— Действительно… — задумчиво согласилась Мила и заставила себя встать с пола и перебраться на кровать, — еще раз прошу прощения… А с кем имею честь?
— Это Илья Скворцов. Я бывший одноклассник Андрея.
Мила прикрыла глаза, старательно припоминая обстоятельства знакомства с этим человеком. Встреча выпускников школы, которую оканчивал ее муж, уже больше двух недель назад. Последнее мероприятие, куда они ходили с Андреем вместе, ходили, как семья, хотя в его больнице тогда уже появилась злосчастная Наташа…
Мила вспомнила, что очень не хотела туда идти, потому что со школой у нее были связаны не самые приятные воспоминания, но все-таки согласилась. Она чувствовала себя очень одиноко и неуютно там, чувствовала антипатию ко всем собравшимся людям. Только этот Илья почему-то заинтересовал ее. Рядом с мужественным, уже потихоньку начинавшим стареть Андреем, он показался ей мальчишкой — она даже не поняла поначалу, что он делает там и до сих пор не могла понять, как получилось, что они с ее мужем были одноклассниками при такой значительной разнице в возрасте.
Она поддалась какому-то спонтанному порыву и отдала ему свой зонт.
— Его нет дома, — наконец-то опомнилась девушка, — мне очень жаль…
— А когда он будет? — с надеждой спросил Илья.
— Не знаю… теперь не знаю… — честно призналась Мила и тяжело вздохнула.
— Не расстраивайтесь, — участливо сказал ее собеседник, — все еще наладится. Он скоро вернется.
— Хотела бы я в это верить… — пробормотала девушка, но потом опомнилась и быстро произнесла, — спасибо.
Она осталась наедине с вязкой тишиной в квартире, которая стала холодной и пустой. На руинах своего собственного мира, на руинах своей души.
Все, во что она верила и все, что она любила — потеряло смысл.
Как же ей хотелось умереть! Но она не могла — к этому миру ее привязывала дочь, как кандалы, как стальные канаты. Хочешь — не хочешь, а придется все терпеть.
Мила была на кухне, когда вернулся Андрей. Она уже совсем успокоилась.
— Ужинать будешь? — спросила она.
— Нет.
— Тебе звонил Илья.
— Илья? — Андрей поднял на нее изумленный взгляд, до этого устремленный в пол. — Скворцов?
— Да, вроде бы он, — подтвердила Мила, — твой бывший одноклассник.
Андрей тяжело вздохнул и спрятал лицо в ладонях, словно сказанное ею причинило ему сильную острую боль. По крайней мере, куда более сильную, чем страдания его жены.
Накрапывал мелкий дождь, отчего в воздухе была разлита приятная прохлада. Лужи мягко мерцали в свете желтых фонарей, словно старинные зеркала, кем-то насмешливо сброшенные на землю. Их место — среди роскошного убранства и шелковых обоев, смеха и блеска, но отчего-то они лежат на земле. Стоит прикоснуться и иллюзия исчезает — по глади бегут робкие волны. В крошечном океане ненадолго воцаряется шторм. Капля — тоже море.
Мила старалась не наступать на лужи, чтобы не тревожить спокойствия иных миров. Они бродили по опустевшим улицам вечернего города, недалеко от ее дома, только потому, что ей не хотелось туда идти.
— Почему время так любит издеваться над нами? — задумчиво проговорила она, — когда нам хочется уйти, оно тянется невыносимо долго, когда хотим остаться — ускользает… Оно словно делает короче или длиннее свой ход, чтобы нам досадить.
Она не знала, зачем говорит это, но в последнее время она часто говорила то, что раньше жило только в ее мыслях.
— А может быть мы сами хотим себе досадить? — откликнулся Илья. В зыбком сумраке тлел огонек на конце его сигареты. Мила боялась курить здесь, так близко от дома, как будто кто-то может увидеть ее за этим занятием и доложить Андрею. Или матери. Кому-нибудь, кто станет отчитывать ее.
— О чем ты?
— Времени нет. Мы сами его придумали, сами удлиняем, сами укорачиваем, сами заставляем себя уходить, когда не стоит, — пояснил он.
— Ты можешь говорить так, потому что ты принадлежишь себе, — вздохнула девушка, — для меня не существует «я хочу». Есть — «я должна».
Они свернули в небольшой облысевший с приходом осени сквер и присели на лавку. Кругом лежали листья, которые никто почему-то не потрудился убрать. Мила стала расталкивать их в стороны носком ботинка, чтобы увидеть то, что под ними скрывается. Ей казалось, что там что-то скрывается. Украдкой она поглядывала на Илью — открыто смотреть в его сторону она не решалась, ей казалось, что есть что-то преступное в том, чтобы внимательно разглядывать человека.
— Я всегда чувствовала себя виноватой за то, что я живу, — пробормотала она, — перед матерью, перед всеми окружающими, перед Андреем…
«Боже! Что же я говорю!» — в ужасе думала она, испугавшись собственной откровенности. Она ведь никому раньше этого не говорила, даже Андрею в лучшие годы их отношений. Она боялась, что он не поймет ее, отвернется, старалась казаться ему другим человеком, словно его мог смутить вид ее вывернутой наизнанку души. Не говорила, потому что никто не хотел ее слушать.
— Как знакомо, — грустно улыбнулся ее спутник, распаковывая новую пачку сигарет, — я тоже. Как ты думаешь? Это мы с тобой неправильные, или все-таки все окружающие люди? — он внимательно посмотрел на Милу с каким-то очень хитрым выражением. Девушка поймала этот взгляд и очень засмущалась. Она торопливо пожала плечами и кивком головы указала на сигареты.
— Можно?
Илья дал ей закурить. Она думала об Андрее, о его болезненной реакции на любые проявления вредных привычек.
«Что мы делаем вместе восемь лет? — пронеслось в голове у девушки, — мы же не любим друг друга. Любовь — это что-то другое, любовь — это когда никто лучше этого человека тебя не поймет. Чтобы ты не делал, каких бы ошибок не совершил, тебя никогда не станут осуждать и примут любым. Тебе никогда не придется врать, никогда не придется что-то скрывать — будь это поступки или чувства. Там, где есть ложь — нет места любви. А мы врали друг другу с самого начала…»
Она прикрыла глаза, наполняя легкие и свою душу горьким дымом. Илья осторожно тронул ее за плечо, заметив перемену ее настроения.
— Спасибо, — тихо сказала девушка, она хотела накрыть его руку своей, но пальцы схватили только воздух, — я очень тебе благодарна.
С одного короткого телефонного разговора и одного черного зонта началась их дружба. Мила вдруг совершенно случайно обнаружила человека, которого искала всю свою жизнь — который умел слушать и, что самое важное, — понимать. У них было столько общих проблем, что порой ей казалось, когда он рассказывал что-нибудь, что речь идет о ней самой.
— Не стоит…
— Правда, — Мила выдавила из себя улыбку, — ты как мой ангел-хранитель.
После этих слов Илья почему-то помрачнел. Некоторое время он молча курил, глядя в одну точку и девушка пыталась в тусклом желтом свете фонаря прочитать выражение, появившееся в его глазах.
— Когда-то Андрей был для меня чем-то вроде, — в конце-концов поделился он.
Мила вздохнула. Она вдруг почувствовала угрызения совести.
— Знаешь… — тихо начала она, — когда я сказала, что он рассказывал о тебе много, я соврала… Не знаю почему вдруг. Он вообще не любил вспоминать школьные годы. Это было табу.
Илья почему-то улыбался. Мила ждала совсем другой реакции — обиды, досады, злости. Но он словно и не удивился этим словам, как будто знал это с самого начала.
Только глаза его оставались по-прежнему грустными. Они были такими всегда, словно хранили на дне печаль всего мира и не могли доверить ее кому-то другому. Отчего небесный голубой цвет становился еще холоднее и неприкаяннее. Но это не мешало ему быть обладателем теплой и располагающей к себе улыбки: Мила была убеждена, есть в этом что-то ангельское, какой-то внутренний свет. Она легко готова была поверить в божественное происхождение своего недавно обретенного друга.
— Прости, — добавила она после паузы.
— Ничего страшного, — невозмутимо сказал Илья, поднялся с лавки и протянул ей руку.
«Нет, только не домой» — взмолилась Мила.
— Уже много времени, — напомнил мужчина, подтверждая ее не самые утешительные подозрения.
Мила обреченно кивнула и задрала голову.
Небеса были пронзительно-синими. Она помнила этот цвет, всегда притягивавший ее к себе и нашептывавший мысли о полете. Из окна или с крыши.
Об этом она не хотела рассказывать Илье, хотя много раз говорила Андрею. Ей не нужно было вымаливать жалость, не нужно было привязывать к себе, поэтому наводить страха угрозами самоубийства не было смысла.
Пока они шли до ее дома в золотистом свете фонарей, Мила думала о том, что нет ничего лучше, как не быть привязанным к человеку.
Ты ничего не должен.
Ты можешь просто быть с ним, просто разговаривать без каких-то последствий, просто открывать душу. Не потому, что ты должен открывать, а потому, что ты хочешь открыться.
