Букет угодил в одну из сестер Кэрен — О нет!… Двойного родства нам не надо! Фортуне тоже не мешало бы знать меру.
После этого Сашок и Кэрен перешли на внешнюю сторону балкона, и все население зала шумной толпой двинулось к дверям, на открытую площадку. И тут же на всех полетели сверху цветы. Они были розовыми и тряпочными, что немедленно покоробило меня. Однако не надолго.
Я вскоре узнал — почему тряпочные.
Когда молодые спустились вниз и сквозь длинный коридор людей направились к выросшему вдруг по щучьему велению белому длинному лимузину, в них посыпались горсти мелкого зерна. Пшена, должно быть.
— Откуда? Откуда пшено?
— А ты разверни цветы.
В самом деле, каждый лепесток — мешочек, наполненный зерном, который очень легко и удобно открывался.
Под дождем зерна — на счастье, в знак доброго потомства и семейного плодородия — они прошли к лимузину с открытой крышей и, стоя в нем, счастливые и восторженные, медленно отчалили, как на большом белокрылом лайнере.
— Куда они поехали?
— В отель.
У них будет яркая романтическая медовая ночь в одном из богатейших отелей города.
Этот эффектный финальный ход лимузином и для меня был полнейшей неожиданностью. Не знаю, знала ли о нем Нинуля.
Вот и все.
Вся свадьба глядела им вслед, провожая добрым взглядом, напутственной шуткой, восторгом, червоточинкой тоски и ностальгии. Молчанием.
Только они отчалили — наступил обычный в таких случаях спад. Как после шумного напряженного спектакля. Занавес опущен, шкатулка захлопнулась, аплодисменты смолкли.
Пауза, выдох.
Выдох перед тем, как новая порция воздуха заполнит легкие, новые мысли, эмоции, впечатления наполнятся словом, жаждой говорить, оценивать, судить-рядить.
Вдруг — молниеносное вдруг…
Вдруг в щель этой паузы врывается крик.
Истерический, режущий, раздирающий душу крик. Такой крик я слышу второй раз в жизни. Первый был тогда в детстве, когда, соревнуясь с Гришей, я сорвался с перекладины и потерял сознание. Перед самым провалом в темень меня прорезал крик моей сестры Лизы.
Сейчас тоже кричала она.
Я рванулся на крик — и первым делом увидел ее. Она стояла, изогнувшись, как от боли, надломлено вздымая руки и повторяла:
— Он убит! Он убит!
Хромополк лежал за кустами, чуть поодаль от стоянки машин, во фраке, плашмя на спине с окровавленной рукой, прижатой к красному, растекшемуся по низу живота пятну. Кровь просачивалась сквозь пальцы, обагрив рядом траву. Следы крови видны были также на асфальте, в проеме асфальтной дорожки между машинами и кустами.
Кто-то проволок его сюда через весь паркинг.
Я присел на колено. Голова его была повернута набок, не повернута, а как-то насильно вывернута, что ли, и от края губы вниз к подбородку, к невидимой мне щеке и шее все было в крови. Вроде как ножевая рана.
Кто-то щупал пульс. Реплики ужаса, возмущения, догадки, предположения.
Я не сомневался, что это дело рук Кирилла. Образы Полюси, предупреждающей о его невменяемости, разбитого фужера и его самого, одержимо требующего моего внимания, мелькнули перед глазами и сдавили грудь острой болью. Моя вина!
Через несколько минут воздух прорезали воющие сирены, и спустя мгновенья три полицейские машины, карета скорой помощи и две пожарные были уже здесь. В этот момент подошла Циля, белая, как стена, со слезами на глазах:
— Иди спасай Семку. Его рвет желчью.
Господи, с минуты на минуту не легче. Ее всю трясет. Перед тем, как бежать к Семе, я все же решил узнать сначала, в какую больницу они повезут Хромополка.
Позвоните по такому-то телефону. Чем записать, на чем? — ни бумаги, ни ручки. Санитар протягивает карточку с адресом и телефоном. Бегу к Семе. Нахожу его в вестибюле туалета. Скорчившись, он сидит чуть ли не под умывальником, его рвет — ничем, пустотой.
Перед ним — маленькая мутноватая лужица. Ясно, никакой желчи. Просто водица. Ничего не жрал ведь.
— Я умираю, Наумчик. Это конец.
— Еще бы, так храбро накачаться, — просовываю руки в его подмышки, пытаюсь обхватить, поднять.
— Не смейся надо мной! Не надо! Перед смертью брата не надо над ним смеяться!..
— Погоди, я машину подгоню.
Я побежал за машиной. Пригнал ее. Мама стояла на крыльце, не понимая, что происходит.
— Семе плохо.
Не помню, как — кто-то из американцев помог, вероятно, — мы затащили Сему в машину. Маму с Цилей усаживаем рядом, выруливаю на выезд — но не тут-то было. Полиция никого не выпускает. Иду на переговоры с самым главным. Сема мучительно стонет. Хромополка уже увезли. Будет ли жить? Голова кругом. Ощущение вины. Дикий стыд перед всеми.
На том месте, где несколько минут назад лежал Хромополк, уже трудилась бригада следователей. Подойдя к ним, я сказал, что нечего разводить никаких расследований, имя и адрес стрелявшего известны. В ответ на это пожилой мужик с пионерской стрижкой — что-что наподобие советского чубчика — пригласил меня к себе в машину.
Никаких намерений что-то скрыть, замести следы у меня не было. Подонку Кириллу меча Фемиды не избежать. Моей сверхзадачей было сейчас, как можно быстрее отпустить гостей по домам, без всяких допросов и неприятностей, не отравляя в них впечатлений свадьбы и праздника. Поэтому, едва оказавшись в этом небольшом полицейском фургоне, до предела нашпигованном всякой теле— и радиоаппаратурой, я не задумываясь назвал фамилию и телефон Кирилла и коротко объяснил, почему я столь уверен в том, что говорю.
— Никто из гостей к этому не причастен, — добавил я, — у меня брат с приступом язвы, надо что-то делать.
Мне велено было выйти и ждать.
Я подошел к своей машине. Где Нинуля?
Сема сидел не на сиденье, а на полу, свернувшись калачиком, и стонал. Циля плакала. Где Нинуля? Я открыл дверцу, присел рядом с Семой.
— Надо вызвать скорую помощь.
— Нет, нет, не вздумай! Никакой скорой помощи! — восклицал он сквозь стоны, боясь, очевидно, обрушить на меня непомерные расходы.
Обслуга скорой помощи в таком состоянии могла потянуть на хорошую тысчонку, а то и больше.
— Скорая помощь не поможет, у него всегда так после выпивки, — сказала Циля, а мама назидательно пробурчала:
— И сколько ему ни говорят, Сема тебе нельзя, пожалей свое здоровье — как до лампочки.
Несколько машин пристроилось за нами, тоже готовые к выезду, но увы, — все наказаны, все на подозрении. Где Нинуля?
Наконец, следователь с чубчиком вышел из своего фургона. Я мигом очутился рядом. Кирилла только что арестовали. Он ничего не отрицал. Сам во всем признался и отдал наган.
— Мы можем ехать?
— У вас есть список гостей?
— Есть, но не знаю где, жена вам принесет.
Где Нинуля, черт бы ее побрал? Я помчался было к зданию на розыски, но на полпути увидел ее. Она торопливо шла мне навстречу с пачкой бумаг. Это списки гостей? — Да?
Херня это, а не списки. Там одни имена, без фамилий. Что толку?
Однако полиция, по счастью, оказалась вежливой. Этот пожилой мужик с чубчиком — старший следователь, наверно, — подозвал молоденького сержанта и распорядился снимать копии с водительских прав у каждого прямо при выезде. Прибор по-английски называется скэн — как по-русски, не знаю. По-русски его еще не изобрели.
Мы мчимся. Мы мчимся домой. Сема сложен на сиденье пополам. Голова почти под сиденьем. Стоны. Циля с мамой молчат. Ночной пригород, иссеченный асфальтными лентами. Ни машин, ни людей. Что с Хромополком? Неужели не выживет? Соблазн снова пойти на сговор с Всевышним. Мысль об этом мелькнула, как зарница. Всплеск — нету, угасла. Что делать с Семой? Есть такие таблетки — алька-сельцер называются. Все желудочные боли, как рукой, снимают. Не поможет — надо будет в больницу отвозить.
— У меня алька-сельцер дома есть. Примешь — и все как рукой. Обычная газированная вода. Одну таблетку на полстакана.
— У нас свои в чемодане, — успокаивает Циля, — но они не всегда помогают.
Никаких таблеток Сема принимать дома не стал, а бухнулся прямиком в постель. Его начала бить лихорадка. Циля обложила его подушками и сама навалилась на него своим большим дородным телом. Я достал карточку, взятую у санитара, и набрал номер указанного в ней телефона. Больница, куда повезли Хромополка, находилась милях в пятнадцати от нашего дома. Для американских дорог, тем более ночью, — почти рядом. Минут двадцать — и я там. Как только Семе полегчает, поеду.
Одному ехать — неуютно как-то. Может, с Гришей? С минуты на минуту должна приехать Нинуля и привезти их — его, жену его и дочку.
Выхожу на крыльцо. Все спит. Тихо-тихо. Только легкий шелест ветерка в листве да приглушенные стоны Семы, доносящиеся из открытого окна над головой. Небо в пушистых лентах и яркая луна почти на уровне глаз. Такое впечатление, что не облака пролетают мимо, а она летит сквозь их белесые растянутые клочья. Полет, как падение, только что не сверху вниз, а горизонтально. Взгляду нужно усилие, чтобы освободить его от иллюзии и вернуть небесным предметам их реальное соотношение.
