Джаччи останавливается.
— Извините… — парень притворяется, будто не слышит. Джаччи повышает голос, — Извините?
Стэп удостаивает ее взглядом.
— Да?
— Вы что, читать не умеете? — указывает она на броское объявление — «Курить запрещено».
— Что?
Джаччи решает отступиться.
— Здесь нельзя курить.
— Я просто не заметил, — Стэп роняет окурок на пол и давит его каблуком. Джаччи раздражена.
— Что вы тут вообще делаете?
— Жду синьору Джаччи.
— Это я. Чему обязана?
— Ах, это вы… Извините за сигарету.
Стэп усаживается в кресле поприличнее. На секунду кажется, что он в самом деле расстроен.
— Не стоит. Так что, вы хотите?
— Я хотел поговорить о Баби Джервази. Не стоит так с нею обращаться. Видите ли, синьора, эта девушка весьма ранима. А родители у нее — сущие изверги. И вот когда вы берете ее за горло, родители сажают ее под замок, а хуже всего от этого мне, потому что я не могу с нею видеться. И мне это совсем не нравится, понимаете?
Джаччи выходит из себя. Как смеет эта шваль так с нею разговаривать!
— Нет, не понимаю. И не понимаю, зачем вы вообще сюда пришли. Вы родственник? Брат?
— Нет. Я, скажем так, друг.
Вдруг Джаччи вспоминает: она его уже видела. Из окна. Это с ним Баби сбежала из школы. Они говорили о нем с несчастной матерью. Опасный тип.
— Вы не имеете права здесь находиться. Уходите, или я вызову полицию.
Стэп встает и улыбаясь подходит к ней вплотную.
— Я пришел поговорить. Хотел достичь компромисса, но с вами, как я вижу, этого не выйдет.
Джаччи высокомерно глядит на него. Тоже мне, пугальщик нашелся. Мальчишка, хоть и сильный, а ум короток. Стэп наклоняется, будто хочет посекретничать.
— Вот что я вам скажу, синьора. Запомните это слово: Пепито.
Джаччи бледнеет. Не верит своим ушам.
— Вижу, вы поняли. Ведите себя как должно, и проблем не будет. Главное, найти нужные слова, так ведь? Запомните: Пепито.
Он оставляет ее в зале, бледную, постаревшую, с единственной надеждой: а вдруг ничего не случится. Джаччи идет к директору, отпрашивается и спешит домой. Ей страшно войти в квартиру. Открывает дверь. Все тихо. Крича, зовя его по имени, обегает комнаты и наконец падает в кресло. Обессиленная и одинокая больше, чем обычно. В дверях появляется привратник.
— Синьора, вы не заболели? Вы такая бледная. Сегодня приходили двое ребят, сказали, что от вас, чтобы погулять с Пепито. Я их впустил. Все правильно, да?
Джаччи уставилась на него невидящими глазами. Затем без ненависти, покорно и грустно кивает. Привратник уходит, Джаччи с трудом поднимается с кресла и идет запирать дверь. Ей предстоят долгие одинокие дни без веселого лая Пепито. Как она ошиблась в людях. Баби казалась такой гордой, такой разумной, даже чересчур умной, может быть, но не такой злой, чтобы задумать и осуществить подобное.
В тот день Паоло рано ушел с работы. Довольный, он заходит домой и вдруг слышит лай. В гостиной, на турецком ковре, виляет хвостом белый шпиц. Перед ним Полло с деревянной ложкой в руках.
— Готов? Пошел! — Полло бросает ложку на диван. Шпиц и ухом не ведет, его совсем не занимает, куда там полетел этот кусок дерева. Правда, залаять он залаял.
— Блин, ну что за идиот! Это какая-то неправильная собака! Недоразвитая, наверное. Только и знает, что лаять.
Стэп в кресле отрывается от нового комикса.
— Это тебе что, ученая собака? Его же не дрессировали. Чего ты от него хочешь?
Тут Стэп видит брата. Паоло стоит в дверях, не сняв шляпу.
— О, привет, братец, как жизнь? Я не слышал, как ты вошел. А что так рано?
— Раньше закончил. Что тут делает эта собака?
— Да вот, завел. На двоих с Полло. Нравится?
— Еще чего. Видеть ее не желаю. Посмотри, — подходит он к дивану. — Все уже в шерсти!
— Паоло, не самодурствуй. Собака поживет в моей половине.
— Чего-о?
Песик завилял хвостом и залаял.
— Видишь, ему здесь нравится!
— Сейчас ты мне спать не даешь, когда возвращаешься, а эта шавка вообще все время лает! Слышать ничего не хочу.
Паоло в ярости уходит.
— Блин, злой какой.
Полло приходит в голову мысль, он орет в другую комнату:
— Паоло, я эту псину выброшу… в счет моего долга.
Стэп смеется и снова утыкается в комикс.
Баби сидит позади Стэпа. Щекой прижалась к куртке, волосы треплет ветер.
— Ну, что сегодня было в школе?
— Все нормально. Было два пустых урока. Джаччи не пришла. У нее какие-то семейные проблемы. Да уж, если даже у нас с ней проблемы, то у семьи…
— Она тебе больше не сделает ничего дурного. Нутром чую.
Баби не совсем понимает, о чем это он, и меняет тему.
— А это точно не больно?
— Совершенно точно! Другие же делают. У меня вон какая большая. Было бы больно — я бы просто умер. А у тебя будет маленькая, ты и не почувствуешь ничего.
— А кто сказал, что непременно будет? Я же хотела только посмотреть.
— Ну хорошо, хорошо, не хочешь, не делай, договорились?
— Вот, приехали.
Они идут вдоль какой-то улочки. На земле песок, принесенный ветром с ближнего пляжа. Это Фреджене, рыбацкая деревня. Баби на секунду задумалась — а в своем ли она уме? «Сейчас мне наколют татуировку, страшно-то как. Надо наколоть не на видном месте, но и не в слишком тайном. А что если мама узнает? Раскричится, наверное. Она всегда кричит».
— Думаешь, где бы выколоть?
— Нет, Думаю, наколоть ли вообще.
— Тебе же так понравилась моя. И у Паллины тоже есть татушка.
— Ну да, ну да, но при чем тут это? А Паллина наколола себе сама, дома, тушью и иголкой.
— А тут даже лучше выйдет. Машинкой можно сделать разноцветную. Полный отпад.
— А иглы точно стерилизуют?
— Ну конечно, что за глупости ты городишь?
«Я не колюсь и сексом ни разу не занималась. Вот будет невезуха — подхватить СПИД от татуировки».
— Нам сюда.
Останавливаются перед старым домишкой. Ветер шевелит камыши на крыше, крытой листами железа. Разноцветные стекла в окнах. Дверь из темно-коричневого дерева. Прямо как плитка шоколада.
— Джон, к тебе можно?
— Это ты, Стэп? Заходи.
Баби идет следом. В нос шибает сильный запах спирта. Значит, спирт тут есть, осталось проверить, пользуются ли им. Джон сидит на низкой скамеечке и трудится над плечом блондинки, расположившейся перед ним на табуретке. Шумит моторчик. «Похоже на бормашину, — думает Баби. — Надеюсь, не так же больно». Блондинка смотрит прямо перед собой. Если ей и больно, она этого не показывает. Парень у стены опускает «Коррьере делло Спорт».
— Больно?
— Нет.
— Ну больно же!
— Я же сказала — нет.
Парень читает дальше. Он, кажется, раздражен оттого, что ей не больно.
— Готово, — Джон снимает машинку и наклоняется к плечу получше разглядеть свою работу. — Великолепно!
Девушка облегченно вздыхает. Вытягивает шею, чтобы убедиться в том, что восторг Джона был небеспочвенным. Баби и Стэп подходят поглядеть. Парень отрывается от газеты и подается вперед. Все молча смотрят. Блондинка жаждет одобрения:
— Красиво, правда?
На плече тысячью цветов переливается бабочка. Кожа слегка припухла. Свежие краски от невысохшей крови сияют еще ярче.
— Обалденно красиво! — отвечает ей читатель газеты. Это, наверное, ее парень.
— Очень красиво, — вторит в похвале Баби.
— Стой, дай промокну, — Джон прикладывает к плечу кусок марли. — Промывай каждое утро, несколько дней. Смотри не занеси инфекцию.
Блондинка, стиснув зубы, старается держать лицо.
Одно точно. Джон протирает иглы спиртом, по крайней мере, после процедуры. Парень достает пятьдесят евро. Улыбнувшись, обнимает свежетатуированную девушку.
— Ай! Больно!
— Прости, солнышко.
Осторожно обнимает ее пониже и уходит из лачужки.
— Стэп, а как там поживает твоя татуировка?
Стэп задирает правый рукав куртки. На мускулистом предплечье раскинул крылья орел с пламенеющим языком. Стэп шевелит пальцами на манер пианиста. Сухожилия извиваются под кожей, орел взмахивает крыльями.
— Неплохо вышло, — любуется Джон своей работой. — Можно чуток подправить…
— Как-нибудь в другой раз. Сегодня — вот ей.
— Этой милой девушке? И что вам, синьорина, угодно получить? Уже решили, где будем накалывать?
— Ну… где-нибудь, где не очень заметно. Если предки увидят, будет очень плохо.
— Ну, некоторые накалывают на заднице, некоторые на голове, — улыбается Джон. — Как-то пришла американка, требовала наколоть… ну ты понимаешь где… Хоть бы побрила сперва!
