— Надо было прятать в подвале детективы Сименона, тогда бы ты остался тут. Так что, едем дальше, что ли?
— Да.
— Ладно. В конце концов, может, этот человек и не исключение…
14
Я снова стоял перед морем — Северным морем, и снова водная гладь отделяла меня от цели, и снова я думал, что плоскость воды, ложась линией обороны, надежнее всего укрывает землю, которая хочет быть неприступной.
— Ты прав, сын. Стену, по крайней мере, можно перелезть. А тут…
Тихое, тусклое, слабо колышущееся, грязновато-землистое, Северное море произвело на меня меньшее впечатление, чем Средиземное. Помнится, на школьной карте его ширина казалась совсем небольшой — синяя полоса отделяла Францию от Англии. А что если…
— И не вздумай, сын!
— Но…
— Переплыть — это безумие! Спешу тебе сообщить, что эта странная лужа, Ла-Манш, с невинным видом глотает и переваривает в глубинах трупы простофиль вроде тебя, недооценивших дистанцию и риск. Впрочем, если бы достаточно было уметь плавать брассом или кролем, чтобы попасть в Англию, эта страна собрала бы у себя всех чемпионов по плаванию на всех соревнованиях в мире, а это далеко не так. Англичанин любит бултыхаться в воде не больше, чем пить ее. Остров алкоголиков, окруженный километрами соленой жидкости. Словом, не поддавайся.
Никогда еще я не был одновременно так близок к цели и так уныл душой. Доктор Шелькер доставил меня к морю за несколько дней до отъезда, я слонялся между пляжем, грузовыми теплоходами высотой с дом и мокрой палаткой из полиэтилена, где служба помощи давала бедолагам вроде меня горячий суп или оказывала первую помощь. Встретив бесчисленных кандидатов на поездку — афганцев, пакистанцев, курдов, африканцев, которых роднили лишь усталость, пустой взгляд, струпья на худых и раненых телах, — я иными глазами взглянул и на себя самого. Я увидел себя таким, каким был: худосочным, вымотанным, непривлекательным.
Очень быстро Полина, контакт доктора Шелькера, объяснила мне, что нам грозит: полиция избивает попавшихся нелегалов или отвозит на пятьдесят километров вглубь страны и оставляет без обуви посреди полей, они устраивают облавы в стихийных палаточных лагерях, обыски у частных лиц, которые укрывают таких, как мы, а для тех, кто хочет играть по правилам, — отдают приказ покинуть страну в срок до десяти дней. Мне следовало уехать быстро, иначе меня отправят в лионский или орлеанский центр задержания, то есть на сотни километров южнее, и мне придется все начинать сначала.
Я сел на корточки и подобрал гальку. Я держал ее в руке, водил ее гладкой округлостью по ладони, прижимал ее вековую мудрость к саднящей коже — это почему-то доставляло мне тихое умиротворение.
Выпрямившись и окинув взглядом пляж, я подумал, что сошел с ума.
— Папа, ты видишь то, что я вижу?
— Да, сын!
— То же самое?
— Да!
— Ту же самую?
— Да! Я тоже ее вижу! Если ты спятил, сынок, то мы спятили оба.
По пляжу возле подъездной дорожки шла Лейла. Ее тело облегало мандариновое платье, подчеркивая контуры фигуры, она скорее не шла, а скользила по воздуху в водовороте легких тканей — фисташкового, золотого, крапчатого цвета, делавших ее похожей на статую на носу летящего по ветру корабля.
В тот миг я подумал, что достиг конца пути. Дальше дороги нет. Все, я умер. Наверно, перегрелся на камнях. Остановка сердца. Инсульт. Что-нибудь такое расхожее, наверняка банальное для врачей, но сразившее меня раз и навсегда.
— Сын, я угадываю твои мысли, но ты ошибаешься. Ты не умер. Умоляю, ущипни себя за руку.
Я с силой ущипнул себя. Кожа отозвалась болезненным жжением, но я все еще сомневался.
— Но можно ущипнуть себя и во сне, правда? Тогда почему нельзя после смерти?
— Сын, ты не умер!
Тогда я предположил, что достиг границ реальности, где пролегает грань между видимым и невидимым мирами. На этом северном пляже я пересек черту, отделявшую живых от усопших.
— Значит, вот оно как? Я сейчас вхожу в твой мир, папа?
— В царство усопших?
— Да. Неужели я нашел тайную тропинку, которая ведет к вам?
— Нет.
— Тогда как получается, что я ее вижу?
— Видишь ли ты ее так же, как видишь меня?
— Нет, ты виден менее четко. Ты расплывчатый. Ты воздушный. Она как-то крепче на вид.
— Тогда будь логичным, сын мой. Если ты видишь ее так же, как этот камень, с той же плотностью, значит, она шагает по тому же миру, что и ты. Саад, ты видишь ее — значит она жива. Плоть от плоти моей, кровь от крови моей, поторопись, пока она не испарилась. Да шевели же ты задницей! Марш бегом!
Я едва не падая побежал к Лейле. Каждую секунду я ждал, что ее силуэт изменится, не сомневаясь, что введен в заблуждение каким-то удивительным сходством, что незнакомка, к которой я несся во весь опор, вскоре перестанет казаться Лейлой и превратится в незнакомую девушку, что какая-нибудь деталь позволит выявить ошибку. Когда оставалось несколько метров, она удивленно обернулась, ее лицо оказалось прямо перед моим лицом. И снова я узнал Лейлу. Я сделал шаг вперед. В те несколько секунд я все еще ждал, что ее черты, глаза, рот растают и станут чертами другой. Наконец я замер в нескольких сантиметрах от нее, а опровержения все не было.
Я не мог поверить глазам: я столкнулся с полным двойником Лейлы, двойником поразительно похожим, испуганно смотревшим на меня, подняв брови домиком.
Незнакомка боялась мужчины, который на нее налетел.
Потом незнакомка выдохнула шепотом, не понимая, не веря себе:
— Саад?..
И тогда я поверил, что незнакомка была Лейлой.
Мы обвили друг друга руками, губы потянулись к губам, и, плача навзрыд, мы поцеловались, теряя дыхание.
Несколько часов спустя, когда изумление от встречи прошло, Лейла поведала мне о том, что с ней случилось.
Так же как ее родители, она избежала взрыва, хотя все вокруг были уверены, что они погибли. На самом деле Лейла, ее мать и отец в момент теракта были в гостях у тетки. Отец решил не опровергать слух о смерти и воспользоваться им, чтобы сбежать за границу, тем более что им пришлось оплакивать смерть четырех братьев. Думая обо мне, о нас, о нашем будущем, Лейла протестовала, отказывалась ехать. Однако в суматохе и горе отец не дал ей времени на раздумья. Той же ночью они на такси добрались до Сирии. В следующие дни они достигли Бейрута и начали хлопоты.
Тем временем Лейла разыскала в Багдаде своего двоюродного брата Амина, с тем чтобы он предупредил меня о том, что она жива.
— Он не сумел добраться до тебя? Я так и не узнала, смог ли он что-то сделать.
Я вспомнил Амина, поджидавшего меня на улице возле дома в тот вечер, когда я возвращался после стажировки у исламистов, — взбудораженный, как акула, учуявшая запах крови… Мучась виной, поняв наконец ситуацию, я в двух словах объяснил Лейле, что Амин действительно пытался выполнить ее поручение, но речи мои его, должно быть, напугали, и он решил, что лучше ничего мне не говорить, во-первых, потому, что я того не стою, а во-вторых, чтобы не подвергать опасности сестру.
Ее родители надеялись купить канадскую визу, но глупейшим образом погибли в горах. Лейла оказалась одна в Ливане, где напряжение между национальными группами снова нарастало. Отказавшись вернуться в Ирак, где она официально считалась погибшей, она решила попробовать счастья в Европе.
Она решила, что я скорее всего погиб, и пустилась в путь. Сначала передвижение было для нее проще. Располагая семейными сбережениями, она приехала в Париж по туристической визе, поселилась в маленьком отеле, устроилась работать секретарем-переводчиком в ожидании легализации.
Но деньги таяли, работа ограничивалась короткими, довольно дешевыми заказами, и оказалось, что в намеченный срок все осуществить не удастся. Она еще долго надеялась, что получит документы, а между тем прошли выборы и правые демагоги объявили, что причина всех бед во Франции — иммигранты, нелегалы, незарегистрированные работники. Так начался долгий путь на дно, приведший Лейлу сначала к работе по-черному, потом к работе за полцены, потом к нищете, комнатка для прислуги сменила сквот, бутерброды — благотворительные обеды.
— Это было невыносимо, Саад. Я все время боялась. Соблюдение обычных мер предосторожности изматывало меня, не принося успокоения: выглядеть прилично, без декольте, без лишних накидок, избегать косых взглядов, всегда брать билет в метро или в автобусе, ибо любая ошибка могла обернуться полицейской проверкой, избегать электричек и пересадочных узлов, таких как Шатле-Ле-Аль, и потому дико долго, страшно долго добираться в обход к редким работодателям. Нигде мне не было покоя. Где присесть? Где спать без страха? Я, не совершившая никакого преступления, боялась полиции. Я работала без передышки, Саад, работала, чтобы выжить, старалась не привлекать внимания и главное — не заболеть.
