— Чего? — удивился официант. — И я не Саркисян! Чуть что, сразу — Саркисян! А я не Саркисян! Вы по-русски-то хоть что-нибудь понимаете?
— Понимаю, — вздохнул Ковригин. — Очень много чего понимаю по-русски… Но не всё.
— Так что будем заказывать? — спросил официант. К утюженной куртке официанта была прибулавлена пластмассовая бляха — зелёная лягушка в белом круге.
— У вас ресторан называется "Лягушки", — сказал Ковригин.
— Лягушки — в другом отсеке, за французской борьбой, — сказал официант, Ковригин, похоже, стал вызывать у него раздражение.
— Зелёные?
— Зелёные, — кивнул официант. — А какими им ещё-то быть? Но они несъедобные.
— То есть?
— А то и есть, — тут официант усмехнулся, усмешка его вышла высокомерно-снисходительной. — Конечно, если их смазать горчицей и посыпать евриками из Страсбурга, то, может, они и позволят от себя откусить… А так они заняты, играют в шахматы и в шахбокс.
— И давно — в шахбокс?
— С неделю как. Быстро освоили. Способные, хоть и дорогие.
— Их что, из Франции завезли? — поинтересовался Ковригин.
— Естественно, из Франции, откуда же ещё! — воодушевился гарсон. — Если, конечно, посчитать, что Тамбов, Воронеж, Бешенковичи или там Конотоп — это и есть Франция. И никто их не завозил. Сами приплелись на запах и на шелест. Кто как. Кто на перекладных, кто на байдарках, кто прыжками, кто ползком на пузе. Лягушки!
При последних словах (или при последнем слове?) гарсона в водоёме произошло движение. Круглые листья, от лотосов ли, от виктории ли, поначалу показавшиеся Ковригину искусственными, ожили, задергались, между ними мелькнула чья-то пятнистая, коричневая с зелёным спина, а потом явилась Ковригину мордочка незнакомого ему зверька. Оглядев Ковригина, зверёк не спеша вылез на голубоватый бортик водоёма. Размером он был с нутрию, а обликом своим совершенно соответствовал синежтурскому драконцу с шестью лягушачьими лапами. Ковригин ощутил, что гарсон напрягся или даже перепугался.
— Это Костик, — сказал гарсон, успокаивая то ли себя, то ли Ковригина. — Наш смотритель. Тритонолягуш.
— Тритонолягуш? — удивился Ковригин. — Тритоны же маленькие… Сам держал в детстве…
— Тритонолягуш, — кивнул гарсон. И далее говорил шепотом, наклонясь к Ковригину: — Новая порода… Вывелась сама по себе и совершенствуется… Вы на Костика не обращайте внимания. Он сидит, размышляет. И наблюдает. Он добродушный, но внимательный…
И последовала история обретения человечеством (хотя бы и одними синежтурцами, и этого достаточно) новой породы животных. Юннат Харченков из семнадцатой школы (да, юннаты не перевелись) увидел в лесной луже искалеченного тритона, принёс домой, попытался спасти. Увы, всяческий интерес к жизни у тритона был потерян. И тогда просвещённый мальчик додумался снабдить страдальца компанией задорных, ещё не угнетённых бытом лягушек. Определить, какого пола искалеченный тритон, юннат не смог, а потому на всякий случай одарил его другом и двумя подругами. И подействовало. Тритон потихоньку ожил, стал столоваться вместе с лягушками, а до того пищи не принимал, принялся играть с ними, и в положенный срок из лягушачьих икринок, не из всех, конечно, а из некоторых, вылупились невиданных форм головастики. Юннат Харченков теперь моцартовский стипендиат в Самарском университете и, используя опробованную им методику, вывел там морозоустойчиво-вкусную породу свиновепрей, теперь уже с привычным набором конечностей.
Тритонолягуш Костик, сидевший во время рассказа гарсона в тихой задумчивости, припрыгал к столику Ковригина, посмотрел тому в глаза, чуть ли не утопив Ковригина в своих рыже-зелёных глазищах, произвел некие движения лапами, понятые гарсоном, и нырнул в водоём. Круглые листья (блюдца) покачались и притихли.
— Вы ему понравились! — радостно воскликнул гарсон. — Он не имеет ничего против. Вас допустят и к борьбе, и к шахматам, и даже в лабиринт.
— А если б не понравился?
— Могли бы отсюда и не выйти…
"Ничего себе, — подумал Ковригин. — Не зря, значит, были предложены живописные виды у водоёма. Такой у них фейс-контроль!" Ковригин почувствовал, что аппетит у него пропал.
— Пить что-нибудь будете? — спросил гарсон.
— Знаете, — сказал Ковригин, — всех этих мамалыг мой организм, пожалуй, не выдержит.
— Дозволено предоставить вам другое меню, — в почтении согнул спину гарсон.
В протянутом "другом" меню мамалыг и голубцов в виноградных листьях Ковригин не обнаружил, но ему показалось, что и здесь отношение к Франции имеют лишь слова "пти" и "гранд". Пти-харчо и Гранд-харчо.
— Думаю, думаю. Выбираю, — предупредил вопрос гарсона Ковригин. Сам же спросил: — А если бы вместо добродушного и внимательного Костика у вас под фонтаном проживали бы аллигатор или даже, помечтаем, амазонкская анаконда, и я бы им не понравился?
— Эти бы, — подумав, сказал гарсон, — суток трое дрыхли бы, переваривая вас. Вы длинный… И пропустили бы, куда не надо, всякую шваль. Нет, крокодилов и удавов у нас не держат. Копчёные крокодилы у нас в холодных закусках. Живые они — невыгодные. Серьёзные люди на своих ранчах-заимках заменили охранников — крокодилов на тритонолягушей. Они-то оказались зверскими сторожевыми животными. Причём и смышлеными.
— Замечательно, — сказал Ковригин. — У вас небось в меню есть лангет "Обоз-88", тава кебаб по-синежтур-ски и сосьвинская селёдка.
— Откуда вы…
— Я приехал в Синежтур в фирменном поезде.
— Понятно. Разочарую вас. Обозолангеты — в "Люке" при Башне. Для туристов. Сосьвинская селёдка — в "Империале". Атава-кебабы — "У Марины".
— У какой Марины? — насторожился Ковригин.
— У ясновельможной. А у нас сосьвинские раки. В пиве. Не хуже марсельских лобстеров. Сосьва — речка чистая. У нас там заготовители.
Аппетит сейчас же вернулся к Ковригину.
— А что вы сами пожелали бы предложить мне? — спросил Ковригин.
— У нас запрещено делать это, — сказал гарсон. — Но… Вам Костик не просто дозволил. Вы ему понравились. Это редкость. Вы называйте блюда. Я могу кивнуть. Вы меня поняли?
— Так. Закуски. Пиявки по-дуремарски. Фаршированные пармезаном и копчёные. Дуремар и пармезан вроде бы не были французами. Отставим, — сказал Ковригин. — Раки в пиве. Две гранд-порции. И миноги. Гарсон кивнул.
— Первое… — выбирал Ковригин. — Никаких супов-пюре… Ага!.. Уха стерляжья с каперсами по-монастырски… Подойдёт… Так. У вас, оказывается, завелись отбивные из свино-вепрятины?
Гарсон с явной тревогой взглянул в сторону фонтана.
— Действительно, — сказал Ковригин. — Эта свино-вепрятина кажется мне подозрительной. В Самаре, конечно, много чего изобрели. И по делу. Скажем, первыми создали Партию Дураков. И для них, вполне возможно, хорош метод юнната Харченкова. Но вряд ли он будет уместен для украшения меню вашего ресторана. Так что, откажемся от предложенного блюда.
Гарсон закивал с воодушевлением. И будто бы опасность с когтями росомахи только что отпрыгнула от него в густоту елового лапника.
— А потому заказываем, — подытожил Ковригин, — пти-коко, то есть табака по-гальски в чесночном соусе Ришелье. На десерт — вишнёвый пирог "Лютеция". Напитки сами выберете.
— Откушаете и пройдёте к оливковому маслу и к шахматисткам на раздевание, а может, потом — и в лабиринт? — поинтересовался гарсон. — Или экскурсию совершите сразу?
— Сегодня командует мой желудок, — сказал Ковригин. — Сытый и довольный он пожелает полениться и поурчать, а на деятельную экскурсию вряд ли окажется способен.
— Разумное соображение, — согласился гарсон.
Никаких разумных соображений Ковригин не высказывал. Просто болтал. Молол чепуху. Гарсон ему надоел. Но обслуживал тот старательно и насыщению Ковригина не мешал. Неодобрительных движений в фонтанных водах не наблюдалось. Можно было предположить, что тритонолягуш Костик спокоен, недостойных натур на подходе к его околотку нет. Или — все возможные шалуны и игроки, синежтурские и региональных значений, были Костиком уже исследованы, взвешены, допущены и рассеяны в отсеки по интересам. Чрезвычайных же едоков и любителей сладких мгновений более не ожидалось.
— Замечательно! — произнёс, наконец, Ковригин. Искренне произнёс. Чрево его уже было расположено именно к урчанию и покою в гостиничном номере.
Но и сыч, набивший себя деликатесами от лесных и полевых грызунов и придремавший на дубе, при шелесте в траве глазища вытаращит и пожелает узнать, что там в траве-то? Вот и Ковригин понял, что не уйдёт из заведения с Костиком под фонтаном, пока не увидит, какие такие лягушки играют на раздевание в шахматном отсеке. О чём и объявил гарсону. Тот кивнул, за указаниями к Костику не обратился — видимо, имел полномочия.
