При виде того, как я приканчиваю его товарища, раненый вазой дотянулся до кармана и достал щелкнувший нож.
– Даже не думай! – рявкнул я и поднял оружие, оброненное мертвым торчком.
Потом захлопнул дверь и моментально отключился.
Comments on this: 0
Знайте, что жизнь ближайшая – забава и игра, и красование и похвальба среди вас, и состязание во множестве имущества и детей, наподобие дождя, растение от которого приводит в восторг неверных; потом оно увядает, и ты видишь его пожелтевшим, потом бывает оно соломой…
57:19
20 Раджаба, 19:58
А когда пришла к ним истина, они сказали: «Это – колдовство и мы в него не верим». (43:29. – Прим. мутакаллима Издателя.) Даже Кактус не пожелал откомментировать предыдущую запись. Ну и шайтан с вами, я пишу свой журнал для себя.
Comments on this: 1
Cactus: Да тут я, тут. Что, уже из Сети выйти нельзя?
Это – из рассказов про сокровенное. Мы открываем их тебе; не знал их ты и твой народ до этого. Терпи же!
11:51
20 Раджаба, 20:09
Я чувствую, как символы прошлого медленно убивают меня. Держу в руке треснувшую, давно уже негодную флэшку с музыкой, под которую занимался сексом со своей первой девушкой – и медленно погибаю от удушья. Вижу постер с давно забытой группой, на концерт которой когда-то сходил со школьной подругой – и невидимый ледяной кинжал проворачивается в груди. Перечитываю первую строчку письма девчонки, с которой впервые поцеловался – и яд растворяется в моей крови.
Все, все, что я вижу вокруг себя, полно символов прошлого, и они отнимают у меня жизнь, и так каждый день, изо дня в день, дни напролет.
Все мои снимки, сделанные за годы – это «портреты Дориана Грея», только наоборот! Они живы, а я – лишь источник вечной радости для них, я истекаю жизнью под их веселыми взглядами. Не смотри на фотографии! Сожги их, чтобы не возникало искушения лишний раз убедиться, как жестоко время и как много ты оставил позади. Убивает даже голограмма на водительских правах. Никогда, никогда не смотри на нее.
Все, что вызывает хоть мимолетное, но воспоминание о чувстве, событии или слове – смертельно. С каждым днем в мире все больше символов, впитавших в себя частицу моей жизни, и больше всего их рядом со мной. И я умираю под их неощутимым весом, горблюсь и тупею.
Только любовь юной девы еще могла бы вдохнуть в меня огонь, но огонь этот стал бы холодным, синим, и не согрел бы никого и ничего, кроме моего полумертвого сердца. Но даже это мне уже недоступно – ибо юным девам, чья любовь только и греет, интересны только спортсмены и музыканты. И все, кто старше тридцати, кажутся им глубокими стариками… Возраст человека непростителен, и никто еще не оседлал пегого коня времени.
Где тот день, час, где тот год, в конце концов, когда передо мной осталась только одна дорога? С нее уже не свернуть, можно лишь оглянуться по сторонам и умереть еще одну тысячу раз, потому что кругом – тысяча символов прошлого, и они убивают.
Comments on this: 1
Cactus: Ты спятил, дядя! Прекращай корчить из себя философа и рассказывай, что было дальше. Я никуда не делся!
Не удаляйте их из помещений, и пусть они не выходят, разве только совершат явную мерзость.
65:1
20 Раджаба, 20:10
Сутенер Эдик погиб, нет его больше ни в какой реальности. Он больше не вернется, даже если я приеду в Чайна-Таун и прогуляюсь по местам «боевой славы» – ведь по деловой карьере его, лелеемой годами, был нанесен страшный удар. Вернуться означает бежать из города, и даже в таком случае скитаться ему по стране с чужим именем и в страхе за собственную жизнь.
Поэтому он больше не объявится в моей черепушке властным и наглым типом.
Что было дальше, спрашивает Cactus…
Я-1 вдруг осознал себя стоящим с пистолетом в руках, а в нескольких метрах от себя увидел старую китаянку (она осела на пол и тяжело дышала, прижимая ладонь к кровавому пятну на плече) и двух девиц с доком Бо. Очевидно, они вывалились из палаты и теперь в испуге таращились на немую сцену.
– Что за черт? – спросила Жанли. – Кто стрелял? Кто орал?
– Все! Сматываться надо! Там еще один живой гулям, того и гляди через дверь палить примется, или кинжал метнет.
– Каждый длинный глуп, – покачал головой док.
Это он меня арабским присловьем припечатал, не иначе. Как же он был прав!
Мы с Бо подхватили раненую китаянку под руки и заволокли ее в комнату, где до этого жила Крошка Ли. Разглядывать ее было некогда, но платье шафранного цвета и пышная прическа смотрелись стильно. Девчонка явно не понимала, что тут происходит, и нервно цеплялась за рукав Евиного жакета.
– Валите отсюда! – приказал док. – Я не желаю, чтобы в моей клинике устраивались разборки! Что я без сестры буду делать? – едва не взвыл он и принялся утешать помощницу. Та явно нуждалась в срочной медицинской помощи.
– Куда валить? За дверью наверняка зреет засада.
Он провел нашу троицу узким коридором к боковой стене дома и буквально вытолкнул на пожарную лестницу.
– Вверх полезайте, на крышу. На дальнем торце есть такая же лестница, а эта внизу обломана.
– А торчки тебя не достанут?
– Через три минуты тут будут все, кого я когда-либо спас. И тогда не поздоровится не только твоим идиотам-торчкам, но и тебе самому. Так что делай ноги, пока цел, – свирепо заявил док и буквально выпихнул меня за окно.
На крышу мы выбрались благополучно – девчонки нимало не струсили. Крошка Ли в своей Африке еще и не такое проделывала, а Жанли, по-моему, девка без нервов.
Желтое платье и вообще помпезный вид пигмейки едва не заставил меня расхохотаться, когда я рассмотрел ее на захламленной крыше. Но я представил, как мне придется оправдывать смех, и стиснул зубы. Не хватало еще обидеть Ли в первый же день ее внезапного «выхода в люди». Да и торчки могли расслышать гогот с небес и озаботиться его происхождением.
Мы не мешкая ринулись в указанном Бо направлении и вскоре достигли дальнего конца крыши. Если кому-то взбредет в голову задрать голову, он непременно нас увидит, однако оставаться наверху было нелепо. Я всучил один из пистолетов Жанли и велел ей замыкать нашу вереницу домолазов. Девчонка ухватила оружие с видом завзятой киллерши и даже прицелилась в антенну, пробуя себя в новой роли. Будь я настоящим преступником, а не безвинно попавшим в переплет рафинадом, мог бы привлечь ее к серьезным делам – телка вела себя смело, даже крови не испугалась.
Через минуту мы уже очутились в узком переулке, в компании с вонючими мусорными баками. У главного входа в дом, судя по крикам, назревал конфликт, поэтому я предпочел провести девиц дворами. Потеряли во времени, зато выиграли в безопасности.
Возле машины я остановился (в тени навеса) и прижал головенку Крошки Ли к животу. Она в недоумении задрала губастую рожицу. Тогда я сел за руль и смог глянуть ей прямо в глаза.
– Прощай, Ли, – сказал я на убогом английском. – Иди туда. – И я показал ей на вход в жилище Пу Сина. – Там добрый господин, он тебе поможет.
– А ты? Разве не ты мне поможешь?
– Мне надо ехать. Прости, Крошка Ли. Я скоро приеду с тобой повидаться.
– Приезжай скорее, – лукаво усмехнулась она. – Ты так и не узнал, что я умею.
Иблис меня побери, ну и паршивая же сцена. Словно в дешевой постановке уродовского театра. Перед тем, как скрыться в доме Пу Сина, Ли обернулась и вильнула задницей.
Когда я сорвал машину с места, Ева с мрачной физиономией сидела рядом.
– Могла бы остаться, – проговорил я.
– Спасибо, не хочу. Мне здесь не нравится. В «Розалинде», по-моему, было куда приличнее.
– Здесь денег больше – национальная экзотика! Тайки, например, почти все тут работают. Ты не смотри на грязь, для клиентов тут стараются изо всех сил. В банях так вообще можно годами жить, хватило бы денег…
Откуда у меня в мозгах возникли эти фразы? Неужели сутенер Эдик все еще жив и прячется в мозговой лакуне? Я несколько секунд в тревоге прислушивался к себе, но ничего криминального больше в башку не лезло, и я расслабился.
– Ты предлагаешь мне вернуться?
Но я промолчал: Жанли отчего-то была мне симпатична, и так просто оставлять ее на съедение китайским волкам не хотелось. Впрочем, в конечном счете это ее дело. Сутенер Танк исчез, и настоящий совет подать ей было некому.
Вскоре мы благополучно выбрались из Чайна-Тауна (обе пушки я выкинул в мусорный бак прямо из окна «лады»).
– Почему ты не зашел к тому китайцу за деньгами? – спросила Ева.
– Опасно… На мне труп торчка. Кто теперь будет разгребать это дерьмо?
По правде говоря, в тот момент я даже не представлял, имею ли право требовать юани от Пу Сина, и вообще не помнил такого имени. Какие были отношения между китайцем и сутенером, о том мне было неведомо. Но я точно знал, что идиотская перестрелка с убийством поставила на всех договоренностях крест. Недаром местный проныра Эдик свалил из моих мозгов – знал, паразит, что вся его карьера накрылась и ждать чего-то хорошего от жизни теперь нечего.
