– Право, не знаю. – Вивьен прилагала заметное усилие, чтобы голос ее звучал ровно. – Если возьмут, буду опять медсестрой. Ведь еще неизвестно, чем все кончится. Вот так, Майк!
У него хватило такта промолчать. Подойдя к двери, Седдонс обернулся.
– Прощай, Вивьен.
Девушка попыталась ответить, но выдержка изменила ей, и она разрыдалась.
– Доктор Коулмен! Прошу вас, заходите. – Кент О'Доннел учтиво приподнялся, приветствуя молодого врача. – Курите? – О'Доннел протянул Коулмену портсигар.
– Благодарю. – Коулмен взял сигарету и прикурил ее от зажигалки, предложенной О'Доннелом. Он откинулся на спинку кресла. Чутье подсказывало ему, что разговор предстоит серьезный.
О'Доннел встал из-за стола. Его широкоплечая фигура почти закрыла собой окно, в которое светили яркие лучи утреннего солнца.
– Вы, разумеется, уже слышали, что Пирсон уходит из больницы? – сказал он, обращаясь к патологоанатому.
– Да, – сдержанно ответил Коулмен. И к собственному удивлению, добавил:
– В последние дни он не жалел себя, работал днем и ночью, почти не покидая больницы.
– Да, да, я знаю. – Главный хирург пристально разглядывал тлеющий кончик своей сигареты. – Но это уже ничего не может изменить. Джо хочет уйти немедленно, – продолжал он. – А это означает, что должность главного патологоанатома остается вакантной. Что вы скажете, если я предложу ее вам?
Секунду Дэвид Коулмен не знал, что ответить. Это было то, о чем он всегда мечтал, – свое отделение, возможность поставить работу так, как он считает нужным, используя все современные достижения.
Но какая огромная ответственность ляжет на его плечи! Он будет совсем один. Без старшего, с кем можно посоветоваться. Его слово, его решение будет последним. Окончательный диагноз будет теперь зависеть от него. Готов ли он к этому? Если бы можно было выбирать, Коулмен предпочел бы еще несколько лет работы под руководством более опытного патологоанатома. Но ему предлагают выбор уже сейчас. Надо решать.
– Если бы вы мне предложили эту должность, – твердо сказал он, – я бы принял ее.
– Отлично. Я предлагаю ее вам, – улыбнулся О'Доннел.
Главный хирург испытывал чувство удовлетворения. Он не сомневался, что сделал правильный выбор. К тому же они отлично сработаются, а это пойдет только на пользу больнице Трех Графств. И чтобы помочь своему молодому коллеге избавиться от некоторой натянутости, задал Коулмену несколько вопросов. Вскоре их беседа приняла тот непринужденный характер, который свидетельствует о том, что люди прекрасно понимают друг друга.
Была вторая половина дня. О'Доннел, шедший по коридору главного здания больницы, замедлил шаги.
– Устал, Кент? – услышал он голос.
Задумавшись, он не заметил, как доктор Люси Грэйнджер поравнялась с ним.
Они пошли рядом.
Милая, добрая, все понимающая Люси. Какими далекими казались теперь мысли о Дениз в Нью-Йорке. Как он этого не понимал? Его место здесь, в Берлингтоне, в больнице Трех Графств.
– Люси, мне так много надо тебе сказать. Где я могу тебя видеть?
– Пригласи меня пообедать, Кент, – ласково сказала Люси.
В подвальном этаже больницы, там, где находилось патологоанатомическое отделение, темнело рано. Повернув выключатель, Дэвид Коулмен подумал, что сразу же поставит вопрос о предоставлении отделению более удобного помещения. Свет и воздух здесь так же необходимы, как и в других отделениях.
Только сейчас Коулмен заметил доктора Пирсона. Он разбирал ящики своего стола.
– Удивительно, – заметил Пирсон, поднимая голову, – сколько ненужного хлама может накопиться за тридцать лет!
Пирсон задвинул последний ящик и переложил часть бумаг в небольшой чемоданчик.
– Вы получили новое назначение, я слышал. Поздравляю вас.
– Поверьте, мне бы хотелось, чтобы все это произошло как-то иначе! – искренне воскликнул Коулмен.
– Что говорить об этом! – Пирсон защелкнул чемоданчик и оглянулся вокруг. – Кажется, все. Если я что-нибудь забыл, можно прислать мне вместе с чеком на получение пенсии.
– Я хотел бы вам кое-что сказать, если позволите, – промолвил Коулмен.
– Слушаю.
– Речь идет о диагнозе. Помните сестру-практикантку, у которой ампутировали ногу? Сегодня утром я исследовал ампутированную конечность. Правы были вы, а я ошибался. Это костная саркома.
Пирсон не ответил. Казалось, мысленно он был уже где-то за пределами больницы и ее интересов.
– Я рад, что не ошибся хотя бы в этом случае, – наконец тихо сказал он и, взяв пальто, сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился, словно раздумывая. – Позвольте дать вам совет?
– О, конечно!
– Вы еще молоды, – сказал Пирсон, – у вас есть характер, вы знаете свое дело. Вы знаете то, чего я уже, пожалуй, не смогу узнать. Но примите мой совет и постарайтесь следовать ему. Это будет нелегко, но вы не сдавайтесь.
Пирсон указал рукой на стол, за которым только что сидел.
– Вот вы приходите на работу, садитесь за этот стол, и тут же начнет звонить телефон. Администратор больницы хочет выяснить вопрос, касающийся бюджета. Затем кто-то из лаборантов подает заявление об уходе, и вам надо все улаживать и выяснять. А там приходят врачи и требуют заключений. – Губы его искривила горькая усмешка. – Затем является коммивояжер и предлагает небьющиеся пробирки или вечные горелки. А когда вы наконец выпроводили его, является еще кто-нибудь. И так все время. Пока наконец вы с ужасом не обнаруживаете, что день ушел, а вы ничего не сделали. – Пирсон умолк.
Коулмен понимал, что старому патологоанатому очень важно сказать все это. Ведь он рассказывал о себе.
– Так летят дни, годы. За это время вы не один десяток врачей отправляете на курсы усовершенствования, заставляете следить за всем новым, что появляется в медицине. А у вас самого все нет для этого времени. Научная и исследовательская работа заброшена: вы слишком устаете за день, вечером даже не можете читать. И вот однажды вам становится ясно, что ваши знания устарели. И уже поздно что-либо изменить.
Пирсон положил руку на рукав Коулмена.
– Прислушайтесь к словам старика, который прошел через все это и допустил непоправимую ошибку: отстал от жизни. Не повторите моей ошибки. Заприте кабинет, бегите от телефонных звонков и бумажек. Читайте, учитесь, держите глаза и уши открытыми для всего нового. Тогда вас никто не сможет упрекнуть, никто не скажет: “Он отстал, это – вчерашний день медицины”. – Голос старого врача дрогнул, и он отвернулся.
– Благодарю вас, я запомню все, что вы мне сказали, – тихо ответил Коулмен. – Я провожу вас.
Они поднялись по лестнице на первый этаж. В больнице была обычная предвечерняя суета. Наступило время ужина. Мимо, шурша накрахмаленным халатом, прошла сестра с подносом, направляясь в палату. Они посторонились, чтобы дать дорогу коляске, в которой сидел пожилой мужчина – одна нога у него была в гипсе. Весело переговариваясь, пробежала стайка сестер-практиканток. Мужчина, крепко держа в руках букет цветов, шагал к лифту. Где-то плакал ребенок. Это был привычный мир больницы, в нем, как в зеркале, отражалась жизнь, которая текла за ее стенами.
Пирсон, казалось, жадно впитывал в себя все и запоминал. “Сегодня, быть может, он видит это в последний раз, – подумал Коулмен. – Интересно, что будет со мной через тридцать лет? Вспомню ли я этот день, день прощания старого Джо Пирсона с больницей?”
– Доктор Коулмен! Доктор Коулмен! Вас требуют в отделение хирургии! – послышалось из рупора внутренней радиосети.
– Итак, ваш день начинается, – сказал Пирсон. – Вас вызывают для установления диагноза. – Он протянул Коулмену руку. – Желаю удачи.
– Благодарю вас. – Коулмен с чувством пожал ее. Старый врач направился к выходу.
– Доброй ночи, доктор Пирсон, – вежливо промолвила спешившая по коридору медсестра.
– Доброй ночи! – поклонился ей Пирсон. И, на секунду остановившись под табличкой “Не курить”, раскурил свою сигару.
Мертвые учат живых (лат.)
Здесь и далее вся медицинская терминология дается в соответствии с английским оригиналом.
