Была бы такая камера, которая улавливает запахи. Запахи — намного более живая вещь, чем образы. Я часто гуляю по Лондону в жаркий день, ловя запахи нагревшегося мусора или плавящегося гудрона, и неожиданно переношусь на улочки Дели. Точно так же, проходя мимо торговца рыбой, я мгновенно вспоминаю о Грязнуле. Если же я чувствую запах пота или свежескошенной травы (на лужайке), то думаю о Кити. Сомневаюсь, чтобы кто-то из них обрадовался, что о нем вспоминают в подобной связи (особенно Грязнуля), но что поделаешь.
Как бы там ни было, мне бы хотелось, чтобы у кого-нибудь оказалась с собой камера, когда я медленно выступил из тумана с мертвой акулой на плече. Это было круто.
В тот день я был в лагере героем дня. Акулу поджарили и порезали на куски, чтобы все имели возможность ее попробовать. Кити заставил меня подняться во весь рост и еще раз рассказать обитателям лагеря, что со мной произошло. Когда я дошел до первого броска акулы, все замерли от изумления, как будто наблюдали фейерверк, а когда я говорил о том, как напряг руки перед решающим броском, раздались одобрительные выкрики. Весь остаток дня ко мне подходили люди и поздравляли меня. Самыми приятными для меня были поздравления Джеда. Он подошел, когда мы курили с Этьеном, Франсуазой и Кити, и сказал: «Молодец, Ричард. Это было супер. Думаю, нам нужно переименовать тебя в Тарзана». Кити захихикал как сумасшедший, потому что был под кайфом, а Джед подсел к нам, и мы стали балдеть вместе.
Это было вдвойне приятно, потому что Кити и Джед сошлись друг с другом. После путешествия за рисом я пытался убедить Кити, что Джед хороший парень, и теперь чувствовал, что мне удалось добиться определенного успеха в этом направлении. Оказалось, что у них есть что-то общее, — одно их тех странных совпадений, которые могли бы так и не обнаружиться. Шесть лет назад они оба ночевали в один и тот же день в одной гостинице в Джокьякарте. Они смогли вспомнить об этом, потому что в ту ночь гостиница при таинственных обстоятельствах сгорела. Однако, как оказалось, не при таких уж и таинственных. Кити был в отключке, и его донимали москиты в номере. Зная, что их можно отпугнуть дымом, он разжег небольшой костер, и следующее, что он помнил, — это была комната, вся охваченная огнем. Джед объяснил, что он спасся, выпрыгнув из окна на третьем этаже, а все его деньги сгорели. Кити извинялся за то, что произошло, и все покатывались со смеху.
Если кто-то и подпортил мне вечер, так это Багз, но по иронии судьбы все окончилось хорошо. Он подошел, когда мы снова смеялись, на этот раз вспоминая, как до Этьена дошло, что мы стоим на поле с марихуаной.
— Хелло, мэн, — произнес Багз, откидывая голову, чтобы убрать с глаз волосы.
Я ответил ему не сразу, потому что давился от смеха, а затем сказал: «Что?» Это был не слишком подходящий ответ. Я действительно был настроен дружелюбно, но мое «что?» прозвучало как вызов.
Если Багз и был обескуражен, то, по крайней мере, не подал виду; он бы никогда не выдал себя.
— Я только хотел принести свои поздравления. Насчет акулы.
— А. Спасибо. Я… я рад, что поймал ее. — Опять, из-за дурмана в голове, с языка слетали совсем не те слова. — Первый раз в жизни.
— Мы все рады этому… А мне приходилось раньше ловить акул.
— Да? — удивился я, изо всех сил пытаясь следить за тем, что говорю. — Правда? Потрясающе… Ты должен… рассказать нам об этом.
— Конечно, — сказал Кити и закашлялся. Его кашель подозрительно напоминал с трудом сдерживаемый смех.
Багз немного помедлил с ответом.
— Это случилось в Австралии.
— В Австралии… Боже мой!
— Лет пять назад.
— Пять лет? Так давно… да?
— Тигровая акула, три с половиной метра.
— Какая громадина!
У Кити неожиданно началась истерика, которая передалась Джеду, а от него остальным.
Багз слабо улыбнулся:
— Лучше я расскажу об этом в другой раз.
— Звучит потрясно, — только и смог я вымолвить, перед тем как он ушел. Затем Кити с трудом произнес «конечно», и я тоже залился истерическим смехом.
— Боже мой, Ричард, — сказала минуту-другую спустя Франсуаза.
Ее лицо блестело от слез.
— Что ты наговорил Багзу? Все, что ты сказал…
— Было не то. Я знаю. Ничего не смог с собой поделать.
Этьен подтолкнул меня локтем:
— Багз тебе не нравится, правда?
— Да нет. Я просто прибалдел. Плохо соображаю.
— Ерунда, Ричард, — сказал, хитро ухмыльнувшись, Кити.
Джед кивнул:
— Признайся, я же видел, как ты смотрел на него.
Воцарилось молчание. Все уставились на меня, ожидая ответа. Я пожал плечами:
— Ну хорошо, ваша взяла. По-моему, он козел.
На этот раз мы смеялись так долго и беспомощно, что другие стали глазеть на нас, пытаясь понять, что происходит.
— Спокойной ночи, Джон-бой, — произнес голос. Голос Багза, громкий и решительный.
— Спокойной ночи, Рич, — тут же подхватил эстафету кто-то. Трудно было понять кто, но я решил, что это Моше.
Я ухмыльнулся в темноте. Я знал, что Багза вывело из себя то, как мы посмеялись над ним, и догадался, что это был способ укрепить… что? Авторитет. Сейчас его слова были направлены в мой адрес — в адрес человека, который вызвал этот смех. Это должно было меня задеть.
Моя ухмылка стала еще шире, я позволил себе несколько секунд помолчать, а затем сказал:
— Спокойной ночи, Джессе.
Джессе, в свою очередь, передал эстафету Элле, которая передала ее австралийцу-плотнику, а тот — двум югославкам. Я не дослушал всю игру до конца.
Лежа на кровати и прислушиваясь к ударам «лазерных лучей» по крыше дома, я понял, что мне надо найти ответ на один вопрос. Почему Багз так сильно действует мне на нервы? Ведь он на самом деле действовал мне на нервы. Я даже не осознавал, насколько сильно, пока Джед не настоял, чтобы я признался в этом.
Нет, он не сделал мне ничего плохого и не сказал ничего грубого. Фактически, мы с ним почти не разговаривали. Не вели бесед. Мы говорили только о работе, обсуждали некоторые плотницкие детали по изготовлению новых острог; я передавал ему сообщения от Грегорио и Грязнули и все такое.
Чтобы ответить на вопрос, я мысленно составил перечень вещей, благодаря которым он настроил меня против себя. Это был его глупый стоицизм, когда он поранил себе ногу; история с супом; его дурацкое имя. У него была еще одна невыносимая черта — стремление выглядеть самым крутым. Если вы рассказывали о том, что наблюдали восход над Боробудуром, он говорил, что следовало еще посмотреть и закат, а если вы знали хорошее местечко в Сингапуре, где можно перекусить, он говорил, что знает места и получше. А если вы поймали акулу голыми руками…
Я решил не предоставлять ему случая рассказывать мне о поимке тигровой акулы.
Но все это были недостаточно веские причины. Здесь, скорее всего, крылось что-то еще.
— Значит, просто интуиция, — пробормотал я, засыпая, но данный ответ не удовлетворил меня.
Хорошо бы сегодня ночью, подумал я, повидаться с мистером Даком, потому что я мог бы попросить его рассказать о характере Багза поподробнее. Но, к сожалению, мистер Дак так и не появился тогда. В этом отношении он вел себя, как такси. Такси и ночные автобусы.
Дождь лил всю неделю и еще половину следующей, но рано утром в четверг перестал. Все облегченно вздохнули, и прежде всего рыбаки. Опускаться под воду не больше, чем на минуту, время от времени замечать рыбу и бросать острогу, как правило, промахиваясь, — все это уже порядком поднадоело. Когда мы проснулись и увидели вновь голубые небеса, мы помчались к морю. Нас обуяла какая-то страсть убивать: мы справились с дневной работой за полтора часа, а затем только оставалось найти, как убить время.
Грегорио с Этьеном поплыли к коралловым рифам, а мы с Франсуазой вернулись на берег — позагорать. Сначала мы лежали молча: я наблюдал, сколько пота соберется в моем пупке, прежде чем пот польется через край, а Франсуаза, лежа на животе, пересыпала между пальцами песок. В нескольких метрах поодаль, в тени деревьев, плескался в ведрах наш улов. Учитывая его происхождение, звук был необычайно умиротворяющим. Он служил прекрасным дополнением к морскому ветерку и сиянию солнца. Мне не хватало этого звука потом, когда вся рыба умерла.
Вскоре за последним всплеском Франсуаза грациозно приподнялась и теперь, подбоченившись, стояла на коленях, вытянув загорелые голени. Затем она закатала до талии купальник и вскинула руки в голубое небо. Она застыла в этой позе на несколько секунд, а потом снова расслабилась и опустила руки на колени.
Я невольно вздохнул, и она взглянула не меня:
— В чем дело?
Я заморгал:
— Ни в чем.
— Ты вздохнул.
