Дилан нахмурился, но без особой злобы. Что бы ни произошло между аристократом и Таскани, это, похоже, было несколько месяцев назад, или, может, Дилан просто переусердствовал с транквилизаторами.
– Старик, – смеясь проговорил азиатский парнишка, – ей-богу, обрыдло это. Это ж у нас вроде как табу.
– Здорово, что ты защищаешь сестру, – сказал Федерико Дилану.
Смысл разговора все больше ускользал от Ноя. Он отвернулся и оглядел зал. Его слегка подташнивало; внезапно он возненавидел этот клуб. Повернувшись, он увидел, что диспозиция изменилась. Аристократы перебрались поближе к Федерико, а рядом с ним у барной стойки остался азиатский парнишка.
– Прямо надоело, – сказал паренек, – то, как они о Таскани.
– Да, я этого не перевариваю, – согласился Ной.
– Ты ведь ее учитель, да? Тебе, наверное, вообще дико слушать все это дерьмо.
Ной подумал. Это было бы вообще дико, решил он, если бы он перед этим не выпил полдюжины порции водки с тоником. Так что сейчас это просто раздражало – правда, больше, чем что бы то ни было еще.
– Ей правда нужна помощь, – продолжал азиатский парнишка, – видишь того мужика в деловом костюме? – Он указал на мужчину лет тридцати пяти, одну руку он держал на животе, а в другой сжимал незажженную сигарету. – Она с ним одно время встречалась. И ты, может, заметил, что она вроде как не ест? Проблема-то вся в том, что уж больно она хорошенькая.
– Что-что? – переспросил Ной, исподтишка выплевывая ледяной кубик обратно в водку.
Хорошенькая она очень. Если девчонка страшненькая – такой на Манхэттене легко живется. А классненькие, красоточки, они и до восемнадцати не Доживают – ломаются. Таскани ведь знает, как за ней все ухлестывают из-за того, что она красотка, вот и не ест. А когда приходит в такое вот место, тут все парни ей тащат водку и дурь, а все девки стервенеют и не хотят с ней разговаривать, оттого что она такая красотка, вот и приходится ей болтаться с такими мужиками. Все черт знает как перепуталось.
Ной кивнул. Он чувствовал, что он безответственная свинья, и потому, что сам несколько раз засматривался на Таскани, и потому, что так мало предпринял, чтобы ей помочь.
– А ты ее к чему готовишь? К СЭТу уже?
– Нет-нет, она просто хочет поменять школу.
– А, да, я забыл, из той ее поперли за то, что она послала какому-то парнишке свои фотки в голом виде, а потом у нее в комнате нашли что-то вроде сорока тысяч таблеток санакса. – Паренек уставился в стакан, пытаясь увидеть в стекле собственное отражение. Потом поднял руку и в порядке эксперимента покрутил продетый в бровь серебряный гвоздик.
Ной один здесь взрослый; только он и взрослый. Он посмотрел на приятелей Дилана: они смеялись и хлопали по спине Федерико. Вот такие, как они, и сбивают ее с толку. Манхэттен сбивает ее с толку. Мать не собирается ей помочь – придется это сделать Ною. Ной извинился и зашел в туалет – пописать в стальной ручей. С обеих сторон его толкали локтями хорошо одетые и ужасно спешащие парни. Он уставился в зеркало, проверил, в порядке ли волосы и одежда, но почти не видел себя. Все его мысли были о Таскани. У нее было богатство и роскошь, о которой остальной мир мог только мечтать, ей наверняка бы позавидовала любая американская школьница, и при всем при этом она едва держалась на плаву. У нее не было выхода. И какой выход мог предложить ей он? Он знал, что эгоистичен и что цель его – заработать побольше денег для себя и своей семьи. И что тут такого? Ему двадцать пять, его главная задача – продумать собственную жизнь. Но вот появилась Таскани, умная, сложная, исковерканная, желанная добыча для мужчин с миллионами долларов в кармане. Ему хотелось ей помочь, но он не доверял собственному импульсу. Все же он должен был что-то предпринять.
Ной встал и еще около часа перешучивался с парнями, но ушел рано. Он сказал Федерико, что возьмет такси и чтобы тот не беспокоился (не то чтобы он ожидал, что Федерико и впрямь будет беспокоиться). Он обошел девиц, толпящихся у барной стойки, вышел и, взяв такси, велел водителю ехать в Гарлем. Он сидел на скользком, обтянутом виниловой тканью сиденье, смотрел сквозь грязное стекло на размытые огни большого города, и в его затуманенном алкоголем мозгу постепенно вырисовывался план, как спасти Таскани.
Март в академии Мурпайк открывал весенний сезон путешествий, когда девочки из богатых семей под надежной опекой своих наставников разъезжали по земному шару, в кои-то веки раз пачкали в земле пальцы и, сразу же их вымыв, возвращались домой. Каждый год такие поездки оборачивались скандалом. Так, печально известной была поездка двухтысячного года, когда в Лос-Анджелесе Ариель Пернштеин заметила мужчину, который мастурбировал прямо перед ее окном, и профессор Ганц вынуждена была заслонить окно собственной спиной, дожидаясь, когда тот наконец кончит. В 2001 году в Вальпараисо Виктория Роберте отравилась текилой, но сумела убедить сеньору Мендес, что всего-навсего съела пучок салата, который купила у уличного торговца; в 2002 году Бриттани Лайон сломала ногу, и всю дорогу в горы ее нес на закорках местный проводник. В 2003 году, плавая в Красном море, Ариана Берне не уследила за своими волосами, они попали в маску, и Ариана врезалась в коралловый риф. От рифа при этом откололся кусок, а Ариане наложили двенадцать швов. И наконец, в 2004 году Талия Илич-Мэрфи курила в туалете летящего через Тихий океан самолета и так разнервничалась, что нажала педаль спуска еще до того, как встала, в результате чего она просидела на унитазе до самой посадки в Сеуле.
Таскани с удовольствием пересказывала Ною все эти истории, всякий раз делая акцент на том, как звали главное действующее лицо. Вероятно, это и было в ее историях самым главным. В то время как Талия Илич-Мэрфи устроила переполох на Корейских авиалиниях, сама она клевала носом в «отстойном» Музее авиации и космонавтики.
– Они ведь на следующей неделе снова куда-то собираются, так? – спросил Ной за полуденным перекусом, состоящим из импортных оливок. Точнее, оливки ел Ной, а Таскани сосала оливковую косточку.
– Так, – подтвердила Таскани.
– А ты не можешь поехать? – спросил Ной.
– Привет! Я же там сто лет как не учусь.
– Это понятно. Просто это хорошая возможность.
– Да нет, обычно ничего хорошего. Учителя думают, что зо всего можно извлечь болыпущий-пребольшущий урок, ну вроде: «а этот камень, девушки, называется туф, он вулканического происхождения» – и пошло-поехало. Скука смертная.
– Но если б ты могла, ты бы поехала? Таскани вынула изо рта мокрую шершавую косточку и внимательно ее осмотрела.
– Ну вообще да. В прошлом году было так весело! Мы пошли в этот самый музей, люди думали, а кто это такие, потому что мы топали как лошади. Назад мы вернулись, наверное, в четыре утра, а в половине восьмого нам нужно было ехать смотреть на индейцев в резервации. Мне вроде как спать хотелось, ну я и прокемарила все время, пока какой-то пожилой дядька с перьями в башке рассказывал нам о Покахонтас. Это было клево.
– А твоя мама сегодня дома?
– Без понятия.
***
Доктора Тейер он нашел в кухне; она стояла у раковины в шелковом халате и перебирала на фарфоровом блюде малину. Напевая негромкую песенку, она быстро выбирала лучшие ягоды, словно склевывала. Когда Ной вошел, она посмотрела на него. Она недавно в очередной раз покрасила волосы, и теперь казалось, будто у нее на макушке только что взошло солнце.
– Доброе утро, – сказала доктор Тейер.
– Добрый день, – ответил Ной. Было три пополудни.
– М-м, – она удивленно глянула на кухонные часы, явно пораженная этим новым парадоксом, – как Таскани?
– Таскани замечательно. Она была очень рада узнать, что ей не придется писать никаких тестов.
– Вы не станете ей давать проверочных работ?
– Нет, я и так узнаю, выучила она материал или нет. Тесты нужны только для классификации по группам.
– Да? Ну надо же. – Доктор Тейер раздавила ягоду и сбросила красную мякоть в раковину.
– Послушайте, доктор Тейер, у меня появилась идея.
Доктор Тейер выпрямилась, словно позируя невидимому скульптору, подняв блюдо высоко вверх, словно факел.
– Как вы, вероятно, помните, все девушки из Мурпайка весной путешествуют. Я подумал, что Таскани могла бы извлечь пользу из такой поездки. Учеба должна время от времени включать и наглядные занятия, не так ли? А Таскани почти все время проводит дома одна либо ходит по ночным клубам, и я подумал, что для нее полезнее, если она уедет отсюда и проведет какое-то время вдали от Манхэттена. Доктор Тейер глянула на Ноя словно из невесомости, возможно, она недавно приняла транквилизатор.
– Таскани больше не вернется в академию Мурпайк.
– Я понимаю. Но ведь нет никакой причины ей отказывать в весенних каникулах, она все равно может куда-нибудь поехать.
Доктор Тейер нахмурила брови, но лицо у нее осталось спокойным.
