Да уж. Как всегда, подобные мыслишки у меня уже были.
Все же Лали была симпатичной, стройной и ласковой девочкой.
— Северин, ты меня любишь? — спрашивала тварь ближе к вечеру.
— Конечно, еще как!
— А как? Расскажи, как ты меня любишь?
После такого я задумывался и с трудом извлекал из памяти рассказы за любовь всякую клевых моднючих парней из сериалов. И тут же парил своей сожительнице то же самое.
Уж это-то ей было понятно. Воодушевившись моей бредятиной, которую она принимала за доказательство высоких мотивов, струн и все такое, она начинала более активные действия и лезла уже поближе. После теоретических бесед мы переходили к практике. На безрыбье и она могла стать раком. Нельзя сказать, что это было больно приятно. Лежать на ней и тупо рассматривать сверху, как она хрипит, скребет ногтями стену и дергается.
Наверное, мне поменьше надо рассказывать. Уж больно часто она лезла. У нее постоянно было склизко в дыре, которую она так опрометчиво вырастила со всей остальной собой. А сверху — куски щетины. Брейся чаще, дура!
Иногда мне казалось, что Лали больна каким-то странным психическим заболеванием. Это я присек по тем выкрутасам, какие она выкидывала, когда мы брякались в постель. Стоило мне к ней неосторожно прикоснуться, как все, хана, начинались пляски Святого Витта. Она начинала извиваться, дергаться, трепыхаться в разные стороны, взвизгивать… Слава ангелам, она не сильно потела.
Когда же она наконец угомонится? Свинья, тварь, идиотка! Мне приходилось долго кряхтеть и пробиваться прямо-таки в самое нутро этого «чужого», в ожидании окончания его припадка. Затем наступала агония. Она дергалась в последний раз и, всхлипывая, затихала.
Припадок, наконец, кончался.
А я, совсем одуревший, тяжело сползал. И еще долго с удивлением рассматривал ее засыпающую рожу. Наверное, ей снились кельтские сказки, будущие случки, палата в «пятнашке», папашка и кошка.
Еще, понятно, главным в наших отношениях был уважаемый господин Баксятка. Когда она успокаивалась и замолкала, реабилитируясь перед очередными припадками, я так и припадал к ее предковской кормушке. И уж набивал баксятками карманы почем зря, ясный пень.
И исчезал. Иногда до утра. Иногда дня на три. Чего надо? Типа как дела. Она же еще и виновата — настроение мне портить. А уж там сидишь, дурак, в каком-нибудь баре, размышляя о нашем грязном кошмаре.
У человека нет души. Ни на грош. Ни на цент. Куда-либо ехать дальше? Всего лишь такая же бестолковая трата времени, как и все остальное. Все напрасно. Все уже давно дохляки, а может, еще что похуже.
Кстати, предельно понятно расставив материальные аспекты наших трогательнейших взаимоотношений, я на крайнячки стал ярым поклонником феминистского движения уж какого-никакого. Я знаю, я слышал что-то. Там Мария Арбатова, Асламова и прочая мразмотень.
Делай что хочешь, я ни в чем тебя не ограничиваю, и все такое. Главное-то что? Главное, чтоб папаша Лали все так же умело крысил с коммеров монеты в префектуре для нас, верно? Позже он накроется мокрым куском сами знаете чего, там, прямо у входа в префектуру Центрального Административного Округа. Пуля Стечкина аж полбашни снесет. Эх, старый подонок, старый подонок, что ж ты никому не рассказал-то, где спрятал свои денежки. Хоть знак бы дал мне какой с того света из котла своего! Или ты там на сковородке курортствуешь?
Так вот. Поначалу, подживаясь у Лали, мне больше всего нравилось есть настоящий суп, которого давно не пробовал, а также кататься на байке, на котором давно не катался. Я ж байкотень старая, к какому мотику ни прикоснусь — вдребезги.
Позже привык. Ни от чего толком не перся.
Конечно, мне постоянно приходилось прикидываться необыкновенно веселым и жизнерадостным. Я рассказывал Лали разные смешные истории и выходки из моего небогатого жизненного путешествия. Как и всем, ей крайне нравилось слушать про мое прошлое, а особенно девок, всякие гадости. Это позволяло ей надеяться, что у меня было крайне мрачное и дремучее прошлое. Что, впрочем, было совсем недалеко от истины.
Своих прошлых клав я чертил ярко окрашенными всякой стервозностью, хамством и тупостью. От этого Лали просто млела. Видимо, полагала, что она, в отличие от них, хорошая, мягкая и пушистая. Чего взять — дура!
Время остановилось. Дни текли. Все было прям расчудеснейше. Я выучился и здесь притворяться очень органично и без особых напрягов. Неразумных поступков и выходок, конечно, хотелось. Ведь при размеренной ленивой жизни все становится неинтересно.
Вот так я почти и стал честной порядочной сволочью.
Что меня искренне потрясало, так то, как Лали мне беспрекословно доверяла. И нашла на кого надеяться! При случае я украдкой разглядывал ее и кумекал: как она меня до сих пор не раскусила? Впрочем, по молодежным думкам, болтают, всякое бывает. Строишь себе всякие воздушные замки типа крепости иллюзий, и все такое.
По молодости не видишь еще «чужих», а «Я» глупое в ромашках тупых бакланится. По молодости надеешься, что ты любим не из-за бытовой корысти или материальных соображений. Надеяться, ясно, очень плохо.
Вдруг хлоп по кумполу! И вот они — шесть миллиардов бесспорных «чужих» как на ладони. Испуганное «Я» кромсает остаточные гирлянды своих чувств и рвет все цепочки, связывающие его с особями. Рычит несчастное «Я», встает на четвереньки, и уже в конкретном одиночестве продирается дальше мимо особей в поисках звезд и покоя.
А потом сверху две деревянные перекладины, как реи у древних кораблей, ниже цветы, земля, еще ниже доски.
Еще ниже — счастливый ты.
* * *
Так вот. С самого начала нашего милого сожительства все было предначертано. Оставалось только ждать неминуемого грядущего. И предпосылки развязочки потихонечку уже начались.
Чтобы вколбасить дружка в колею собственного трипа, Лали принялась брать меня с собой по подружайкам. Складывалось такое впечатление, что все они гнили заживо. Настолько сложно было разобраться в их разговорах о шмотках, бутиках, последних веяниях моды, связях, удачно провернутых делах, сплетнях об общих призраках и о планах на ближайшее, несомненно, лучезарное будущее. Словом, о всем том, что составляло их прозябание. Они постоянно шипели друг на дружку, а также беспрестанно жаловались на свои болезни и недуги, плавно переходя на то, в каких кабаках лучше кормят.
Через семь-восемь часов подобного наслаждения я обычно переходил на что-нибудь отстраненное. К примеру, рассказывал им о пингвинах, где и как они живут, их привычках, моносистеме, и все такое прочее. В этих домах я обычно больше не появлялся, а эти шалавы уж набрехивали ей на всю катушку за мою достойную персоналию.
А еще через месяцок произошло поистине грандиозное событие: Лали решила познакомить меня со своими уважаемыми предками. Я отнекивался, конечно, как мог. Но она, видимо, действительно набралась немало храбрости вкупе с какими-то немыслимыми иллюзиями в отношении меня. Надавала мне кучу инструкций, как надо себя вести. Предупредила родичей и перекрестилась.
И все. Поволокла.
Я, кстати, от очередного загруза после «желтых» так давно не был не улице, что чуть назад на хаус не рванул со страха — СТОЛЬКО особей там передвигалось!
Но все равно бреду. Солнце — прямо в голову, солнце — прямо в рот, солнце — прямо в живот.
Лали смотрела на меня соболезнующе, как на просто товарища, а не как на бойфрэнда какого. Заискивала все, слюнявилась, предлагала мороженое, колу, свою любовь и веселое настроение.
Ладно, бухнулись в метро в гоблинам, как мне примерещилось, понятно.
Что-то в метро изменилось? Ни черта. Особи так же, как и раньше, куда-то стремились, ехали, злобно осматривались. Рядом интеллигентно спорили две приличного вида старушенции.
— …и перерезала вены в ванной.
— Да нет… повесилась!
— А я тебе говорю перерезала вены в ванной.
— А я тебе говорю повесилась! Уж я точно знаю! Повесилась, говорю тебе, овца бестолковая!
— Что?
Не расслыхал я концовки, так как нам пришла пора выкатываться. Но, наверное, они говорили о Марине Цветаевой.
Около приветливых коммерческих ларьков Лали притормозила, чтоб подкупить предкам какие-нибудь незамысловатые подарочки. Типа не с пустыми руками приперлись, а как королевичи. А может, по замыслу Лали выпивка помогла бы им поближе познакомиться с моей персоналией.
Я тоже подгреб к ларькам, от которых уже, озираясь, отваливались счастливые обладатели бутылок с радостью. Самые нетерпеливые из числа счастливых обладателей не отходили особо далеко, а откупоривали бутылки с радостью прямо рядом с пунктами выдачи. Подбадривали сопровождающих их особей женского пола и заливали пойло прямо себе внутрь, несмотря на недовольство последних. Чуть позже, уже окрыленные и воодушевленные радостью, они бросались обратно к ларькам и выманивали очередную порцию радости, обменивая на нее замусоленные бумажки с видами славных российских городов.
