- Здравствуйте, Николай.
Он начал говорить приготовленную заранее фразу насчет того, что проездом, в командировке, решил зайти... И осекся, поняв ненужность этих слов. Неловко молчали, пока не вошел бородач:
- Нина, познакомь же с товарищем. - Он оживленно суетился, нагнувшись поправлял сбившуюся полосатую дорожку в прихожей.
Нина устало хохотнула.
- Ох, Вадим, это, знаешь ли, бригадир, - скучно произнесла.
- Николай, — протянул он ладонь жениху.
- Вадим. Очень приятно. Ну, давай, Коля, раздевайся, вешай свой полушубок и проходи.
Николая царапнуло скучное Нинино "знаешь ли, бригадир это", и фамильярное "ты" Вадима. Он, помешкав, вошел, и бородач протянул бокал с уже налитым грузинским.
- С приездом, как вас... Коля.
Нина, потягивая вино, сказала безразлично:
- Напрасно не позвонили, у нас есть телефон, — и кивнула в угол, где на полу стоял кнопочный аппарат. Стенка над ним пестрела написанными вдоль и поперек телефонными номерами, адресами и карикатурами. То же самое было расписано губной помадой на зеркальной поверхности трюмо, заткнутого в тот же угол.
- Красиво живете, - сказал Николай первое, что пришло на ум.
- Да, знаешь, старик, - живо откликнулся бородач, но Нина перебила:
- За твою диссертацию.
- Да за это уже пили-пили, - прогудел Вадим.
- И за нас с тобой.
- Вот за это всегда готов.
Он приобнял ее, ладонь привычно скользнула по спине, бедру. Вадим был пьян и благодушен. Нина надкусила яблоко, повернулась, собираясь что-то сказать, и вдруг, натолкнувшись на взгляд Николая, отвела глаза. Резко встала.
- Чертовски устала, честное слово, - натянуто улыбаясь, пошла к двери. — Вы уж извините, ребята, я вас покину.
И скрылась в смежной комнате. Вадим и Николай молча допили бутылку. Посидели, раскуривая сигареты. Наконец, Николай поднялся.
- Ну, мне пора, — сказал, стараясь держаться непринужденно. — Успею как раз к поезду. Я тут в командировке, вот зашел...
Вадима развозило все больше. В прихожей, пока Николай одевался, Вадим, наваливаясь на стенку, заявил:
- Ты, старик, умный мужик, да? Да, я спрашиваю? Так неужели ты не понимаешь, что не для тебя она? Это не тот случай, старик, не обижайся... - Язык плохо его слушался.
Наверно, он еще не оклемался после больницы, или это Ленинград обрушился ему на голову - так звенело, скрежетало, ухало в ушах, он просто обалдел от шума. Он откинулся на мягком, в белом "больничном" чехле, кресле экспресса. Он спешил к Нине, и розоватые, с растопыренными голыми ветками деревья запутались в яростном птичьем гомоне, звеневшем как лопнувшие струны. Он все еще спешил к ней, а экспресс уже уносил его обратно, и хотя ему казалось, что Нину украли у него и убили, подсунув вместо нее незнакомую особу, деревья-то ведь, словно мухи, попались в паутину птичьего крика, и они оказались не розовыми - от солнца, - а красными как кровь.
Олег устало растянулся на койке. Тело ныло. Маленькая комнатка рабочего общежития, нелепо прямоугольная, почти впритык заставленная раскладухами и тумбочками, была прокурена, пыльна. Убирали и проветривали здесь часто, но пыль тут же появлялась снова. С улицы ли, с одежды, бог знает откуда бралась. Олег, наломавшийся за день на стройке - теперь он был еще и за бригадира, заменял Николая, - погрузился в приятную дрему. Грезилась мелкая речушка на тещиной даче, желтая от солнца и песка на дне, теплая летняя речка, он учит маленького сына плавать, поддерживает снизу за живот, а Витька плещется, лупит по воде ладошками, отфыркивается и вплывает в московскую их квартиру, где по стенам - детские рисунки: большая буква "О" вокруг кленового листка (это сын его, Олега, изобразил), кривые солдатики на радуге, ну уж рисунки... Лида с мокрыми волосами выходит из ванной, улыбчиво жмурится, застегивает халат, его Лидуха, ласково чмокает его в щеку, и вдруг начинает сердиться, нахмурилась. А эта вот сердиться не умеет, вон та плотная рыжая смешнуля с немодной уже высокой прической над кукольным лицом. Зоя, "училка" - так ее все здесь, на стройке, называют. Вечно ищет разбежавшихся учеников. С ней легко. Умеет слушать, не перебивает, и, кажется, понимает его. Зоя не требовательна, всегда всем довольна. Свою мерзкую работу несет как крест: "Что ж, кому-то надо... Раз меня сюда распределили... Учителей не хватает, да и не нужны они здесь, по-моему, тут какая-то ошибка, ну да все одно..." Зоя долго рассуждать не любит, с ней просто. За полгода почти, за все это время знакомства с Зоей он, кажется, стал привыкать к ней, к ее разговорам про своих домашних там, в деревне, про коз, которых дед называет "мои девочки". "До чего же вкусно парное козье молоко", — вздыхает Зоя. - "Ух, как скучаю по своим, кто бы знал!" Олег усмехается. Ему ль не знать, как часто мысли возвращаются к прожитому, прежнему. Хоть и решил не думать о Лиде и Витюхе, а все же... Ну зачем, у нее наверняка другая семья, зачем же ему опять впутываться, мешать, тянуть всем нервы? Не будет этого!.. Вот только сын как, что за странная история в роще? Впрочем, случайность, наверно, Лида бы не допустила, она хорошая мать. Но все же... На письма и телеграммы не ответила, к телефону не подошла - знала, догадалась, кто звонит. А кто еще так настойчиво стал бы дозваниваться?
Олег чувствовал себя униженным. Видно, очень уж ей хорошо с другим, раз так плюнула запросто на все, что было... Хоть бы письмо написала, или открытку поздравительную, несколько слов о сыне. Это же не только ее сын...
Мысли эти давили, мешали жить даже здесь. Олег чувствовал себя трусом и слюнтяем. Спасала работа, тяжелая и нудная, отношения с Зоей тоже выручали. Но не всегда. Однажды в общежитие Николай привел молоденькую журналистку из Москвы. "Землячка!" — обрадовался Олег. Потом, слово за слово, вдруг выложил ей накипевшее, всю семейную свою эпопею, и даже фото Лидкино отдал, чтобы не видеть и не вспоминать. С тех пор полегчало, отошло, будто увезла с собой этот камень с его души журналисточка... Но все-таки нет-нет да и кольнет вдруг мысль о Лиде, странная мысль... Раскаяние, что ли? Вот появись она сейчас здесь, бухнулся бы перед ней на колени, все бы сделал, только вернуть бы просто дружбу... Пожалуй, проще вернуть себя самого в Москву, домой, на прежнюю работу... Ввалиться к Лидке, наскандалить, вышвырнуть вон ее мужика...
Эта последняя мысль, уже вялая, сонная, расплылась, как грани стен в комнате, где ерзал на койке Олег. Он перевалился на живот, лицом в подушку, и заснул.
Дремотная тишина. В жаркой пыли вязнут копыта. Усталый ослик прядает ушами, медленно перебирает ногами, над ним вьются мухи. Он навьючен - к спине приторочены два автомобильных колеса. Рядом неспешно идет старик в допотопном черном пиджаке поверх полосатого халата и в чалме. Похоже, старику не жарко. А вот ослик вспотел, шерсть на боках слиплась клочьями. Они сворачивают на узкую дорогу, что ведет к селению. По главной дороге, изрытой копытами, с облепленной мухами теплой навозной кучей, катит машина. Пыльная "Нива" с яркими надписями по всему корпусу: на разных европейских языках слово "Дружок". Нынешняя мода - давать автомобилям имена и разрисовывать их иностранными словами. Но вот машина останавливается, из окна высовывается смуглый парень, смотрит вслед удаляющемуся ослику, бормочет: "Ай нужны колеса для "Дружка", ай нужны... "
Хлоп! - выстрел. И опять - хлоп! "Нива" быстро съехала в придорожные кусты. Из кустов донеслись сердитые слова:
- Опять бандитов ловят, шайтан...
И снова нависла знойная тишь над дорогой. Ненадолго. Минут пять спустя лихо промчались друг за другом две черные "Волги", яростно быстрые, как борзые. Клубы пыли взвились вверх. "Нива" развернулась и прямо по полю заспешила в бок, уехала.
Две черные машины разделились на кольце, разъехались в разные стороны. Худощавый мужчина в левом авто сунул руку в карман светлых брюк, достал пистолет, снял с предохранителя.
- Стрелять в крайнем случае, - сказал глухо и спрятал оружие в карман спортивной куртки.
На повороте голосовали двое. Худенькая девушка в сарафане и с большой сумкой через плечо, рядом с ней - высокий молодой мужчина. Вдруг девушка рванулась на дорогу, нелепо взмахивая руками, сумка плюхнулась в пыль.
- Ах ты, ч-черт! - ругнулся парень за рулем и резко тормознул. - Что еще за цирк, товарищ майор?
Девушка и ее спутник бросились к машине.
- Подвезите нас, пожалуйста, - выпалила девушка.
И тут же спохватилась:
- Сумка! Коля, принеси, вон лежит.
Мужчина в машине сказал другому за рулем:
- Ты смотри, Гена, знакомые все лица. Вот настырная журналисточка, она уже здесь, опять под ногами путается.
- Не подстрелили бы ее, Михал Сергеич. А этот, с ней, кто?
- Э-э, газет не читаешь, Гена. Это тот герой со стройки, который нарвался на людей Мамедова. Контузия, отпуск после болезни...
- Ну, с этим рабочим все ясно, Михал Сергеич. А газеты читать мне некогда. Только не пойму я что-то, ведь люди Мамедова должны были находиться в Москве, по нашим расчетам эта банда занималась известной нам столичной стройкой, где их и ждали...
