8 — воровали в крупных универмагах,
7 — арестовывались за мошенничество,
3 — были предъявлены обвинения в насилии,
21 — в настоящее время находятся под следствием…
/данные 2001 года/
(конец вводных)
----
— А кто у них там министр обороны?
— Сначала какая–то баба была, потом какой–то мужик, потом бывший главный финансист, лунатизмом болеющий. Но этот недолго отбыл — тут же самоснялся, как наигрался в пистолетики–вертолетики.
— Тогда, думаю, «прибалтийский случай» опять замкнет страну на бабу.
— Не должны. Президент у них тоже баба. Второй срок отбывает. Непропорционально получится.
— Будете смеяться, но начальник внутренних дел у них — так сказать…
— Небось, голубой?
— Да нет, нормальная баба, только генерал.
— Нормальная в генералы не пойдет!
— Что они там, ополоумели?
— Точно–точно!
— Извращенцы! — в сердцах выговаривает Замполит.
— Кирдык стране! — соглашается Петька. — Ничего нормального из такой страны не выйдет.
— Как раз нормальное и выходит, остальное — остается.
— Когда мы выступим, там у них уже другой кто–то президентить будет, баба свое отмотает.
— Дай справку по ресурсам.
Сергей — Извилина сыпет цифрами, попутно делая привязки и прогнозы на будущее.
— И на что там живут?
— Как всякая новая Европа — исключительно в долг.
— И чем думают?
— Мечтают, как и США, стать посредниками между производителем и покупателем. Вся Европа мечтает, но на сегодня особенно у новичков зудит.
— Это кто тогда работать будет?
— Мы — те, которые не вымрут, Африка — которые не вымрут, Азия — которых не убьют, ну и так далее… Но конечная истина зависит от точки зависания мозга, — говорит Сергей — Извилина. — Я вам предложил собственную…
Умный не осудит. Извилина не осуждает. Можно ли осуждать болезнь? Но рецепт ищет все время. Отнюдь не на излечение, которое считает едва ли возможным, но вот остановить бы распространение… Как? Перебирает различное. Создание неких «здоровых зон»? Где? Защитники города, которому угрожает осада, не надеясь на помощь извне, накапливали все жизненно необходимое внутри. Но то, чем они владели, эти самые накопления как раз и представляли интерес для захватчика. И только Спарта осуществляла накопление людей, которых нельзя перевербовать. Воспитание–тренировка «лейкоцитов»? Извилина ищет стратегию…
Сашке же не дает покоя тактика, и он в который раз просматривает на ноутбуке Извилины «тепловую» запись слежения и бомбежек баз «террористов». Видит, что охоту устраивают уже и за отдельными людьми, которые разбегаются и пытаются прятаться в складках местности. Что некоторое время умудряются спасаться лишь те, кто передвигается и постоянно меняет направления, словно инстинктивно понимая, что можно использовать в этих обстоятельствах единственный шанс — временную задержку составляющую разницу высоты — те несколько секунд после наведения, пуска и подлета «умных» бомб. Тех, кто сдается, пытается залечь, накрывает всполохами разрывов… Видит больше, чем показано — пренебрежение средствами пассивной защиты — отсекателями тепла, которые необходимо носить с собой, как когда–то носили противогазы. Видит, что не подготовлены элементарные крытые щели «змейка», и «лисьи норы», словно и не знали, что тело оставляет тепловой рисунок. И тут два варианта для всяких недотеп: — либо, раз уж так случилось, жаться к пожарищам, пряча тепло за теплом, либо держа мозг холодным, уходить неповторяющейся кривой, попутно искать природные средства защиты, кои могут быть разными.
Предохраняться надо, если есть риск залететь на болезнь фатального свойства! — А если так? — думает Сашка. — Не холод, не азотное, и не в реку с деревянным тазиком поверх головы, а в нору и тепловую шашку поверх нее? Несколько шашек по периметру? Тепло под теплом прятать?.. Или подмену вбросить — куклу с 37 по Цельсию? Чтобы у них по счету сходилось?..
САШКА (70‑е)
На ночных стрельбах «бегунков» (ростовые) подсвечивают невяло, и «пулеметное гнездо», как моргать начинает, так вот по этому морганию и надо пулять своим встречным. Есть еще и «вертолет» в свою натуральную — поднимается над землей на специальных штангах, но его уже совсем просто. Но снять сначала надо двигающихся парой «бегунков» — первый их показ. Это полагается сделать очень быстро, и потом бежать изо всех сил на следующий огневой рубеж, чтобы успеть ко второму показу. Там они второй раз предъявятся на свои секунды — «поплывут» в другую сторону…
Сашке в роте не нравится — бестолковка какая–то — не сложились отношения. Как индивидуальный зачет, взводный говорит, чтобы отстрелялся похуже, а это для Сашки самое сложное… С учебного центра началось, когда еще дырки в мишенях считали. Тогда и стали говорить: надо отстреляться не «по–снайперски», а на «четверочку», да не только за себя, но и за соседей. С первых же стрельб с Сашкой специально взялись выставлять самых слабых со строго выставленной им задачей — палить в «белый свет».
«И что б ни одной случайной дырки в мишенях!» — говорит ротный.
Он про эти дела тоже знает. У всех строго ограниченное количество патронов, а у Сашки, кроме своих нормированных, добавочные — взводный подсовывает. И определяет ему двоих с левого бока, двоих с правого. Сашка, когда на «четверочку» отстреливал этот «малый индивидуал», то, чтобы не запутаться, две пули в десятку клал, а одну вверх забирает, по вертикали. Но опять недовольные. Последний раз проверяющий брякнул: «Надо же, как отстрелялись — никогда такого не видел — у всех пятерых одинаково, хоть листы друг на дружку накладывай…» В роте тоже решили, что Сашка нарочно так — что издевается… Косились. После учебного центра, как присягнули, опять началось.
В армии, то, что умеешь лучше всех, превращается в обязанность. И даже в упрек. Никто больше это не ценит, напротив, отказ поступать по сложившейся схеме вызывает в лучшем случае — недоумение, в худшем — озлобление.
Бегает он тоже лучше всех, только «короткие» не любит. «Длинные» Сашка сколько угодно может бежать. Иногда имена под шаги выговаривает — самые простые русские имена. С ними бежать легче, сколько бы не нагрузили. А у Сашки, кроме своего автомата, еще чей–то на себе, и противогаз, а в ранце у него два кирпича в газетную бумагу обернуты — но это у всех.
Прибежать надо всем отделением разом — «кучей», чтобы интервал между первым и последним был не больше, чем «сколько–то там метров». Со слабых все снимают и разоблачают до пояса, чтобы «обдувало», чтобы в обморок не упал. Потом на ходу, перед контрольным, опять снаряжают. Снова автомат на шею и противогаз. Руки уже не на плечах «сопровождал», только по–прежнему до пупа расстегнутый и красный — дышит паровозом. Зачем куришь, спрашивается? Сашка этого тоже не понимает.
В ротах только русские. Рассказывали, что какой–то литовец (давно) на что–то обиделся и в сложенные купола шприцом серную кислоту прыскал. Поймали на том, что у самого карман разъело. После этого балтийских национальностей, хоть все роты обыщи, ни одного не стало. Сашка помнит, что Михаил Афанасьевич ему рассказывал, что в Риге, через неделю, как ее освободили, какой–то националист в него с чердака стрельнул, и про «зеленых братьев» рассказывал, которых чуть ли не до середины пятидесятых из пролесков выкуривали… Михаил Афанасьевич с того подлого выстрела с крыши инвалидом стал, очень обижался, что в спину: сверху вниз получилось и полживота вырвало. С цветами ведь, подлюги, встречали — весь город высыпал, улыбались, целовали… и стреляли в спину.
Сашке лучше всего думается и вспоминается, когда он бежит. Часто у взводного отпрашивается «побегать», в воскресенье тоже, и бегает тут же — с окон видно. Бежит и думает — в порядок мысли приводит. Почему не сложилось?
Сашку недолюбливают. С самого «карантина». Не сложилось… Раз в три месяца в ротах положено «равнять мушки». Во всяком случае, в воздушно–десантных — точно. Хоть прыгают не всякий месяц, но в декаду выпадают зимние или летние КШУ, еще полковые и дивизионные, бывает что и всего округа, и тогда будет приказ снаряжаться по боевому, не чехлить автомат в ранец, за спину, а пихать под запаску, крепя обрезком стропы к правой лямке, те, которым всучат старые 7.62 с надсадками под холостой патрон, еще и выдергивать в воздухе, имитировать стрельбу «абы куда» — чисто показушные дела. Остальным можно не дергать, но все равно, «по боевому» прыгать мало кто любит. Приземляешься — держи рожу влево, чтобы не приложиться мордой. Иначе аккурат зубами получается в крышку ствольной коробки, но тут, если ветер, упал, перекатился — автомату по любому достанется. Бегаешь, спишь с ним, обернув руку вокруг ремня, намертво вцепившись в цевье — чтобы не «ушутили» старослужащие, привыкаешь так, что позже без него чувствуешь себя словно голый. Потом, вдруг, на очередных стрельбах обнаруживаешь — стреляет «не туда» — время равнять мушки…
