- Привет, - сказал Антон.
- Jah live! - ответил Вася. В знак приветствия они по-растамански сдвинули сжатые кулаки.
- Это Антон, - сказала Алена. - Он как раз за тебя и расплатился.
- Спасибо, брат, - ответил Вася, поправляя трехцветную вязаную шапку, из-под которой выбивались светлые дреды. - Но вообще ты зря парился. Они позитивные ребята, все понимают… Сам подумай - с афганки-то разве можно не въехать?
- Позитивные? - И Антон вспомнил двух быков, которым отдал деньги.
- Да ты на измене, мэн. Тебя бычит. Небось, и денег они у тебя не взяли, да?
- Хули не взяли, - с некоторой обидой сказал Антон. Получалось глупо: заплатил девятьсот баксов и даже благодарности не услышал. Можно, впрочем, посчитать это заслугой и успокоиться.
- Потому что ганджа - такое дело, - продолжал Вася. - Она на могиле царя Соломона выросла, ты знаешь, да?
Антон кивнул и уже собирался спросить Селезня, нет ли у него с собой, как вдруг увидел Леню Онтипенко в костюме и галстуке, изрядно пьяного. На носу сверкали золотые очки.
- Меня Сашка Воробьев пригласил, - объяснил Онтипенко. - Он типа финансирует все это.
Вася тем временем продолжал:
- Разборки - это из-за героина или там кокса. А ганджа - позитивный наркотик, ты рисунок его когда-нибудь видел? - и он ткнул пальцем в зеленый листик на своей футболке. Это же цветик-семицветик, исполнитель желаний. Сказку в детстве читал?
Онтипенко вздрогнул и сказал Да, хотя спрашивали Антона.
- Ну вот, - сразу переключился на Онтипенко Вася. - Ганджа - она и есть цвет семи цветов. Как радуга, сечешь? Расклад такой: есть Бабилон и Зайон, а между ними - радуга, по которой надо пройти. И ганджа - это и есть Путь, въезжаешь?
- Бабилон и что? - переспросил Онтипенко.
- Зайон. Сион по-русски. Потому что на самом деле настоящие сионисты - это растаманы. Эфиопы - это подлинные евреи, еще Маркус Гарви доказал.
- А я думал, настоящие евреи - это русские, - пошутил Онтипенко, нервно поправляя очки.
- Точно, - откликнулся Вася. - Все русские - растаманы в душе. Знаешь, что слово "кореш" значит "корешок", то есть "корень"? "Человек-корень" - это же "рутман", въезжаешь?
- Нет, - честно сказал Онтипенко.
- Ну, - пояснил Вася, - есть такое понятие в растафарайстве - "рутс", корни. Верность своим корням, Эфиопии, Хайле Силассие, Богу Джа и тэ дэ. А Рутман - это человек корней. У Гребенщикова, небось, слышал: "Рутман, где твоя голова? Моя голова там, где Джа", или вот "Чтобы стоять, я должен держаться корней".
- Я думал, это почвенное, про корни, - сказал Леня. - А про кореша Альперович говорил: "кореш" - это Кир на иврите. То есть в Торе Кир называется "Кореш". А Кир был хороший царь - в смысле, евреям друг, кореш ихний. И потому в Одессе так и говорили, если человек хороший - значит, кореш.
- Ну, это то же самое. Кир же был персидский царь. А где Персия? Где сейчас Иран с Афганистаном. Афганка, я же тебе говорил? - повернулся он к Антону. - Все сходится.
Неожиданно для себя Антон подумал, что Вася прекрасно мог бы сыграть главную роль в пропагандистском фильм о вреде наркотиков, типа "Конопляного безумия". И под конец - титр "Минздрав предупреждает: употребление наркотиков может серьезно сказаться на ваших умственных способностях".
При этом Антон был во всем согласен с Васей: трава - в самом деле позитивный наркотик, психоделики - к которым как раз вырулил Вася, - в самом деле расширяют сознание ("Это как ворота в другой мир, мужик. Ну это… Джим Моррисон… двери восприятия"), с жесткими наркотиками их можно путать только по невежеству или специально - чтобы дискредитировать марихуану, грибы и ЛСД. Да, все так, но слушать Селезня было невыносимо… может, потому, что Вася уже покурил, а Антон - нет.
Он увидел Никиту и Пашу, подошел к ним, сказал привет.
- Классная тусовка, - сказал Никита.
Антон давно понял: тусовки интересовали Никиту больше, чем вещества и музыка. Казалось, он слушает и курит только за компанию. Интересно, что он делает, когда остается один?
- Да, круто, - ответил Антон, - а журнал ты уже видел?
- Журнал - фуфло, - ответил Паша. - Пизженный дизайн и голимые тексты.
- А по-моему - ништяк, - сказал Никита. - Все пропрутся по полной.
- На тему пропереться, - спросил Антон, - ничего нет?
Паша и Никита переглянулись и хором сказали:
- Нет.
Это могло означать все что угодно - и что в самом деле ничего нет, и что попросту не хочется делиться, и что им уже хорошо.
- Сейчас ничего нет, - пояснил Паша, - но вчера мы закинулись ДМТ. Очень рекомендую - полный пиздец. Смерть и воскрешение в одном флаконе.
Подошел Вася с бутылкой "Seven Up" в руке.
- Знаете хохму? - сказал он. - Seven was Up, "Twenty Five" was Getting Down. Это мой каламбур, сам придумал. Типа "Севен Ап" выпит, "двадцать пятая" проглочена.
- Да я нормальной "двадцать пятой" сто лет не видел, - сказал Никита, а Алена пожала плечами:
- У Димы всегда есть.
- У Зубова? - спросил Онтипенко.
- А вы знакомы? - удивился Вася.
- Ну да, - замялся Онтипенко. - Он, кстати, здесь должен быть… он ведь вроде в этом журнале работает?
- Поди найди здесь кого, - сказал Никита.
От неожиданности Антон даже забыл про облом с травой. Онтипенко знал Диму, мог брать у него кислоту. Антон выполнил просьбу Сидора, нашел дилера! Впервые за время расследования у Антона вот-вот появятся не психоделические, а самые настоящие доказательства. Надо только спросить у Зубова, правда ли, что Онтипенко брал у него марку. Сам позвоню или Алену попрошу, подумал Антон.
Но Зубов уже не мог ответить на вопросы. Его тело увезли из тихого двора в районный морг, а душа отправилась туда, где деньги не имеют цены, и нет никакой нужды в наркотиках.
Что значит убить человека? Сделать существовавшее - несуществующим, живое - мертвым? Что значит окончательно разделить душу и тело? Какой силой надо обладать, чтобы сделать это, какой властью? Чувствуешь ли себя подобным Богу - или всего лишь Его орудием? Или - не задумываешься об этом?
Хрустальный шар под потолком родительской комнаты, боль и унижение школьных коридоров, мальчик должен быть сильным, быть настоящим мужчиной, сожми зубы, сдержи слезы, скажи себе: я их всех убью.
Что ты чувствуешь, когда убиваешь? Что ты чувствуешь, когда понимаешь - твоя власть сильнее любой другой? То, что не купишь за деньги, то, что дает тебе силу. Что ты чувствуешь, когда сбывается твое сокровенное желание?
Сколько раз я мечтал об этом, сколько раз представлял: энергия ударяет в меня, я вырастаю до неба, наделенный властью, безжалостный, неуязвимый, почти бессмертный. Мужчина должен быть сильным. Мужчина не должен прощать детских обид.
Да, папа, теперь я сильнее всех. Я с ними рассчитался, хотя они об этом даже не знают. Мне кажется, все те, кто унижал меня когда-то, кто смеялся надо мной, выкручивал руки, отрывал пуговицы, играл портфелем в футбол - все они лежат сегодня в районном морге, с дырой в груди, в окровавленной футболке.
Почему я убил Зубова? Почему ненависть моя была так сильна, что, усиленная обрядом билонго, превратилась в пулю, пробивающую грудь? Я не мог простить смерти Милы Аксаланц? Не мог простить своего детского унижения?
Мужчина должен быть сильным. Мужчина не должен прощать детских обид. Я не мог предать мальчика, который лежал, глядя на хрустальный шар под потолком родительской комнаты, глотал слезы, сжимал зубы, хотел быть сильным, обещал себе: я их всех убью.
Магия существует. Реальная власть, реальная сила, возможность убить человека с помощью круга могильной земли, пряди волос, нескольких игл и красных свечей. Возможность исполнить свое самое заветное желание.
Я чувствую себя сильным, чувствую, как впервые за всю жизнь покой разливается по жилам. Не нужно ничего доказывать, не нужно мстить, не нужно помнить обид. Я все сделал, мое желание исполнилось. Я убил человека.
Мужчина должен быть сильным, хрустальный шар под потолком, Генка Смородинов, оторванные с мясом пуговицы, почему ты ему не врезал? Почему я не ударил тогда, десять лет назад? Почему не превратился в разъяренного монстра, исполненного ярости? Почему не раскидал своих обидчиков, не размазал их по натертым мастикой полам школьных коридоров, по грязным сугробам школьного двора?
Наверное, я просто никогда не мог ударить человека.
С дилером Антону удалось встретиться только на следующий день: Валера извинился и объяснил, что вчера совсем убился и не перезвонил. Антон вышел на балкон, набил травы в трубочку и устроился поудобней.
Его вставило с первой затяжки. Мир снова стал прекрасен. Оказывается, наступило бабье лето. Солнце светило, птица летала по небу, листья отливали золотом. Где-то далеко ехали по улице машины, Антон слышал их ровный гул. Шумел ветер. Тень от соседнего дома косо лежала на перилах балкона, словно перечеркивая их. Боже мой, подумал Антон, почему же я не сидел так вчера, что мне мешало? Неужели небо без травы не было столь прекрасно? Как я мог все это забыть? Смешно, в самом деле. Он затянулся последний раз, вытряс пепел и вернулся в комнату. В развале кассет нашел "Underworld", сунул в магнитофон, сделал звук погромче и вернулся на балкон. Как он мог жить без этого целых два дня? Теперь, почувствовал Антон, всё будет хорошо. Всё всегда будет хорошо, не только сегодня. Пусть только Джа не даст ему забыть это - синеву неба, тень от дома, шум машин, шорох листьев, музыку из окна.
