Удар пришелся прямо по печени, я почувствовал горечь во рту, электрический ток пробежал по моим венам, руки мои загорелись, и в руках засверкал нож, я воткнул его, мозг мой тоже загорелся, воткнул его больше тридцати раз парню в живот, до десятого удара он еще был в сознании, он не проронил ни звука, сукин сын, он лежал и смотрел, как я втыкаю в него свой нож, потом он потерял сознание и умер, а я продолжал втыкать в его тело нож, чтобы знать наверняка, что он уже не встанет.
Я вытер нож, убрал все, вернулся в свой угол и стал ждать рассвета.
Кто-то сказал однажды, что доверие – это своеобразная форма самоубийства.
Когда в тюремной камере кто-то умирает, никто ничего не знает, я знаю только, что я проснулся, а парень был уже мертв, вот что обычно все говорят, даже если ты что-то знаешь, ты не такой дурак, чтобы болтать об этом. Сантана оказался по уши в дерьме, он не знал, пытался ли баиец убить меня и кто убил самого баийца. Он то и дело вызывал меня. Это не допрос, повторял он, но ты единственный человек, который в состоянии помочь мне разобраться в этом деле. Сегодня убрали креола, а завтра могут убрать тебя. Я сказал ему только то, что собирался сказать. Эти ребята не промах, убивают так, что человек и пикнуть не успевает, им самое место работать у нас, в «Альфе», сказал я. Сантана заерзал на стуле, но я твердо решил держать его на коротком поводке. Я чувствовал себя актером на сцене и понимал, что инициатива в моих руках. Я обеспокоен, заметил Сантана, уж не хотят ли они тебя убрать?
Хитрость не знает границ. Она способна идти все дальше и дальше и может подчинить себе все и вся, если ей дать разгуляться. Кто хочет меня убрать? переспросил я. Ты даже не представляешь, как эти господа спят и видят тебя дохлым. Может быть, лучше мне попробовать перевести тебя в другую тюрьму, подальше отсюда? спросил этот хитрый сукин сын. Имей в виду, Сантана, что я отсюда никуда не пойду. А если меня переведут, то можешь забыть о нашем с тобой договоре, сказал я.
Он собирался меня перевести. Или прислать еще кого-нибудь, чтобы меня наконец-то убили. Но времени у него уже не было. Я оказался проворнее.
Пятнадцать тысяч долларов, вот цена, которую вы должны заплатить. Люди думают, что сбежать из тюрьмы трудно. Трудно в ней сидеть. Сбежать куда проще. Надо только заплатить все до копейки, все пятнадцать тысяч. С тех пор как я решился на побег, никто палец о палец не ударил, чтобы мне помешать.
Инструкция проста: вы подкупаете тюремную охрану. Ждете, пока наступит вечер воскресенья. Вы берете на мушку дежурных по комиссариату, держа в руке пистолет, который вам передал Энох. На самом деле держать их на мушке – это так, красивая фраза, им уже заплачено, спектакль, короче говоря. Но по сценарию вам следует прострелить ногу кому-нибудь из них, чтобы комедия выглядела более достоверно. Потом вы идете на оружейный склад, там находится под охраной весь полицейский арсенал, если вы очень сердиты, то можете застрелить караульного, но можете и оставить его в живых, это зависит от вашего настроения, в любом случае, его следует приковать наручниками. Я лично – застрелил его. Вы берете три автомата, три пистолета, патроны, наручники, связываете тюремных охранников и засовываете им в рот кляп. А потом выходите через главные ворота. Все это занимает пять минут. Я сделал еще одну вещь, засунул в рот одному из них записку: «Сантана, обратно я живым не вернусь».
Энох ждал меня на улице, сидя в машине.
Все это оказалось совсем не трудно. Подготовка заняла два дня.
Энох продал мою коллекцию оружия, а недостающую сумму раздобыл у моих адвокатов, итого пятнадцать тысяч. У меня осталось впечатление, что я слишком мало попросил у этих сосунков, если бы я попросил у них лимузин, они вполне могли бы подарить мне лимузин. Лимузин? Само собой, конечно мы найдем лимузин для нашего друга.
Мы с Энохом поселились в одной из гостиниц в центре города.
Разве я тебя не предупреждала, сказала мне Эрика во сне, что все эти господа – негодяи? Сколько еще ты собираешься торчать в этом блошином мешке? Нам надо как можно раньше убраться из города. Уедем в Рорайму. Купим там поместье. Рорайма, Амапа, Макапа – это уже не Бразилия, за границей они не станут тебя искать. Та ночь длилась бесконечно, я просыпался и засыпал, снова просыпался и снова засыпал, кровать в гостинице была отвратительная. Когда я просыпался, мне казалось, что сон мой продолжается наяву, он приходил откуда-то снаружи, проникал сквозь стены комнаты, вот только Эрика не приходила, она оставалась там, запертой в моем сердце. А когда я нырял в глубины своего подсознания, то не всегда мог ее там найти. Иногда она оказывалась в комнате, рядом со мной, кто-то внутри меня подсказывал мне это, она ищет тебя здесь, в этом номере, и тогда я открывал глаза, чтобы увидеть ее. Я был уже не тем человеком, что раньше, я изменился. Это они меня изменили. Я хотел сказать об этом Эрике во сне, но каждый раз забывал. Когда я вспоминал, она уже выпрыгивала из сна. Иной раз только я начинал говорить, как тут же просыпался. Я так много хотел о ней узнать, столько хотел ей рассказать, Эрика, я понял все, о чем ты мне говорила. И я понял это, потому что ты ушла от меня. Я хотел сказать Эрике, что в тот момент, когда баиец пытался убить меня, что-то родилось у меня внутри, прямо в печени, я чувствовал это. Что-то похожее на раковую опухоль. Какой-то особый свет, от которого светилась вся моя печень. Из моей крови исчезли те особые вещества, которые разлагают всю ту гниль, которую нам приходится глотать. В сердце моем родилась стойкая ненависть, и могу сказать, что эта ненависть стала той частью меня, которая мне нравилась в самом себе больше всего. К тому же это было то единственное, что мне хотелось сохранить и что я боялся потерять – свою ненависть. Я не мог появиться ни в «Альфе», ни у себя дома, вокруг было полно полицейских. Я потерял все. Но мне на это было наплевать, наступает такой момент, когда деньги перестают иметь значение. И тогда деньги превращаются в дерьмо. Единственное, что меня по-настоящему интересовало, это моя ненависть. Я боялся, что она испарится. Я каждый день искал для нее пищу, самую лучшую, какую только мог найти. Благодаря своей ненависти я превратился в страшного человека, вроде тех гадов, кого я сам ненавидел. Вроде доктора Карвалью, этого сукина сына, который выгнал меня из своего дома и еще орал на меня, обзывая шелудивым псом. Он возглавлял мой список. Нет, первым будет Сантана. Я не мог больше сидеть сложа руки. В одно мгновение я понял все насчет того, чтобы находиться по эту или по ту сторону, я уже размышлял об этом, но именно благодаря баийцу мне вдруг все стало предельно ясно. Я был оружием в руках этих людей. Пистолетом, несущим мир. Им был необходим такой пистолет, потому что все только и думают о том, как бы стащить их видеоприставку. Их Майами. Изнасиловать их дочерей. Напугать их. Я служил им гарантией. У них нет покоя, они повторяли это на каждом шагу, в нашей жизни нет покоя. Я был для них матадором. Их покоем. А теперь, когда дерьмо завоняло, они решили выкинуть свой пистолет в реку, и дело с концом. «Используйте и выбросьте», как пишут на упаковках сами знаете чего.
Всю ночь я размышлял об этих вещах и провалялся в кровати до позднего утра. Когда я встал, Энох уже сходил за газетами. Ты разговаривал во сне, сказал он.
Я проглядел страницы, посвященные полицейской хронике. Бомба взорвалась как раз вовремя. Из-за моего побега начальник тюрьмы оказался в дерьме по уши. А также полицейские, служившие в тюремной охране. Но нужно было окунуть с головой в дерьмо еще кое-кого. Первый из них нахлебается сегодня вечером.
Я остановил машину на углу и стал ждать. Перед домом Сантаны стоял полицейский автомобиль. Этот олень, должно быть, сильно трусит, сказал Энох. Мы включили радио, одна из станций передавала репортаж о моем побеге. Побег был спланирован, услышали мы, у преступника были сообщники среди офицеров полиции. Подозревали Сантану, который уже получил повестку в суд для дачи показаний. Министр безопасности распорядился провести специальное расследование, чтобы выяснить обстоятельства побега и наказать виновников, продолжал диктор. Кроме того, министр сообщил, что перед отделом по поимке беглых преступников Управления криминальной полиции штата поставлена задача арестовать «Южного убийцу» и что губернатор взял это дело под свой личный контроль. «Южный убийца». Вот как они меня теперь называли. Эти ребята обожают делать из мухи слона, сказал Энох. Мы убили не один десяток сосунков, вроде того парня на скейте, я своей рукой перестрелял не меньше трех десятков, никому и дела не было, а теперь сколько шума только из-за того, что отец этого парня оказался педиатром, забавно, ты не находишь? спросил он.
Без пятнадцати десять. Пора. Я думаю, что тебе стоит позвонить в гостиницу и сказать Эрике, что мы задержимся. Энох уставился на меня не мигая. Потом рассмеялся. Ты сказал это таким серьезным тоном, признался он, что я было подумал, что это правда. Я тоже рассмеялся. Мне бы хотелось, чтобы это было правдой, сказал я. Мне бы этого хотелось больше всего на свете, быть рядом с Эрикой. Знаешь о ней что-нибудь? спросил Энох. Нет, ответил я. Мне она нравилась, твоя Эрика, сказал Энох. Она была классная девчонка. Она мне знаешь что однажды сказала? Куплю себе грузовик и уеду куда глаза глядят. Я уверен, она так и сделала, купила себе грузовик. Как ты думаешь, Майкел, она могла стать водителем грузовика?
