Когда я нырнул в третий раз, то увидел акулу. Перед этим я убил первого ханоса, и акулу, наверное, привлек запах крови. Акула была небольшая: метра в полтора длиной и толщиной с мою ногу – но сильно напугала меня. Я не знал, что мне делать. Несмотря на ее небольшие размеры, я начал нервничать, но мне не хотелось возвращаться лишь с одной рыбиной: пришлось бы объяснять, почему я так быстро вернулся. Однако акула могла появиться вновь. Возможно, это был еще детеныш.
Я решил вынырнуть на поверхность и подождать, устроившись на валуне, в надежде, что она уплывет прочь. Так я и сделал. Следующие десять минут, дрожа от тумана и дождя, я сидел на валуне, согнувшись в три погибели, потому что не хотел, чтобы остальные видели, что я не ловлю рыбу. Я постоянно вглядывался в воду, чтобы посмотреть, здесь ли еще акула или нет. Она по-прежнему оставалась здесь, плавая кругами вокруг того места, где я сидел, и наблюдая за мной своими чернильными глазами.
Вместе с ослепительной вспышкой молнии меня озарила блестящая идея. Я нанизал на край остроги еще трепыхавшегося ханоса. Чтобы иметь возможность погрузить голову и руки в воду, я лег на живот и вытянул острогу перед собой. Акула моментально среагировала на это, прервав свое спокойное плавание резким ударом хвоста. Она нацелилась на меня, направляясь под таким углом, что в результате неминуемо промчалась бы мимо утеса, но меньше чем за два метра до меня она внезапно свернула и бросилась на ханоса.
Я инстинктивно отвел острогу назад. Бросок акулы был таким стремительным и угрожающим, что мои рефлексы сработали лучше, чем мой здравый смысл. Акула метнулась мимо меня и исчезла за коралловым рифом. Она не появлялась секунд десять, поэтому я высунулся из воды, чтобы подышать воздухом.
Ругая себя, я несколько раз глубоко вдохнул и снова погрузился в воду.
В следующий раз акула вела себя осторожнее: плавала поблизости, но не проявляла ко мне особого интереса. Ханое был уже мертвый и вяло покачивался в воде, поэтому я начал трясти острогой, чтобы он казался живым. Акулу опять охватил энтузиазм. Она снова, двигаясь под углом, начала приближаться ко мне, но на этот раз я постарался не отдергивать руки. Когда она вновь бросилась на ханоса, я метнул острогу. Кончик остроги коснулся ее зубов и челюстей и моментально проскользнул ей в рот.
Я мощным рывком вскочил, наивно полагая, что вытащу акулу за собой на валун, но из воды появилась только часть древка. Секунду-другую я беспомощно смотрел на сломанную острогу, а потом слез с валуна в воду.
В серой воде причудливо зависли струйки крови. Акула дико металась и извивалась неподалеку, стараясь разгрызть обломок застрявшей между зубами бамбуковой палки, иногда камнем ныряла вниз и ударяла рылом по дну.
Наблюдая за ней, я вдруг понял, что никогда раньше не убивал таких больших рыбин или рыбин, которые бы так яростно боролись за свою жизнь. Как бы в подтверждение моих мыслей, акула стала метаться сильнее и исчезла за поднятым ею облаком песка и пучками водорослей. Иногда, как на картинке из комиксов, из облака появлялись ее хвост или голова, но лишь для того, чтобы снова исчезнуть в нем. Зрелище вызвало у меня усмешку, и в уголки моего рта просочилась соленая вода. Я снова выплыл на поверхность. Мне нужно было сплюнуть, и, кроме того, мне требовался воздух. Потом, не имея никакого желания подбираться ближе к акуле, пока она была в состоянии бешенства, я опустил лицо в воду и стал ждать, когда же она подохнет.
Я не веду дневников во время путешествий. Как-то раз я завел такой дневник и сделал большую ошибку. Все, что я запомнил из того путешествия, – это фрагменты, которые я постарался записать. Остальное напрочь вылетело из головы, как будто она была введена в заблуждение тем, что я полагался на ручку и бумагу. По той же причине я никогда не беру с собой камеру. Иначе путешествие превращается в набор фотографий, а все, что я забываю снять, бесследно исчезает из памяти. Кроме того, фотографии не вызывают никаких ассоциаций. Когда я листаю альбомы своих спутников, то всегда удивляюсь, как мало они говорят мне о путешествии.
Была бы такая камера, которая улавливает запахи. Запахи – намного более живая вещь, чем образы. Я часто гуляю по Лондону в жаркий день, ловя запахи нагревшегося мусора или плавящегося гудрона, и неожиданно переношусь на улочки Дели. Точно так же, проходя мимо торговца рыбой, я мгновенно вспоминаю о Грязнуле. Если же я чувствую запах пота или свежескошенной травы (на лужайке), то думаю о Кити. Сомневаюсь, чтобы кто-то из них обрадовался, что о нем вспоминают в подобной связи (особенно Грязнуля), но что поделаешь.
Как бы там ни было, мне бы хотелось, чтобы у кого-нибудь оказалась с собой камера, когда я медленно выступил из тумана с мертвой акулой на плече. Это было круто.
В тот день я был в лагере героем дня. Акулу поджарили и порезали на куски, чтобы все имели возможность ее попробовать. Кити заставил меня подняться во весь рост и еще раз рассказать обитателям лагеря, что со мной произошло. Когда я дошел до первого броска акулы, все замерли от изумления, как будто наблюдали фейерверк, а когда я говорил о том, как напряг руки перед решающим броском, раздались одобрительные выкрики. Весь остаток дня ко мне подходили люди и поздравляли меня. Самыми приятными для меня были поздравления Джеда. Он подошел, когда мы курили с Этьеном, Франсуазой и Кити, и сказал: «Молодец, Ричард. Это было супер. Думаю, нам нужно переименовать тебя в Тарзана». Кити захихикал как сумасшедший, потому что был под кайфом, а Джед подсел к нам, и мы стали балдеть вместе.
Это было вдвойне приятно, потому что Кити и Джед сошлись друг с другом. После путешествия за рисом я пытался убедить Кити, что Джед хороший парень, и теперь чувствовал, что мне удалось добиться определенного успеха в этом направлении. Оказалось, что у них есть что-то общее, – одно их тех странных совпадений, которые могли бы так и не обнаружиться. Шесть лет назад они оба ночевали в один и тот же день в одной гостинице в Джокьякарте. Они смогли вспомнить об этом, потому что в ту ночь гостиница при таинственных обстоятельствах сгорела. Однако, как оказалось, не при таких уж и таинственных. Кити был в отключке, и его донимали москиты в номере. Зная, что их можно отпугнуть дымом, он разжег небольшой костер, и следующее, что он помнил, – это была комната, вся охваченная огнем. Джед объяснил, что он спасся, выпрыгнув из окна на третьем этаже, а все его деньги сгорели. Кити извинялся за то, что произошло, и все покатывались со смеху.
Если кто-то и подпортил мне вечер, так это Багз, но по иронии судьбы все окончилось хорошо. Он подошел, когда мы снова смеялись, на этот раз вспоминая, как до Этьена дошло, что мы стоим на поле с марихуаной.
– Хелло, мэн, – произнес Багз, откидывая голову, чтобы убрать с глаз волосы.
Я ответил ему не сразу, потому что давился от смеха, а затем сказал: «Что?» Это был не слишком подходящий ответ. Я действительно был настроен дружелюбно, но мое «что?» прозвучало как вызов.
Если Багз и был обескуражен, то, по крайней мере, не подал виду; он бы никогда не выдал себя.
– Я только хотел принести свои поздравления. Насчет акулы.
– А. Спасибо. Я… я рад, что поймал ее. – Опять, из-за дурмана в голове, с языка слетали совсем не те слова. – Первый раз в жизни.
– Мы все рады этому… А мне приходилось раньше ловить акул.
– Да? – удивился я, изо всех сил пытаясь следить за тем, что говорю. – Правда? Потрясающе… Ты должен… рассказать нам об этом.
– Конечно, – сказал Кити и закашлялся. Его кашель подозрительно напоминал с трудом сдерживаемый смех.
Багз немного помедлил с ответом.
– Это случилось в Австралии.
– В Австралии… Боже мой!
– Лет пять назад.
– Пять лет? Так давно… да?
– Тигровая акула, три с половиной метра.
– Какая громадина!
У Кити неожиданно началась истерика, которая передалась Джеду, а от него остальным.
Багз слабо улыбнулся:
– Лучше я расскажу об этом в другой раз.
– Звучит потрясно, – только и смог я вымолвить, перед тем как он ушел. Затем Кити с трудом произнес «конечно», и я тоже залился истерическим смехом.
– Боже мой, Ричард, – сказала минуту-другую спустя Франсуаза. Ее лицо блестело от слез.
– Что ты наговорил Багзу? Все, что ты сказал…
– Было не то. Я знаю. Ничего не смог с собой поделать.
Этьен подтолкнул меня локтем:
– Багз тебе не нравится, правда?
– Да нет. Я просто прибалдел. Плохо соображаю.
– Ерунда, Ричард, – сказал, хитро ухмыльнувшись, Кити.
Джед кивнул:
– Признайся, я же видел, как ты смотрел на него. Воцарилось молчание. Все уставились на меня, ожидая ответа. Я пожал плечами:
– Ну хорошо, ваша взяла. По-моему, он козел.
На этот раз мы смеялись так долго и беспомощно, что другие стали глазеть на нас, пытаясь понять, что происходит.
