— Не видела — можно?
Улыбнулись друг дружке. Лили, вдруг по-детски просияв, отворила дверь.
— Тут моя спальня.
Над кроватью — акварель: Холл, вид из глубины сада.
— Никогда раньше не видала, — сказала Мэри.
— Ричарда работа.
Постояли рядышком, помолчали, глядя на картину. Потом Лили тихо двинулась дальше.
— А тут у меня ванная.
— О, какой у тебя формы ванна — я такую всегда хотела.
— Да, удобно очень.
— И абажурчик миленький.
— А знаешь, кто на днях прислал? Миссис Беддоуз.
— Да ну? И где же она теперь?
— Вернулась к замужней дочери в Честер. У зятя магазин, она говорит, светильники разные продает.
Вошли в тесную кухню.
— Знать бы, что ты придешь, — сказала Лили. — Я бы прислугу не отпустила. Понимаешь, когда я одна, ей, в общем, и незачем тут торчать. Обхожусь, как правило, чашкой чаю.
— Ну и прекрасно. Может, вместе и попьем.
— О, конечно! Как мило!
— Давай-ка, я разоблачусь и тебе помогу?
— Замечательно.
Улыбаясь, Лили взяла с сушки тарелочки. Мэри нарезала хлеб, мазала маслом. Лили вскипятила на конфорке воду. Мэри занялась заварочным чайником. Лили смотрела.
— Это ты его так подогреваешь?
— Ну да. Чтоб не лопнул.
— О! Прекрасная мысль. В жизни бы не додумалась. Возьму на вооружение.
Уселись. Мэри блаженно потягивала чай. Изумительный, не каждому по карману. Если б Лили еще умела его заваривать!
— Я, между прочим, — она сказала, — пришла тебя поблагодарить за свадебный подарок для Энн. Она и сама, конечно, зайдет, как только будет в Лондоне, сейчас она пока у Рэмсботтэмов.
— Да, она мне написала.
— Нет, ну правда, Лили, это так безумно мило с твоей стороны. На свадьбе оно будет предметом всеобщей зависти и восторга. Придется детектива нанять, чтоб глаз не спускал.
Лили улыбнулась:
— Еще из тетиного приданого.
— Один наш знакомый, он из Британского музея, на днях смотрел. Говорит — эпоха Якова.
— Ну да.
— Знаешь, а может, ты зря…
Лили улыбнулась. И вдруг как-то сразу она состарилась. Эти гусиные лапки вокруг глаз. И шея какая-то тощая, и жилистая, что ли.
— Я подумала, Энн, наверно, будет приятно.
— Может, тебе бы стоило его приберечь для Эрика. Лили улыбнулась:
— Знаешь, я иногда думаю, он вообще никогда не женится.
— Вот и Морис говорит, — Мэри засмеялась.
Но обсуждать с Лили Эрика как-то было всегда неловко.
— Ты лучше насчет свадьбы расскажи.
— Ну… это будет в Чейпл-бридж. Глаза у Лили загорелись.
— Ой, как я рада!
— Морис — шафером. Все в семье, словом, в своем кругу.
— И день уже назначили?
— Не совсем. Где-то в феврале, в общем.
— И в чем будет Энн?
Мэри пустилась в детали. Лили расцвела.
— Я так рада, что все честь честью и на широкую ногу. А то теперь сплошь да рядом такие куцые свадьбы пошли.
Мэри не сдержала улыбки: вспомнила собственный церемониал. Сказала:
— Но ты-то будешь, конечно?
— Я? Ты думаешь?
— Ну конечно, должна же ты меня поддержать. Одна я не выстою против второй миссис Рэмсботтэм.
Лили хохотала, как ребенок.
— Да, получается, надо будет прийти.
* * *
— Но знаешь, — Мэри сказала после паузы, — мне на самом деле пора.
— Ну, неужели? — У Лили опало лицо. — Да, конечно, ты же такой занятой человек.
— С Рождеством дикие хлопоты. Дети, оба, остаются дома. В дверях помедлила. Прибавила:
— Знаешь, Лили, мы будем ужасно рады, если ты к нам выберешься — в любое время.
Лили улыбнулась:
— Спасибо тебе большое. Но ведь я понимаю, у тебя вечно куча дел.
— В доме, конечно, у меня кавардак. Но — знаешь что? Ты же никогда не была в Галерее, правда? Выберись как-нибудь, только не откладывай в долгий ящик. В четыре уже почти темно, и мы спокойненько посидим за чашечкой чаю — никто лезть не будет. И топят наконец-то прилично.
— Я бы с удовольствием.
— Так смотри, не забудь. Вот, на тебе адрес.
— Сразу после Рождества и зайду.
— Ну, счастливо тебе. Чай был дивный, спасибо.
— Спасибо, что пришла.
— До свиданья, Лили.
— До свиданья, Мэри. Поцеловались.
* * *
Трясясь в автобусе по дороге домой, Мэри так и видела перед глазами Лили — худая, бледная, белокурая женщина храбро улыбалась в дверях своей одинокой квартиры. Бедняга Лили. И что она на Рождестве будет делать?
Вечером вдруг осенила идея. Почему б, например, не устроить в Галерее выставку акварелей Ричарда и Лили? Люди теперь падки на такие штуки, десятые годы в моде, и вообще — почему бы нет, ну, просто разнообразия ради? Хотя — Лили, скорей всего, и слушать не захочет. Не будет она ничего продавать. Не стоит и заикаться.
Странно, сегодня из головы не идет Десмонд. Иной раз неделями не вспоминаешь. Может, я заболела? Да нет, здоровье в полном порядке. И глубинное какое-то появилось ощущение собственной силы. Сильна — и стара. Будущее не пугает, с прошлым покончены счеты. Теперь уж оно не саднит душу, не ранит, прошлое. И все же, все же только подумать — Дик, мама, папа, Десмонд — столько всего было, случилось, и так, кажется, немыслимо много всего, и так все неимоверно сложно, запутано, что, если бы мне, семнадцатилетней девчонке, принес кто-то книгу, сказал: на, смотри: вот что тебе предстоит — как перед экзаменом с кошмарно трудной программой, заартачилась бы: нет, нет, не могу я, мне такого не одолеть! А ведь ничего, одолела, до самого до последнего пунктика. И в конце концов все гладко сошло, и, в общем, ничего такого особенного, ничего потрясающего. И так все быстро кончилось!
* * *
— Мэри — королева Виктория! — кричали все хором у Гауэров после концерта.
— Но вы все уже, наверно, видели!
— И мы все снова горим желанием посмотреть!
— Ну ладно, — сказала Мэри с улыбкой, — раз уж вы такие милые-хорошие. Но только это самое распоследнее представление на какой бы то ни было сцене.
— Врушка! — крикнул Морис.
Эдвард сидел за столом в своей комнате, у окна, глядящего на вязы, на черный канал, на трамваи, потренькивающие вокруг громадного, холодого фонтана на Лютцовплатц. Смерклось почти совсем. Настольная лампа выхватывала белый блеск изразцов, а сверху присел на печь металлический ангел, державший в руках венок. Эдвард зажег сигарету, вскрыл оба письма, доставленные вечерней почтой.
Начал с того, что от Маргарет:
Никакого «исключительно изящного» предлога я изобрести не смогла, а потому выложила Мэри все начистоту. Сошло, кстати, куда благополучней, чем я ожидала. Собственно, она, по-моему, не так уж безумно и опечалилась. Я сказала: ты же знаешь, какой он у нас, Эдвард, — и она согласилась, что да, все мы знаем, какой он. Скажи спасибо, мой дорогой, что мы этого не знаем.
Ну вот, вовсю наступают праздники, так что это мое тебе поздравление с Рождеством. У меня сегодня совсем рождественское настроение, несмотря на гнусную морось. Так что пожелаю тебе (и себе), чтобы этот год был самый прекрасный и оба мы чтобы побольше радовались, каждый как хочет и как умеет.
Милый мой, ты сегодня как-то особенно близко. И так у меня хорошо на душе, даже странно. (Если честно, я была на коктейле в мастерской у Билла. Но это в скобках.) Почему-то такое, я чувствую себя невероятно уверенно. То есть относительно нас с тобой. Все наши мелкие эскапады и завихрения сейчас вдруг мне кажутся такой дребеденью по сравнению с тем фактом, что мы друг у друга есть. Да, Эдвард, что бы там ни случилось, а это — незыблемо. И все остальное не в счет. И я теперь совершенно уверена, что по мере того как мы будем стареть, эта связь между нами будет все крепче и крепче, а то, другое, все больше и больше будет сходить на нет. Оглядываюсь на этот год и ясно вижу, как все это получалось. И, поверь мне, еще будет получаться.
Счастливого тебе Рождества, любовь моя, и спокойной ночи, мой милый.
Взялся за другое письмо: Дорогой Эдвард, пишу, чтобы поблагодарить Вас за щедрое участие в подписке на пользу Клуба. Жаль, что Вас самого здесь нет, помогли бы нам с нашим рождественским вечером. Надеюсь, он удачно у нас пройдет.
Есть одна вещь, о которой я бы Вам непосредственно сообщил, если б только узнал, что Вы собираетесь уехать из Лондона. Скоро я стану католиком. Вас это, может быть, удивит. Меня и самого даже еще больше, наверно, бы удивило, если б мне год назад вдруг такое сказали. Точно не знаю, когда именно приму первое причастие, но скоро. А до той поры я решил ничего не говорить ни Мэри, ни маме, но вот захотелось Вам сообщить. Распространяться на эту тему для меня невозможно. У меня вовсе нет намерения Вас обращать, расписывая, как это со мной случилось. Просто — у меня такое немыслимое чувство покоя. А Вы меня знаете и поймете, что для меня это значит. Стоит ли упоминать о том, что я по-прежнему буду здесь работать.
