Другие эксперты высказывали мнение в прессе, что заказчиков убийства Петушкова следует искать в самой системе “ГАЗСО”, которая отторгла молодого топ-менеджера и боялась, что он сделает их финансово-страховую систему прозрачной. Суровый и беспощадный русский бизнес прозрачности не переносит.
Убийц, разумеется, не нашли.
Когда Генеральным директором “ГАЗСО” стал Алексей Альтшуллер, он тоже попытался провести в компании определенные реформы – опять-таки слить воедино дочерние предприятия, избавиться от серой схемы оплаты труда, уйти от черной кассы, но буквально через месяц работы был неожиданно уволен решением Собрания акционеров. А еще через месяц уехал на ПМЖ на берега туманного Альбиона…
…А реформы в “Страхуй” все продолжались. Кого-то увольняли, кого-то назначали. Все стояли на ушах. И старые сотрудники, и вновь прибывшие… Не было, кажется, консенсуса и среди новых хозяев – среди Аванесяна и Гальпера.
Впрочем, хозяевами их назвать можно только условно. Как это чаще всего бывает, официальные первые лица компании являлись лишь представителями (управленцами) крупного капитала. Аванесян представлял одну группу, Гальпер – другую.
Аванесян сумел уговорить представителей этнического бизнеса (армян и чеченцев) о необходимости и выгодности купить контрольный пакет “Страхуй”, и ему как менеджеру с хорошей репутацией были перечислены необходимые средства. Гальпер представлял интересы “нефтянки”, в которой он проработал (в том числе и в Министерстве топлива и энергетики) почти пятнадцать лет.
В чем-то интересы Аванесяна и Гальпера сходились, а в чем-то расходились кардинальным образом. Каждый хотел иметь на ключевых постах своих людей, чтобы удобнее было контролировать финансовые потоки. Поэтому при всей внешней и показушной политике преобразования компанию сотрясали новые увольнения и назначения.
Я чувствовал себя, конечно, одиноко, нормально, по душам мог поговорить, пожалуй, только с Юрой Пересветовым и его начальником Валерой Окурковым.
Я зашел к ним в Отдел медицинского страхования, но их на месте не оказалось. Юра обедал, а Валера с новым Генеральным директором уехал на какую-то презентацию. Его сотрудники наперебой начали хвалить своего шефа:
– У него такая пробивная сила – он с кем хочешь договорится! Вот даже с тупорылыми банкирами и нефтяниками нашел общий язык.
* * *
Постепенно моя жизнь входила в колею. Меня курировал только Гальпер. Я выпускал разнообразную рекламную продукцию, наладил работу сайта и газеты. Мне повысили в два раза зарплату, и я не тужил. Правда, откаты прекратились. Гальпер запретил… Впрочем, я этому даже был рад – меньше нервотрепки. Мне вполне хватало того, что мне платили новые работодатели – платили они, кстати, тоже в конверте (как всегда, в конверте), официальная зарплата составляла лишь тридцать процентов от общей суммы.
Так продолжалось полгода. А через полгода на кураторство отдела рекламы из министерства прислали новую начальницу. Опять новую начальницу. Звали ее Светлана Сергеевна Доздроперова. Это была дама лет тридцати пяти, худенькая, не замужем. Все пошло по второму кругу.
Я прибежал к Гальперу. Он развел руками:
– Я ничего не мог сделать. Отдел рекламы – самый хлебный. Все сюда норовят. Я договорился, что тебе оставят газету и сайт и не будут сильно напрягать. Но будь с ней аккуратен – Доздроперова, как и Шульман, – ставленница министерства. Она была чисто и конкретно пресс-секретарем Бравова. И не только пресс-секретарем. Врубился?
…Трения начались очень быстро. Доздроперова с самого начала решила показать, кто в доме хозяин, что с чиновничьей точки зрения, конечно, правильно. Иначе бы ее никто не признавал.
Буквально на следующий день после своего назначения Доздроперова ворвалась в мой кабинет:
– Покажите материал Генерального, который вы хотите напечатать на сайте. Надо внести правку.
– Но ведь статья уже утверждена.
– Покажите мне материал!!!
Показал.
Доздроперова села за компьютер и начала прямо в HTML-верстке вносить правку.
Компьютер завис.
Доздроперова всплакнула и убежала.
Лера через пять минут прибежала ко мне:
– Доздроперова – сука! Думаю, что долго она не продержится – слишком глупа. А Надюшка – воровка. Она ест на сто сорок рублей. Вы меня извините, Евгений Викторович, я ем на тридцать рублей. У нее двенадцать пар обуви! Двенадцать!!! Откаты. Евгений Викторович, я вам точно говорю, откаты… А ведь она – лентяйка, ничего делать не умеет, только по любовникам все время бегала…
– Что, правда?
– Конечно, правда. Хотя я, конечно, свечку не держала. Но то, что она воровка – это точно. Муж, она говорит, у нее ни хрена не зарабатывает, значит, зарабатывает она… А ведь оклады у нас одинаковые. У нее пятнадцать пар обуви! Евгений Викторович, я вам точно говорю, откаты…
Потом мы начали с Леркой ни с того, ни с сего разговаривать о религии.
Я спросил ее:
– Лерка, а ты в Бога веришь?
– Конечно! – ответила она, не удивившись моему вопросу.
– А что для тебя Бог?
Ее ответ меня поразил:
– Отец. Мой отец.
Какие замечательные слова! От Лерки я такого никак не ожидал.
Потом она продолжила свои размышления.
– А вообще, сейчас вокруг сплошная бесовщина! Главный же хвостатый – это телек. Я, кстати, его стараюсь не смотреть.
– Совсем?
– Совсем! А чего там смотреть?! Бесов? Я и так знаю, что они невероятно изощрены, как наша Надька, откатчица. И внедряют нам, дурням и дурам, в сознание совершенно ложные ценности. Вот, например, нынешние сикухи-манекенщицы… Там же, Евгений Викторович, взглянуть не на что! А их пропагандируют как идеал красоты.
– А разве нет?
– Идеал красоты – это я. У меня и жопа два на два и сиськи пятнадцатого размера до пола. Я баба. А они сикухи. Длинные, худые, рахитичные. Значит, и родить не родят, и выкормить дитя не смогут. Это же понятно, как дважды два. Если нет нормальных бедер – баба не родит. Если нет груди – нет молока. То есть телек пропагандирует бабу, не способную выполнить свое основное предназначение – родить и выкормить ребенка. Пропагандируется смерть. Кому это нужно? Тому – кто враг человечества. Зверю. Разве нет? А пропагандировать нужно меня. Давайте мы, Евгений Викторович, с вами ролик снимем со мной в главной роли. Про наш “Страхуй”. Я согласна.
– Лерка, иди работай, у меня и так голова болит, – прорычал я.
– А я и пойду! – немножко обиделась Лерка. – Потом сами прибежите, но я уже буду гордая, как телезвезда. Придется вам платить мне по голливудским расценкам.
Она вышла, а я призадумался и еще раз убедился, что она никакая не дура.
Как только Лерка усвистала, ко мне постучалась Эльза Андреевна Белкина, 45-летняя сотрудница, которую в свое время привела тоже Шульман.
– Куда эта девочка, Доздроперова, лезет! – возвысила свой голос Белкина. – Она в кроватку к начальству, конечно, может прыгать. Но ведь здесь работа, а не публичный дом. Как это все неприятно… Нами командуют проблядушки…
* * *
Ситуация временно нормализовалась. От меня на несколько дней отстали.
Я проводил планерку. Раздал всем задания и попросил сотрудников приниматься за работу.
Лера осталась.
– Как мне противны некреативные личности! – начала она возмущаться. – Доздроперова ничего не может – а туда же: стремится руководить, мокрописка.
Зазвонил телефон. Мне позвонила одна знакомая.
Я быстро поговорил и вышел по делам.
Лера с Эльзой пошли в отдел и, разумеется, стали меня обсуждать:
– Жарков собрался на блядки. Смотри, даже надушился, собака.
Я понимал: пока они меня костерят, я что-то значу. Значит, я не последний человек в нашей конторке.
Иногда я вспоминал о Шульман. Она, конечно, была колоритной начальницей. Наглой, дерзкой, не имеющей страха, умевшей вешать лапшу на уши. Но что-то в ней было и хорошее, и нетривиальное. Непонятная, загадочная женщина… Она никого не боялась. Не боялась никаких преград.
В Рекламном институте я завершал работу над диссертацией, забегал чуть ли не каждый день на кафедру за консультациями к профессору Фасолину, готовился к предзащите.
По коридорам ходили молоденькие студенточки и аспиранточки, даже смотреть на них было большой радостью.
Когда наступил черед моей предзащиты, профессор Нина Спиридоновна Умных, которая в свое время трогательно позаимствовала несколько абзацев из моей статейки про карманные календарики, ругала меня сильнее всех. Как официальный оппонент она была против того, чтобы меня допустили до защиты. Но за меня заступились другие профессора, заведующий кафедрой – и большинством голосов меня-таки допустили…
У меня оставалось примерно два месяца для того, чтобы хорошенько подготовиться к Ученому совету.
А тем временем Доздроперова допустила ошибку – напечатала в каком-то журнале не слишком лестную статью про одного из наших начальников. Через неделю ее уволили. Не заступился никто.
