Колин поглядел на дом. В окне он увидел какую-то фигуру, но на таком расстоянии нельзя было понять, мужчина это или женщина.
— У него две дочки — заглядишься, — добавил Стэффорд.
Зазвонил колокольчик. Гонявшие мяч остановились. Толпа фигур в синих куртках ринулась в школу.
— Ты тут ешь? — сказал Стэффорд.
— Да, — сказал он.
— Ну, так увидимся.
Стэффорд хлопнул его по спине и, кого-то окликая, побежал к каменной лестнице.
День тянулся медленно. На большой перемене он Стэффорда не видел. Они обедали в узком помещении, которое до перестройки было частью галереи — под окнами в заложенных арках стояли столы и деревянные скамьи. Потом он опять пошел на площадку. Там играли в регби, Коннорс бежал с мячом, из-под куртки у него торчал край рубашки. Некоторое время он стоял у края площадки с другими мальчиками, стараясь оттянуть минуту, когда ему все-таки придется пойти в туалет. В конце концов он решился, но там никого не было. Обычные кабинки и умывальники. Судя по цвету раковин, умывальниками никогда не пользовались.
Днем, как и утром, у них было два урока. Но уже настоящих, с другими учителями. Ходжес не то нарочно, не то на самом деле забыл про таблицу умножения. Про гимны он тоже забыл. После большой перемены он только заглянул в класс, чтобы отметить что-то в журнале и объявить, какой у них будет урок.
— По сравнению с мистером Плэттом, который сию минуту начнет обучать вас вашему родному языку, джентльмены, я — сущий ангел. На вашем месте я бы слушал его с величайшим вниманием, и горе тому мальчику, который не сразу выполнит его приказание!
Он быстро вышел, взмахнув мантией, на ходу снимая очки, проводя ладонью по голове.
Некоторое время в классе стояла тишина. Потом впереди зашептались. Кто-то засмеялся. В коридоре снаружи раздались голоса, кто-то что-то сказал, голоса стихли.
Шепот в классе продолжался. Утром многие мальчики, закончив списывать расписание в дневник или выводить свои фамилии на обложках тетрадей и на учебниках, сразу откидывали головы и уставлялись в потолок. И теперь тоже несколько голов было задрано, широко раскрытые глаза смотрели тупо, носы под глазами морщились, губы под носами шевелились.
Из глубины класса появился человек. Он был коротконогий, коренастый, с густыми черными волосами. В стеклах его очков отражался свет, и глаза оставались невидимыми. Стекла были толстые, лицо ниже очков тяжелое, нос короткий, как и ноги, рот широкий, губы мясистые, а подбородок выдавался вперед.
Он выждал, пока мальчики на передних партах не осознали его присутствия. Затем в полной тишине прошел через весь класс, положил стопку книг на стол, откашлялся, вытер рот носовым платком, поглядел вокруг и сел.
— Меня зовут, — сказал он, — мистер Плэтт.
Он вглядывался в них еще несколько секунд.
— Ваших фамилий я не знаю, но вскоре, — сказал он, — я, вероятно, их запомню.
Он снова выдержал паузу.
— Утром вам должны были выдать учебники с зеленым корешком, озаглавленные «Основы английской грамматики». Я попросил бы вас, когда я скажу, тихо вынуть учебник с зеленым корешком. И еще я попросил бы вас, когда я скажу, достать тетрадь в синей обложке с надписью «Английская грамматика». — Он помолчал. — Учебник, тетрадь, ручка, линейка. Чернила для тех, у кого нет авторучек, уже, я полагаю, налиты в чернильницы. Итак, достаньте то, что я назвал.
Урок этот не сохранился в памяти Колина. В классе было жарко, из дыры в полу все еще поднимались запахи стряпни, и его сморила дремота. Он прислонил голову к стене, ощутил прохладу деревянной панели и до звонка, возвестившего окончание урока, не замечал ничего.
Перемена была очень короткой. Фигура мистера Плэтта в черной мантии исчезла из класса, и через минуту-другую на ее месте возник высокий светловолосый человек в костюме спортивного покроя. Он сказал, что его зовут мистер Уэлс. Он преподавал французский язык. Они повторяли за мистером Уэлсом гласные звуки. У него был маленький рот с узкими губами. Глаза были голубые, нос длинный и острый. Он показывал, как нужно произносить французские гласные, и по классу прокатывались смешки, когда он растягивал рот, чтобы произнести «э», опускал челюсть, выговаривая «о», потешно складывал губы трубочкой, показывая, как получается «ю».
Ученики хором повторяли звуки, записывали простые слова, Уэлс вызвал двух-трех человек, и каждый произносил гласные поодиночке — в классе слышался сдавленный смех, но Уэлс его как будто не замечал.
Он, весь красный, стоял у стола и повторял гласные так, словно упражнялся у себя дома перед зеркалом. Этот урок, как и предыдущий, длился три четверти часа. Все уже ждали звонка, и, когда он зазвенел, в классе стало шумно.
Но урок продолжался, и мальчики затихли. Из коридора доносились шум и крики, хлопали двери, шаркали подошвы. Потом крики раздались за окнами.
Уэлс продолжал писать на доске слова, а они списывали. Наконец учитель обернулся на шум снаружи.
— Что, был звонок? — Он обвел их взглядом.
— Да, сэр, — ответили почти все.
— Запишите домашнее задание, — сказал он. — Если не ошибаюсь, завтра я у вас с утра. — Он объяснил, какие слова они должны выучить наизусть.
Уэлс собрал свои книги с таким же рассеянным видом, с каким вошел, и направился к двери. Несколько мальчиков проскочили в нее перед ним.
По дороге к автобусной остановке он посматривал по сторонам, но Коннорса нигде не было. На остановке уже выстроилась очередь. Первые несколько миль он ехал стоя. Когда он поднялся на крыльцо, было уже шесть — он вышел из дому больше десяти часов назад.
Отец спустился на кухню и слушал, сидя за столом, пока мать собирала чай.
— Значит, вы уже начали заниматься?
— Французским, — ответил он и сказал еще про грамматику.
— А на дом вам что-нибудь задали?
— Учить уроки дома нам велели час.
— Ну, тебе пора за них браться, — сказал отец.
— Пусть сначала выпьет чаю. И отдохнет, — сказала мать. Они смотрели, как он ест.
— А учителя у вас какие?
— Их там называют наставниками.
— Наставники. Наставники. А какие они?
— Строгие очень.
— Так ведь иначе, наверное, толку не добьешься.
Он достал свой дневник.
Отец взял его, перелистал страницы.
— А это для чего?
— Чтобы отмечать, кто хорошо трудится, а кто плохо.
— Верят, значит, в труд, — сказал отец.
— У них и девиз такой: «Труд — это удовольствие». — Он потрогал эмблему на куртке.
Отец засмеялся.
— Ну, уж не там, где я тружусь, — сказал он. — Тот, кто написал такое, никогда на шахте не бывал.
Он прочел расписание, низко нагибаясь над страницей.
— Латынь, ага, ага. Химия, физика — порядком для одной недели. Четыре математики. Родной язык четыре раза. Да нет, пять, — добавил он, ведя пальцем по строчкам.
Немного погодя отец начал собираться на работу. Он стоял во дворе, подтягивая седло.
— Регби у тебя, значит, завтра.
— Угу, — сказал он.
— Ты уж выложись по-настоящему.
— Угу, — сказал он.
Отец поглядел на него.
— Они не важничают, не задираются?
— Нет, — сказал он.
— Может, тебе там не по себе?
— Нет. — Он помотал головой.
— Это очень хорошая школа.
— Ну, ладно, ладно, — сказала мать. — Не лучше, чем он того заслужил.
— Пожалуй, что и так, — сказал отец.
Он сел на велосипед.
— Ну, удачи тебе на завтра, если утром не увидимся, — сказал он.
Колин стоял во дворе и смотрел ему вслед. Потом поднялся к себе в комнату. Сидя на кровати, он произносил гласные, заучивал указанные учителем слова.
Через час к нему вошла мать.
— Пора тебе ложиться, голубчик. И так уж засиделся.
— Я еще не все слова выучил, — сказал он.
— Но ведь ты просидел, сколько вам велели.
— Я же их не выучил.
— Я дам тебе записку, что ты учил, сколько положено, — сказала она.
Он начал раздеваться. На пустыре за окном играли Батти и Стрингер. Прежде чем лечь, он спустился вниз.
— Ты не пиши, — сказал он. — Я сам ему объясню.
— Не беспокойся. Я ему напишу. Ты ведь учил, — сказала мать.
— Я сам ему объясню, — сказал он. — А тебе писать не надо.
Она смотрела, как он поднимается по лестнице. Лежа в кровати, он слышал, как она ходит по кухне, и слышал, как Стивен за стеной ворочается с боку на бок. Наконец двери были заперты, окна закрыты, и мать медленно поднялась по лестнице.
Она вошла к Стивену. Он услышал, как скрипнула кровать, когда она подоткнула одеяло. Она приотворила дверь его комнаты.
Он лежал тихо, и дверь закрылась.
Солнце еще не зашло, из-под занавески пробивался свет. Он уснул, а в ушах у него отдавались голоса Стрингера и Батти.
