Лариса часто навещала их. Когда — по поручению мамы, когда — просто сама. Несколько раз бывал там с ней и граф. Нет, в квартиру он не поднимался, оставался ждать во дворе. Почему? И Лариса не звала, и сам он не хотел. Зачем ставить её и себя в двусмысленное, неудобное положение? Объяснять, кто он ей, женатый мужчина… Или врать…
Так было и в тот воскресный день. Да, Сарматов запомнил: воскресенье, весна, по-летнему тепло, они с Ларисой хотели провести этот день вместе, в городском парке, на аттракционах, в кино, в кафе… Какую очередную сказку он сочинил для жены — об этом он вспоминать не хочет. Встретились они с Ларисой в центре города, на станции метро. Но прежде, сказала она, ей нужно зайти к «нашим старикам», передать от матери какой-то свёрток. Они вошли во двор дома, она сказала: «Могу немного задержаться, если посадят чай пить — неудобно так сразу убегать. Но я постараюсь по быстрому. Не скучай!» Валерий отошёл к детской качели, закуривая и глядя ей вслед.
Лариса уже пробежала полпути, когда почти столкнулась с одним парнем, кивнула ему, здороваясь. Тот ответил и даже сделал было движение задержать её. Но девушка уже промчалась мимо, да и тот, похоже, передумал. Честно говоря, граф заметил этого парня ещё раньше — он вышел из того подъезда, куда направлялась Лариса. И, конечно, тут же забыл о нём. Но теперь стал смотреть.
А парень повёл себя странно. Он сначала пошёл быстро, словно побежал, потом резко замедлил шаги, но походка его стала скованной, напряжённой, как будто кто-то глядел ему во след и он знал это. Однако, — графу, стоящему в стороне, было это отлично видно, — никто за ним не наблюдал. Уже почти войдя в арку на выходе со двора, этот странный парень совсем остановился и вдруг резко обернулся. Он смотрел в спину Ларисе, которая уже входила в подъезд. Глаза у него были, как у затравленного зверя. Может быть, крысы?
— Знаете, — рассказывал Сарматов, — мне приходилось слышать, что загнанная в угол крыса преодолевает страх и становится агрессивна. Страх и ненависть, вот что было во взгляде того парня и во всём выражении его лица. До этого случая мне только лишь в книгах приходилось читать о том, как бывают красноречивы взгляды. А тут сам увидел. И о крысах вспомнил.
— Что было дальше?
— Ларисы уже не было видно, а он стоял и смотрел на подъезд. Я уже совсем решил, что будет её дожидаться, как вдруг он быстро ушёл. На меня, конечно, внимания не обратил. Когда Лариса вернулась, я ей всё рассказал. Но она только посмеялась. Сказала: «Вечно твои ревнивые фантазии! Просто парень с нашей литстудии. Пошли, не будем портить себе день…»
Граф, наверное, забыл бы об этом случае, если бы не было второго такого же, через полгода, осенью. Накануне Лариса предложила:
— Завтра у меня лекции окончатся в три, а занятие на центральной студии начнётся в шесть. Если хочешь, приходи к институту и мы три часика погуляем.
На студию с собой она его звать не стала, знала — бесполезно. Однажды он пошёл с ней — и как отрезало! Не мог видеть её в окружении этих молодых, весёлых, раскованных, умных, близких ей по духу ребят. Больно было.
Они встретились. Но прежде чем идти гулять, Лариса сказала:
— Заскочим к старикам? Это же рядом! Я обещала Давиду Сигизмундовичу достать одну книгу почитать, отнесу ему.
Граф остался ожидать её во дворе, и та, уже забытая им сценка, повторилась почти дословно. Он отошёл к пустой детской площадке, сел на маленькую скамейку, доставая сигареты и глядя Ларисе во след. Она шла к подъезду, а ей навстречу, оттуда, шёл тот самый парень. Вот они встретились, поздоровались, разошлись. На этот раз парень оглянулся почти сразу, дождался, когда Лариса скроется в подъезде, и заспешил к арке. Он пробежал почти рядом с графом, грязно ругаясь и повторяя с ненавистью:
— Сучка легавая! Сучка легавая!
Валерий не вскочил, не попытался его остановить — всё произошло неожиданно. Да и была у него подспудная мысль: «Пусть не знает, что я за ним наблюдаю и всё вижу».
И опять Лариса посмеялась над ним. Он, правда, не стал ей говорить о ругательствах и «сучке», может быть и зря. Вообщем, идею ненависти к себе девушка не принимала — не видела причины. Даже сказала, смеясь:
— А вот я сегодня у него сама спрошу, на студии.
Но он, почему-то испугавшись, стал отговаривать и даже согласился, что это всё его фантазия.
— И что, спрашивала она? — поинтересовался Кандауров. Но Сарматов этого не знал: Лариса ему ничего не говорила и к этой теме они больше никогда не возвращались.
— Так кто же это был?
— Лариса ещё тогда сразу назвала мне его имя. Но вскоре я выбросил его из головы и даже думал, что совсем забыл. Но несколько лет назад, когда этот человек стал мелькать и в газетах, и на телеэкране, я его узнал. Хотел даже Ларисе написать, напомнить. Но мы не переписывались… Теперь-то его все знают — Вадим Лесняк, друг и правая рука нашего «Реформатора».
— Вот как! Интересно… А что же это за дом? Адрес помните?
Викентия конечно удивило названное имя — оно было известным. Но по той же причине и разочаровало. Он ожидал от Сарматова большего, надеялся, что тот даст ему ключ к разгадке. А тот всего лишь вспомнил давний, сомнительной достоверности случай. Что-то ему показалось, что-то он почувствовал… Но профессиональная хватка не позволила Кандаурову сразу отступить. Нужно было из этой неясной информации выжать всё, что можно. Поэтому он и спросил, не ожидая, впрочем, ничего толкового, про адрес дома, где происходили встречи.
Сарматов пожал плечами:
— Адреса я никогда не знал. А дом этот очень известный. Здесь, в центре, на главном перекрёстке. И вы тоже его знаете: весь первый этаж занимает самый большой книжный магазин. Огромная арка, двор густо засажен деревьями. А среди них такие уютные полянки для детских и спортивных площадок, доминошные столики… Знаете?
Викентий знал этот дом. И знание это внезапно отозвалось горячей волной в голову. Мгновенно вспомнилось ему: он, новоиспечённый лейтенант милиции, едет на трамвае вместе с полковником КГБ, знакомым с детства дядей Антоном. Одетый в штатский костюм, полковник одобрительно оглядывает его ладную фигуру в милицейском кителе, говорит ласково:
— Ну что ж, Викеша, поздравляю. По родовой тропе пошёл, это верно.
Трамвай едет вдоль длинного дома с широкими стёклами — книжными витринами, — на углу тормозит, открывает двери.
— Я выхожу, — говорит Викентий. — Пороюсь в книгах с первой лейтенантской получки.
— А мне тоже сюда, — полковник легко соскакивает с подножки. — Только не в книжный магазин, а по службе.
Они идут вдоль стены дома, и Викентий просто, чтобы что-то сказать, говорит:
— Разве у вас и здесь есть «контора»?
— Здесь у нас «конспиративная квартира», — спокойно отвечает дядя Антон. — Место встречи с нашими агентами… Ну, лейтенант, мне сюда, прощай пока.
И полковник, махнув рукой, входит в широкую арку, идёт через ухоженный зелёный двор, входит в угловой подъезд левого крыла дома…
Потом Викентий не то, чтобы забыл этот разговор — просто вспоминать было ни к чему. Но вот пришёл случай, и толчком, со дна памяти, вынырнуло воспоминание: чёткая картина, словно вчера пережитая.
— В каком подъезде жили старики, которых навещала Тополёва? — спросил он Сарматова.
Тот уловил изменившиеся интонации, подался вперёд:
— В левом угловом, на шестом этаже… Но ведь это неважно!
— Отнюдь…
Бабье лето кончилось сразу. Осень, словно сердясь за отнятые у неё дни, навёрстывала своё. В холодном, сдирающем с деревьев листья ветре чувствовалось уже дыхание близкой зимы. Миша Лоскутов, если приходил утром первым, непременно распахивал окно в кабинете — невзирая на погоду. А Викентий ещё по вчерашней инерции надел легкий плащ и, войдя, рассердился:
— Вечно ты со своим свежим воздухом! Околел на улице, мечтал отогреться!
— Всё сделаем для дорогого начальника!
Миша окошко затворил, выключил уже кипевший электрочайник и, пока Кандауров раздевался, причёсывался, поставил на стол две чашки крепкого растворимого кофе. Грея о чашку ладони, блаженно, маленькими глотками отпивая напиток, Викентий прикидывал план на день для себя и Лоскутова.
— Всё, что касается гэбистов, дело не простое. Но у меня есть один человек… Я вчера уже с ним связался, он поможет. Хотя… Может быть, я ошибаюсь? И всё — просто совпадение? И Климова вовсе не была связана с КГБ?
— Таких совпадений не бывает, — покачал головой Михаил. — Тот самый дом, тот самый подъезд! Ты же, майор, не так наивен, как этот «Граф», чтоб верить сказочке о старичках-соседях?
— Совпадения бывают самые поразительные, — пожал плечами Викентий. — А вдруг?
— И всё же, Вик, это новый поворот. Когда расследование в тупике, новый поворот даёт надежду.
