— До леса тут — рукой подать, — подтвердил хозяин новенькой, пахнущей краской квартиры. — Можно сказать, от подъезда на лыжах катаемся. Встал прямо возле дома на лыжи и поехал. А летом — по грибы.
— Вот это да! — всю обратную дорогу до метро восторгался Павел. — Вот это другое дело! Наконец-то, в этом городе удалось найти что-то человеческое! Мы ведь с женой — лыжники. Теперь и ребенка к лыжам приучаем. Ух, как она обрадуется! И квартира мне понравилась. Новая. Чистая. Всё большое.
'Хоть она и новая, — упрямилась про себя Вера, — но лес с церковью тебя больше вдохновили. Всё равно без опоры — никуда. Все хотят чувствовать, что их поддерживает нечто вечное, не от человека зависящее. Ну, чтоб хотя бы деревья за окном шептались… И чтоб линия горизонта была видна'.
А вслух сказала:
— Да, Паш, на редкость удачное сочетание — и лес, и район новый, и метро рядом. Все, что мы искали, как-то вместе собралось.
Возвращаясь после бесконечного дня домой, Вера даже не в силах была порадоваться, что в вагоне удалось сесть. Просто плюхнулась безжизненно на пустующее место. Натянула на голову капюшон, чтобы от всех закрыться, припала к боковой перекладине и задремала. В голове плыло воспоминание о поросшем кустарником поле. На перетянутых проводах торжественно восседали вороны. Наверху густо серело вечернее небо. Это зрелище осеннего поля родило внутри у Веры тяжкий стон, горчайшую жалобу на вечно тянущуюся дорогу, нескончаемость разъездов и огромность московских расстояний. Город-дорога, город-вокзал, город-стройка! И так — изо дня в день, без надежды остановиться.
День, казалось, был полон чудес: нашлась, наконец, квартира для Амалии. Согласился на вариант привередливый Паша. А Вера уже ничему не радовалась. Словно от бесконечных разъездов стаптывались не только её подошвы, но и что-то внутри неё приходило в негодность. Вчерашнее ощущение холода и пустоты, возникшее возле Кремля, ширилось и росло внутри как полынья во льду.
Жизнь слилась для Веры в одну муторную, нескончаемую дорогу, по которой почему-то надо тащиться. Ответов же на вопрос — куда эта дорога вела? — совсем не осталось. Студенткой она неслась в библиотеку. Повзрослев, пережила период, когда все дороги вели домой — в лоно ещё не оборвавшейся семейной жизни, к крохотному Петьке и уютному мужу. Потом были времена, когда все пути заканчивались на кухне у Марины — под мирное журчание разговоров и закипавшей в чайнике воды. Но куда вела её теперешняя колея — это Вера напрочь перестала понимать. Не находила больше в душе ни цели, ни надежды.
Когда она добралась до своего района, совсем стемнело. Дома в полумраке наезжали друг на друга, расплываясь в бесформенные пятна. Некоторые из окон были ярко освещены: жёлтым, зелёным, узорчатым, красным — в зависимости от расцветки штор. Кое-где занавески оставались не задернуты, и по кусочкам интерьеров было видно — кухня это или комната. В иных окнах мерцал лишь маленький огонек или прямоугольник включенного телевизора, прячущийся где-то в глубине жилища. Вера завистливо вздохнула — ей казалось, что от каждого окна дышит теплотой и уютом… Но ей туда хода нет.
Уличный фонарь тускло освещал дорожку между домами. От зданий он выхватывал только мрачные углы, стращал тенями. Вера в ужасе шарахнулась от объемистой, широкоплечей фигуры. Вблизи она оказалась утепленной в ватник теткой, выгуливающей собаку. Напоследок выяснилось, что в Верином подъезде перегорела лампочка. Входить в тёмный дом было боязно, хотя она и ждала этого момента много часов.
Не успела переодеться и разогреть нехитрый ужин — звонок. Вслушавшись в журчание на том конце трубки, Вера испуганно запричитала:
— Ой, нет, Мариш, ничего я от тебя не прячусь, не выдумывай! На меня просто работа навалилась. Сил уже нет — ездить! И сделка у нас сегодня порушилась, которая нужна была как воздух. Зайду завтра, зайду! Не переживай.
Положив трубку, Вера выдохнула и погрузилась в собственные чувства. Попыталась понять, что с ней происходит. С ней, которая ещё неделю назад дня не могла прожить без Марины. Названивала ей ежевечернее. В гости по нескольку раз на неделе приходила. Сидела часами. Да и мысленно подолгу с ней разговаривала… А тут — как отрезало. Не звонить, не видеть никакого желания. Не находя объяснения, Вера спрашивала себя: 'Господи, что же это такое? Неужели я такая плохая? Из-за простой обиды способна вычеркнуть человека… Отказаться от многолетней дружбы. Что со мной?!'.
Часы, тикавшие на столике рядом с постелью, отщипывали от времени всё новые кусочки. Кто-то невидимый питался ими как голуби — крошками. Минуты стружками падали на пол и растворялись в небытии словно крохотные снежинки. Перед глазами кружили и таяли капельки, крупинки, песчинки… Собственная жизнь выглядела ничтожнее самой невзрачной из них.
Много ли нужно, чтобы нечто большое и значительное съёжилось в сознании до макового зёрнышка?
За ночь небо наглухо затянуло облаками. Пасмурно, серо, беспросветно. Дымный цвет неба, грязно-бурый вид стволов, сумрачные ветви деревьев — всё выглядело размытым и из окна напоминало выцветшую фотографию.
'Как мы это выдерживаем? — загрустила Вера, пытаясь разглядеть окрестности сквозь мутное стекло. — Полугодовое отсутствие солнца кого угодно сделает мизантропом!'. Всё то время, когда тьма ложилась на землю сразу после обеда, ей казалось, что от целого дня кто-то по-хозяйски откусывает половину. Она чувствовала себя такой же бесправной, как в детстве. Сколько не возмущайся, а чужие правила не перекроишь — всё равно загонят спать, когда не хочется, или накормят насильно…
С утра показов не было и Вере предстояло выполнить обещание: отправиться в гости к Марине — изображать нескончаемую дружбу. Выкатившись из подъезда, она не узнала недавнего заоконного пейзажа. В глазах зарябило от света. Поморгав, как после пробуждения, Вера осознала, что лёг первый снег. Словно небесная старушка, старательно измельчив хлеб, ссыпала его в целлофановый пакет. А затем опрокинула над маленьким пятачком земли, где привыкла кормить птиц.
Снег валил из воздуха мокрой крошкой, частыми вертикальными черточками. Питал оголившуюся землю подобием манны небесной. Темная полоса асфальта исчезала прямо на глазах. Тоненькое белое полотнище уплотнялось, покрываясь бледным узором. Вера неуверенно шагнула вперед. Снежные пушинки казались живыми. И она не могла отделаться от ощущения, что ступает по чьим-то головам.
Навстречу двигалась сгорбившаяся фигурка с бесформенными сумками. Вблизи она оказалась пожилой измученной женщиной в изношенном пальто и сером платке. Видно, брела издалека, потому что была уже с ног до головы облеплена снегом. 'Снежная баба' — представилось Вере. Пройдя вперёд, она обернулась — посмотреть на то, что оставила за спиной. Следы от Вериных шагов на глазах затягивал хрупкий полупрозрачный покров.
Пока она добралась до метро, снегопад усилился. Небо насупилось, съежилось, потемнело. Дома, деревья, люди словно прильнули друг к другу, пережидая вспышку небесной активности. Бульвар в Марининых окрестностях был по щиколотку засыпан белым. Деревья распушились. Вера, онемев от перемен, озиралась по сторонам. Засмотревшись, чуть не сбила с ног модную даму. Улыбкой ответила на разгневанный взгляд — снег напитал умиротворенностью. У подъезда Вера бросила прощальный взгляд на свет, теперь по достоинству называемый 'белым'. Минутной тишиной в душе откликнулась на ежегодное таинство.
— Вот прямо сейчас поняла — у тебя в подъезде, — затараторила она, различив на пороге Марину. — Вспомни наш зимний круговорот, когда снег выпадает впервые, потом буреет, тает, превращается в слякоть. А затем опять спускается с неба как новенький… Это же для нас — живой опыт умирания и нового рождения. Такая философия в воздухе разлита — бери, не хочу.
— Привет, — откликнулась Марина, пряча улыбку. — А у меня Софья в гостях, представляешь? Буквально пару часов назад приехала — как твой снег на голову! До сих пор поверить не могу.
Вера охнула. Вот удача-то — и Софью повидать, и с Мариной наедине не сидеть. Не выдумывать темы для разговора, не изображать безмятежность. Едва не промахнувшись мимо тапок, она ринулась на кухню.
Софья редко выбиралась из своего Питера, не в силах доехать даже до Москвы. По профессии она была историком. В одиночку растила без конца хворающего ребенка. Сложно сочетала научную работу с многочисленными приработками 'вокруг, да около'. Временами преподавала. Трудилась над монографией, выкраивая для этого свободные часы и проявляя чудеса организованности. Что-то труднодоступное про старообрядческую рукописную книгу.
