещеваний доктора Бучера.
Бучер не отступал, приставая к Вайзу:
– Ну скажи, вот чего ты делал вчера вечером?
Доктор Вайз пожал плечами:
– Пришла домработница. Я вручил ей метёлку и сто долларов за труды. Сказал, чтобы она надела сеточку для волос, когда станет протирать хрусталь. Потом я взял в руки французский батон, воткнул в зубы гаванскую сигару, замотал горло кашемировым шарфом, надел шляпу и вышел за дверь.
Ингрид Зорг никак не вмешивалась в разговор. Однако ей было не понятно, для каких целей могли одновременно понадобиться: батон, сигара и шарф со шляпой? По выражению глаз доктора Бучера было видно, что ему тоже не ясна суть этой мизансцены.
– Слушай, Вайз, а зачем всё это? – спросил Бучер, вращая красными белками страшных, близко посаженных глаз.
Вайз сосредоточенно клеил брэкеты к зубам. Клеил. Зачищал остатки клея вокруг каждого зуба. И подносил к каждому зубу ультрафиолетовую лампу, которая способствует процессу отвердения стоматологического цемента. Вайз отвечал, не поднимая головы:
– Я поехал в городской парк, где гулял вокруг полузамёрзших прудов, пыхтя сигарой. Одновременно я крошил батон и бросал крошки диким уткам, которые обыкновенно плавают на поверхности воды.
Бучер снова засмеялся и махнул своей огромной рукой в зелёной стерильной перчатке:
– Моррис, ну скажи ему, чтобы он женился!
Анестезиолог Моррис на секунду оторвался от журнала «Лучшие курорты Европы» и сказал слово «угу», после чего снова нырнул в журнал.
Доктор Бучер продолжал:
– Дурак ты, Вайз. Вместо того чтобы платить деньги домработнице, ты лучше заведи себе жену. Жена будет убираться бесплатно, а это – такая экономия денежных средств.
Вайз отложил пинцет, поднял глаза и раздражённо посмотрел на Бучера:
– Да? Домработница получает сто долларов в неделю. В моём присутствии она никогда не афиширует свои капризы. Если вдруг начнёт выкидывать коленца – уволю в момент. Теперь скажи мне, Бучер, в какую сумму тебе обходится ежегодное содержание жены? И вот зачем это?
Бучер встал со стула и подошёл к Вайзу. Он наклонился к уху коллеги и прошептал нечто, не предназначенное для чужих ушей. Закончив шептать, он с довольным видом расправил плечи и произнёс во всеуслышание:
– А вот затем!
Предмет разговора навсегда останется тайной для посторонних. Можно предположить, что предметом разговора было нечто из следующего списка:
Оральный секс.
Анальный секс.
Секс вообще. Худо-бедно дали, и на том спасибо.
Ужин из трёх блюд. Плюс десерт.
Вайз на секунду задумался. После чего задал Бучеру ответный вопрос:
– Ну и как часто у тебя бывает «ЭТО»?
Бучер покраснел. Он бросился к пациенту и начал так сосредоточенно вырывать третий моляр, полностью скрывающийся внутри челюсти, как будто удаление этого конкретного зуба было основным и единственным смыслом его, Бучеровой, жизни.
Полупрозрачный Вайз наклонился к уху страшного Бучера. Перед тем как начать шептать, он с довольным видом расправил плечи и сказал во всеуслышание:
– Если сильно приспичит, то всегда можно...
Далее он прошептал одному Бучеру нечто сокровенное, не предназначенное для чужих ушей. Можно предположить, что предметом разговора было нечто из следующего списка:
Подрочить.
Сходить к проститутке.
Воспользоваться вечерней беспомощностью секретарши.
И, если разговор шёл о еде, то – посетить приличный ресторан.
Бучер полностью растворился в теме удаления зубов, а Вайз не отступал. Он неожиданно обнаружил прореху в Бучеровой полемической броне и клевал оппонента, уподобляясь хищной птице:
– Несчастное «ЭТО» стоило тебе бессонных ночей? Воплей? Соплей? Пелёнок? Теперь колледж детям?
Бучер поднатужился и вырвал упрямый третий моляр. Посреди операционной стояла огромная фигура в синем одноразовом гауне и в белой шапочке, из-под которой торчали оттопыренные красные уши. Руки в зелёных перчатках сжимали слегка окровавленные щипцы. Кончики стоматологических щипцов сжимали вырванный третий моляр. Один из корней зуба сломался при штурме и остался в десне. Предстояло отковырять потерянный корень. Бучер возвышался над остальным медперсоналом и громко рассуждал вслух, размахивая вырванным зубом:
– Знаешь, Келси, а я люблю нянчиться. Я, бывало, раньше возвращался с дежурства, а детишки начинали за мной бегать и кричать: «Папа! папа!» – и тянуть меня за штаны. Детишки такие милые и смешные. Я так толком и не нанянчился. Я пять раз слушал это «папа! папа!». И готов слушать это ещё и ещё.
Доктор Вайз наморщился. Видно было, как наморщился его высокий благородный лоб и как наморщилась его маска:
– Когда я ходил по парку с сигарой в зубах, то за мной следом бежали утки и утята. Они хватали меня за штаны и кричали: «Крякря-кря!»
Бучер взял в руки тонкую серебристую лопатку для подковыривания потерянных корней. Он искал сломанный корень и продолжал рассказывать, не обращаясь к кому-то конкретному:
– Сначала детишки бегали за мной и тянули меня за штаны. Потом начался футбол, баскетбол, бассейн и гимнастика. Все мальчишки играли, а дочка занималась гимнастикой. Я и сам не заметил, когда домашний телефон стал захлёбываться от звонков:
– Пожалуйста, позовите доктора Бучера.
Жена Бучера снимала трубку и отвечала звонившим молоденьким девицам:
– Вам какого доктора Бучера? Старшего? Среднего? Младшего? Самого маленького? Или бэби-Бучера?
Спина хирурга Бучера неожиданно напряглась. Он нашёл сломавшийся корень и пытался подцепить его пинцетом. Когда Бучер вытащил упрямый обломок, все вздохнули с облегчением.
– У меня все сыновья – хирурги, – сказал Бучер, выкладывая осколок корня на стерильную салфетку. – Старший, Билл, – отличный хирург, остальные – доучиваются.
Доктор Вайз сник и замолчал. Его тяготило само одиночество и постоянные напоминания о нём. Кроме того, присутствующим было понятно, что исход полемической борьбы сложился не в пользу доктора Вайза. Ведь сколько ни корми утку белым хлебом, из неё никогда не вырастет приличный хирург. Хирургические маски, скрывающие лица медиков, делают людей похожими на уток. Но нет такого французского батона, чтобы выкормить из утки – хирурга.
В неторопливую беседу за операционным столом внезапно включился анестезиолог Моррис:
– Мой сын недавно защитил докторскую по философии. – В голосе Морриса звучала гордость.
Хирург Бучер покачал головой:
– Моя дочка тоже сначала собиралась учиться на факультете журналистики. А потом передумала. Будет учиться на психиатра. А что? Психиатр – тоже врач. Моррис, ты не переживай. Философия – это тоже какое-никакое занятие. Главное, чтобы ребёнок не кололся и не бомжевал.
Моррис посмотрел на Бучера беззащитными детскими глазами. И ничего не ответил.
11
Когда двери операционной закрываются, то кажется, что весь мир состоит из этого огромного подземного бункера, наполненного духом всеобщей стерильности. Всё, что выходит за пределы бункерного бытия, не укладывается в рамки понимания больничных гномов. В такой же степени, в которой всё происходящее в бункере не укладывается в рамки понимания для наблюдающих извне.
На операционном столе лежало существо размером с кошку. И это существо было человек. У человека не хватало одной ноздри. Нёбо отсутствовало. Присутствующим велели заглянуть в багровую дыру. Нужно было знать, как выглядит расщелина, чтобы правильно изготовить устройство, её закрывающее.
Фельдшерица Селена посмотрела на бейджики вошедших и списала фамилии в оперативный отчёт.
Анестезиолог Моррис вставил прозрачные трубки.
Человек-кошка замер, раскинув тонкие руки.
Жизнеподдерживающая машина издавала равномерные звуки, каждый из которых соответствует биению сердца.
Гражданка Зорг размешала стоматологическую пасту.
Доктор Вайз снял слепок и вложил его в протянутую руку Ингрид, которая завернула слепок к мокрую салфетку и вышла за дверь.
Когда все лишние зубы оказались вырваны, когда все необходимые брэкеты были приклеены на свои места, тогда Ингрид вернулась в отделение. Она шла пешком. Пешеходная прогулка заняла пять минут. На вечерней улице стремительно темнело. Бесконечный осенний дождь неожиданно сменился заморозком. Ближе к концу дня окна больницы совершенно замёрзли. Сквозь заледеневшее стекло с трудом можно было рассмотреть почти остановившееся дорожное движение. Немногочисленные машины скользили на чёрном льду и ехали очень медленно.
