Мила не брала в руки карандаш уже около пятнадцати лет.
— Ты плохо искала, — заметила Елена Ивановна после некоторой паузы и поставила чайник.
Девушка не могла видеть ее лица, но чувствовала, что даже от спины женщины исходят флюиды недовольства. Это был дурной знак. Предстоит серьезная дидактическая беседа.
На какую же тему?
— Люда, — больше всего на свете Мила ненавидела эту вариацию собственного имени в устах матери, — ответь мне на пару вопросов.
«Началось» — стукнуло у Милы в голове.
Елена Ивановна обернулась к ней. Глаза ее метали молнии из-под густой идеально-ровной челки.
— В последнее время ты почти не бываешь дома. Я много раз звонила тебе днем и никто не брал трубку…
— Я спала…
— Не обманывай меня, — перебила Елена.
Она ждала откровенного признания. Так было всегда, сколько Мила себя помнила. Стоило ей в чем-то провиниться, на нее смотрели так, что она не только во всем сознавалась быстрее, чем спросят, но и жалела о том, что родилась. Впрочем, последнее с ней случалось довольно часто.
— Ты с кем-то была? — поторопила ее мать. Ей уже порядочно надоело ждать.
Засвистел чайник. Мила прикусила губы. В принципе ей не в чем было сознаваться, поскольку ничего преступного она не совершила. Илья был ее другом — первым, можно сказать, настоящим другом и к этому невозможно было придраться. Они не разу не обнимались даже за руки не брались, но матери то этого не объяснишь. Сразу же начнутся лекции о ее нравственности (точнее безнравственности).
По потерянному взгляду девушки Елена Ивановна все поняла сама.
— Ты была с мужчиной?
«Интересно, а что было бы, если бы с женщиной?» — усмехнулась про себя Мила. На самом деле ей не было смешно.
— Да, но он всего лишь мой друг.
Слово «друг» из ее уст звучало уже само по себе необычно и вызывало множество подозрений.
— Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы, — сухо изрекла мать.
Они помолчали некоторое время — Елена с укором, Мила с содроганием, предчувствуя бурю, последующую после затишья.
— Шлюха.
Она догадывалась, что ее назовут как-нибудь так.
— О чем ты думаешь вообще!? У тебя же дочь!!!!
Мила краем уха слушала, что кричит Елена Ивановна, а сама неотрывно смотрела в окно, за которым ветви деревьев пригибались к земле под порывами ветра. Капли дождя разбивались о стекло, как прикосновения чьих-то пальцев. Кто-то замерзший и уставший летать в вечерних небесах хотел, чтобы его впустили в дом. Мила напротив мечтала, чтобы ее выпустили отсюда.
— Я вижу ее два дня в неделю, когда ты отпускаешь ее к нам, — тихо напомнила девушка.
— Да потому что ты не сможешь ее воспитать нормальным человеком! Ты сделаешь ее таким же моральным уродом, как ты сама! — ни одна ссора не могла обойтись без напоминания Миле о ее ужасных картинах и стихах, говоривших, нет кричавших о том, что ей самое место в сумасшедшем доме. Да лучше бы Елена туда ее засунула и успокоилась уже.
— А как же так вышло, что при твоем гениальном воспитании я — моральный урод?
Мила сама боялась собственной смелости.
Она резко встала, теперь они с матерью оказались одного роста и она могла посмотреть ей в глаза.
— Я ухожу, — заявила девушка, — слышишь, я ухожу!?
Она ринулась в прихожую.
— К своему любовнику!? Да кто ты после этого! Потаскуха! — выпалила Елена Ивановна, но потом смягчилась. — Люда, Люда! Одумайся!
— У моего мужа, значит, может быть любовница, а я такого права не имею? — из прихожей бросила Мила. Глаза ее горели, волосы упали ей на лицо, она дрожащими руками застегивала ботинки. Елена Ивановна нависла над ней, как тюремный надзиратель, настигший собравшегося бежать заключенного.
— Люда! — еще один раз для верности произнесла женщина.
Мила набросила пальто и побежала прочь, словно ее действительно могли остановить силой.
Ветер пронизывал насквозь. Одежда и кожа не были преградой для него: он пробирался сразу в душу. Становилось невыносимо зябко, хотелось сдаться и вернуться домой. Но вместо этого Мила шла по улице, кутаясь в пальто.
Окоченевшими пальцами она набирала номер в сотовом. Батарейки осталось мало, и количество попыток дозвониться было ограниченным. Решение нужно было принимать быстро.
Окна домов глядели на продрогшую девушку осуждающе: она посмела бросить им вызов.
— Илья? Прости, если помешала… — сбивчиво говорила она, совсем охрипнув от ветра, — могу я попросить у тебя политического убежища?
— Конечно, — другого ответа она и не ожидала, — я встречу тебя у метро.
— У меня нет билета… Я без всего ушла… — толи призналась, толи все-таки пожаловалась Мила. За что она ценила Илью, он сразу все понял, без лишних вопросов.
— Хорошо. Я скоро приеду, — пообещал он. Мила не успела сказать ничего больше, потому что у нее разрядился телефон.
Она осталась наедине с уютно светящимися окнами, непроглядным ветром и холодным осенним вечером.
— Мне так неловко… Все так ужасно вышло, — говорила девушка, пока они поднимались на лифте до нужного этажа. Этот дом был построен в конце восьмидесятых и напоминал космическую станцию из серого бетона. У архитектора явно были какие-то проблемы, как, впрочем и у строителей. Они не особенно то старались, воплощая чужую задумку.
— Ну что ты, — ободряюще улыбнулся Илья, — все в порядке. Обстоятельства разные бывают.
В голове у Милы навязчиво крутилась мысль о том, что он все-таки ангел. Таких людей не бывает, и быть не может. Люди намного хуже, черствее, злее. Никто не согласился бы приютить ее, у каждого бы нашлась тысяча причин, чтобы остаться в стороне, не впуская в свою жизнь чужую беду. Настоящие друзья это те люди с которыми даже беды общие, не только радость. Но у Милы настоящих друзей не было. Зато был настоящий ангел. Белокурый, светлоглазый, обладающий по-настоящему ангельской улыбкой и мягким, тихим и вкрадчивым голосом.
Девушка уже окончательно готова была поверить в эту свою фантазию.
— Будешь что-нибудь? — спросил «ангел». Мила робко топталась в прихожей, не зная, куда деть обувь, куда повесить пальто. Она казалась себе чудовищно лишней в этой квартире. Все происходящее для нее было таким новым, таким непривычным, что никаким образом не укладывалось в голове девушки. Но ей определенно нравилось ее маленькое приключение.
— Нет… спасибо… — пробормотала она. Илья включил везде свет и вернулся, чтобы помочь ей.
— Ты уверена?
— Нет, — после некоторой рефлексии призналась девушка, — я очень замерзла и не отказалась бы от чего-нибудь горячего.
— Может быть душ?
Мила вытаращила глаза так, словно ей сейчас предложили сняться в порнофильме. Несколько мгновений ей понадобилось, чтобы объяснить себе, что все хорошо, ничем непристойным это ей не грозит и вообще нет ничего страшного в том, чтобы пользоваться ванной в чужой квартире, если уж ей пришлось там оказаться.
— Нет, спасибо, — сдавленно пролепетала она. Илья улыбнулся как-то лукаво, судя по всему его, позабавило смущение, вызванное этим предложением.
Мила почему-то стала думать о его личной жизни. Спросить она не решалась, поэтому девушке оставалось только делать выводы. Квартира выглядела слишком аккуратной и ухоженной для одинокого холостяка, чувствовалась женская рука. Даже книги стояли корешок к корешку.
Вскоре Мила сидела на широкой кровати, завернувшись в теплый плед, маленькими глотками пила горячий шоколад и чувствовала себя вполне счастливой. Ей нравилась мысль, что никто не знает, где она и поэтому не сможет ее найти. Обстановку она более-менее изучила и уже начала привыкать к миру чужих вещей.
— У тебя что-то серьезное случилось? — предположил Илья. Он расположился в кресле, оттуда удобно было наблюдать за Милой. Девушка тоже украдкой следила за ним, особенно ее увлекали руки. В одной у «ангела» дымилась сигарета, во второй была пепельница.
— Да нет… — уклончиво ответила она и прикрыла глаза, — просто мать явилась…
Илья понимающе кивнул: он уже был наслышан о Елене Ивановне, ее характере и ее подвигах.
— Она ненавидит меня… — вздохнула Мила.
— Нет, — возразил мужчина, — любит, но по-своему. Иногда конечно лучше, чтобы люди ненавидели, нежели так любили.
Они помолчали. Было слышно, как в трубах бродит ветер.
— Посмотри, — Илья кивком головы указал на тумбочку, куда девушка только что поставила опустевшую кружку, — там должна лежать книга.
Мила дотянулась и действительно обнаружила книгу. На обложке она прочитала название, впрочем, ничего ей не сказавшее: «Коллекционер».
— Для некоторых, — ее собеседник запрокинул голову и выпустил в воздух струйку дыма, — объект любви — это такая бабочка, которую нужно успеть насадить на булавку. Нельзя дать ей улететь. Чтобы радовала глаз как можно дольше.
