Вопрос еще больше смутил Рамсеса. Он лишь одобрительно кивнул и слегка натянуто улыбнуться под напористым взглядом отца Велорета.
— Мы сейчас с Вами переговорим, но для начала давайте пройдем.
— Ах, да! — спохватился Рамсес и, отойдя в сторону, дал возможность пройти отцу Велорету.
За ним, Рамсес машинально опять закрыл дверь на крючок.
— Это Вы разбили в кровь лица тем двум молодым людям, что уходили от Вас? — требовательно спросил отец Велорет. Рамсесу даже показалось, что в вопросе была легкая угроза.
— Нет, — встревожился он.
— Тогда, зачем Вы сейчас снова закрыли дверь?
В тот момент, когда Рамсес открыл рот, чтобы ответить, в дверь снова постучали. Но теперь звучал барабанный звук и было похоже, что дубасили кулаками.
— Вот, — через плечо указывая на дверь большим пальцем, тихо ответил Рамсес, но и не то, о чем собирался сказать до этого.
— Что, вот? — непонимающе спросил отец Велорет. — Ну, так откройте же!
Барабанный стук о дверь не прекращался.
— А Вы не боитесь? — спросил Рамсес, все никак не отойдя от только что пережитого стресса.
— Я могу сильно переживать о Верочке и Юле, но боязнь во мне давно не проявлялась, молодой человек.
— Так я о них и говорю.
— Послушайте, откройте дверь, не то ее разнесут.
Рамсес повиновался.
За дверью стоял и невинно улыбался Дэвис.
— Я слышал, как вы закрылись на крючок и боялся, что вы отойдете далеко, — прокомментировал свою «барабанную настойчивость» он.
— Папа! — закричала Вера и побежала на встречу к нему.
Юля и дочь выбежали на стук. Увидев всех, Юля остановилась, а девочка прыгнула на руки к отцу. Дэвис обнял ребенка и пошел к супруге, сблизившись, за плечо прижал к себе Юлю и они отправились в комнату. Отец Велорет и Рамсес продолжали стоять на месте: каждый из них приковал взгляд к удаляющейся семье.
— Это мы с Вами, — негромко заговорил отец Велорет, — понимаем насколько мир жесток и на что способны люди. Поэтому мы тревожимся больше их. Они же знают о неприязни в той мере, в которой им приходится сталкиваться по отношению к себе со стороны недоброжелательной части общества. И, слава Богу, что Дэвиса и Юлю никто не избивал и у них нет об этом жутких упоминаний. Надеюсь, и в детстве их не били тоже, — он повернулся к Рамсесу, когда семья зашла за угол. — Поэтому, молодой человек, степень волнения у них не сравнима с моим или Вашим переживанием.
Как потом оказалось, отец Велорет, когда узнал от Дэвиса о том, что у Юли кто-то находится, то поспешил, чтобы разобраться во всем основательно. Переживания, прежде всего, были связаны с незнакомцем, который мог оказаться представителем органа опеки, кого не особо желал видеть отец Велорет. А по дороге к дому он увидел, как группа молодых парней уходит в лес и среди них оказались двое с окровавленными лицами. Естественно, отец Велорет поторопился к дому, где, стукнув в окно, сразу же поспешил к входной двери, абсолютно не подумав о том, что Юля, услышав короткий стук, могла не заметить его за окном.
Когда разобрались со всем, Дэвис засобирался домой. Но Рамсесу, по непонятной ему до конца причине, почему-то не хотелось возвращаться к бабуле и он попросился на ночь к отцу Велорету. И тот любезно согласился. Но прежде чем остаться, Рамсес вызвался проводить парня — уже было темно и тревога о том, на что еще были способны молодые люди, никак у него не проходила.
Очевидная, но не видимая.
Вернулся Рамсес довольно быстро. Но Юля уже укладывала Веру спать и готовилась лечь сама. Пожелав им спокойной ночи и отказавшись поужинать, он прямиком направился в комнату к отцу Велорету. Кушать ему совершенно не хотелось. Сейчас более всего он желал прояснить ряд вопросов, которые засели в голове относительно новых знакомств: с Дэвисом, Юлей и, конечно, Верой. Даже думать о себе ему приходилось в меньшей степени, нежели о них. Это еще и было связанно с тем, что Рамсес «обрастал» информацией об этой семье и совершенно так ничего и не мог вспомнить о себе.
— Проходи, — пригласил Рамсеса в комнату отец Велорет, когда открыл дверь.
Первое, что бросилось ему в глаза, комната походила на жилье, как и у Юли. Те же габариты, та же мебель и расставлена в той же последовательности вдоль стен, а на окне висели точно такой же тюль и полотна штор с красивыми фалдами. Даже потертости на ткани, чем были покрыты стол и диван-«Книжка», поразительным образом располагались в тех же местах, как это выглядело в Юлиной комнате. Похожесть двух комнат заканчивалась решеткой за окном с мелким идентичным рисунком. Далее начиналось отличие. Вместо множества фотографий ребенка на стенах у отца Велорета висело большое количество икон. А место, где в соседней комнате были Верины игрушки, тут вдоль стены находилась раскладушка.
— Не удивляйся, — сказал отец Велорет, — помимо того, что я с недавних пор стал избегать всякой крайности вроде роскоши и великолепия, в этом казарменном помещении просто-напросто все одинаково. За исключением того, что сейчас в остальных комнатах давно никто не живет и вся мебель, аналогичная этой, покрыта устоявшимся слоем пыли. Когда-то здесь жили офицеры, поэтому убранство комнат одинаково, — ровно то, что и должно походить на военную однотипную казенность и не более.
— Такие красивые шторы во всех комнатах!
— Нет, — отец Велорет улыбнулся губами. — Это Юленька постаралась. Мне понравились шторы, когда она повесила их у себя. А захожу от нее к себе и вижу, на моем окне висят такие же! И она, проказница, — добавил он ласково, — переживала, что, пошитое ей, мне не понравится. Вот, ведь, сделала и себе и мне, — с восторгом сказал он, — и не повесила-то у себя, пока не дошила и для моей комнаты. Я-то и не догадывался. Смотрю, шьет — значит себе шторы-то, и все тут.
Отец Велорет открыл шкаф.
— Хочешь принять душ?
— Охотно, — согласился Рамсес, ловя себя на мысли, что это здорово освежит.
— Последняя дверь, направо. Вода — только холодная.
— Еще лучше! — порадовался Рамсес, но ненадолго. Он вспомнил предостережение Дэвиса, в котором холодная вода могла служить причиной потери памяти. Рассматривать это всерьез, глядя на отца Велорета при здравом уме и полном рассудке, который регулярно принимает холодный душ, он счел глупым занятием и улыбнулся в отрицание несостоятельным суждениям Дэвиса.
— Ну, да, стоит порадоваться, — отметил отец Велорет, конечно, не зная, о чем подумал Рамсес, — если помыться холодной водой один-то раз. А это, — он протянул, взятое из шкафа, постельное белье, на котором по бокам был виден штемпель воинской части, — для тебя.
Принятый душ не добавил легкости ощущениям Рамсеса. Помимо того, что холодная вода, и правда, не оказалась столь желанной, еще и комната для душа оставила у него несколько удручающее ощущение, нежели старый дом, где проживали Дэвис с прабабушкой. И поэтому он лежал на раскладушке без восторженной былой впечатлительности, что посетила его перед водными процедурами. Рамсес плотно укутался в одеяло и, в ожидании, когда согреется, смотрел в потолок.
На выбеленной поверхности кое-где виднелись трещины, а из убранства вверху была только лампочка. Вкрученная в патрон и свисавшая на проводе, она напоминала теплую каплю в готовности упасть. Ему больше ни о чем не хотелось думать, кроме, как о тепле.
Когда Рамсес, наконец, согрелся, то он понял, насколько сильно устал от состояния озноба, ведь даже сейчас он все равно бы ни при каких обстоятельствах не расстался бы с одеялом. В тепле, обретя душевный покой и торжествуя, что (все ж) холодная вода не послужила причиной утраты памяти заново, ему стало интересно, как живут прочие граждане?
Если так же, рассуждал Рамсес, то в каких очертаниях однотипной казенности пребывает его комната. Ведь он тоже, должно быть, где-то живет. Чтобы представить, ему особенно выбрать было не из чего: либо то, где существует Дэвис с прабабушкой, либо то, как живут тут. Понимание сего чуть не закончились катаклизмом в виде устойчивого пессимизма. Осматривая комнату, от всего, мягко говоря, повеяло грустью.
Отец Велорет вошел вовремя, и Рамсес быстро забыл, о чем начал было рассуждать, и от чего успел загрустить.
Из одежды на отце Велорете была длинная рубаха до пят молочного цвета. Войдя, он оставил за собой открытую дверь и поспешил к дивану, где его тоже ожидало пуховое одеяло.
— Пожалуй, — бросил он на ходу, — я сразу погашу свет.
Раздался щелчок выключателя и комната погрузилось во тьму. Пока укладывался отец Велорет, глаза Рамсеса начали привыкать к темноте и он разглядел, что напротив открытой двери видно зашторенное окно Юлиной комнаты, сквозь которое, за плотной тканью штор, еле заметно угадывался источник света в виде подвешенного фонаря на улице. И это ему что-то напомнило, но восстановить конкретный эпизод в памяти из своей жизни он не смог.
