– Может быть, ты сгущаешь краски?
– Может быть, я же не семи пядей во лбу. Но я так думаю.
– В рабовладельческом обществе существует, как ты говоришь, два класса. Так?
– Да. И несколько прослоек. Одна из них – самая заметная – это прослойка мастеров (или, в широком смысле, интеллигенции). Они обслуживают и рабовладельцев, и рабов. Мастера нужны всем. Подлый, кровожадный, но весьма наблюдательный человек Владимир Ильич Ленин был прав на сто процентов, когда писал: “Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от самодержавия”. Цитирую по памяти. Но точно. Это я еще в Высшем Номенклатурном Институте выучил. В тюрьме представителей искусства – талантливых! – называют сказочниками. Они рассказывают паханам (тамошним дворянам) веселые или поучительные истории (тискают рoманы), за это их не опускают и нормально кормят. Сказочники, равно как шуты при дворе, приближены к трону.
– Какие выводы?
– Ничего в мире особенно не меняется. И если этот мир устроен именно так, как устроен, то значит, в этом есть какая-то своя – пусть и зловещая! – логика. Выживут в наше очередное смутное время (помимо, разумеется, рабовладельцев) только сильные рабы (то есть крепкие профессионалы в той или иной области), надежда остальных только на свои дачные клочки земли. Может быть, это и грустно, но в какой-то степени и справедливо. А разве не землей должны заниматься люди, живущие в изначально крестьянской стране?
– А народ в целом выиграл от Перестройки или проиграл?
– Народ никто не спрашивал. И народ, конечно, проиграл. При Советах можно было ничего не делать и жить сносно. Медицина бесплатная, образование бесплатное. Пайку давали всем. А сейчас даже пайки на всех не хватает.
– Почему? Ведь пенсии платят.
– На пенсию не проживешь. Пенсионеры государству не нужны. И все делается для того, что они как можно скорее умирали. Содержать их убыточно. Выиграли единицы – олигархи, некоторые середняки. Ты, я думаю, тоже середняк. Ты выиграл от Перестройки?
– Пожалуй, да. Я посетил многие страны – те, которые хотел. Купил жилье.
– А в метафизическом плане? Что-то открыл за это время для себя новое?
– Я понял, что рая на земле нет, осознал мудрость поговорки: где родился, там и пригодился. В общем, ничего сверхестественного не понял. Я тоже не семи прядей во лбу. А как ты думаешь, распадется Россия?
– Конечно. Все империи разрушаются рано или поздно.
– И Штаты развалятся?
– Быстрее, чем ты предполагаешь.
– В мировом контексте это хорошо или плохо?
– Не знаю. Но это неизбежный процесс. Впрочем, свято место пусто не бывает. Вместо одной империи придет другая. Скоро миром будет править желтая сверхимперия.
– Китай?
– И Китай, и Япония, и Кахастан…
– А как все-таки управлять Россией?
– Поддерживать мелкого собственника. Иначе – крах. В больших фирмах, как в нашей, работают рабы. Мы это только что обсуждали…
– Это верно. А недра?
– Что недра?
– Кому должны принадлежать недра?
– Государству. И только государству.
– Но ведь государство не эффективный собственник. Оно все делает плохо. Государство даже на улицах убраться не может. Ну почему, скажи, у нас на улицах так много грязи?
– Элементарно. Нужно ввести строжайшие штрафы, тогда сразу станет чище. В Германии штрафы очень большие.
– А ты бы хотел уехать в Германию?
– Нет, наверное. В тридцать семь лет уже поздно что-то менять.
Мы еще долго болтали с Сережкой на всевозможные темы, путанно и бессистемно, точно впервые дорвавшись до невероятной радости человеческого общения, и незаметно пришли домой.
Все мы, “страхуевцы”, пробыли в Анапе неделю и вернулись в Москву.
Никаких приказов о новых четырех отдельчиках вместо одного отдела рекламы из секретариата Аметистова не поступало. Я работал, как прежде. Шульман от меня стала потихоньку отставать.
Видя, что ситуация немного нормализовалась, я решил взять недельный отпуск. Наташа отменила свои уроки, у Настюшки были каникулы. И мы втроем поехали в Кубиковск.
Кубиковск, как всегда, радовал.
Мы ели, спали, играли с Настюшкой в уголки, Наташа общалась со школьными подругами, теща готовила котлеты и жареную картошку, домашний квас на хлебных корочках с изюмом и блинчики, мы всем семейством шастали по магазинам. Отдыхали спокойно и безмятежно, как на другой планете.
Вдруг звонок.
Мой несуразный сотрудник Валерка Бадягин буквально кричал в трубку:
– Евгений Викторович, Евгений Викторович, Шульман меня увольняет!
– Почему? Что опять стряслось?
– Я выпил на работе, заснул в общем коридоре, она меня увидела. Подготовила приказ об увольнении. Я согласился с ней, что виноват. Но решительно заявил, что пока мой начальник в отпуске, заявление по ее собственному желанию писать не буду.
Я сказал Валерке, чтобы он не паниковал и никаких заявлений не писал.
– Дождись меня, я сегодня же выезжаю.
– Спасибо, буду ждать, – ответил бедный Валерка.
Пока мы ехали с Наташей и Настей в поезде, Шульман вызвала к себе Бадягина и кадровика Серегу Петрухина. Начала стыдить Валерку:
– Какой ты все-таки, Валера, нехороший мальчик! Уходить по собственному желанию не хочешь. Ну почему? Почему?! Мы бы тебя проводили с царскими почестями. С царскими! Ну, как тебе, Валера, не стыдно?!
– А чего мне стыдиться, – бурчал себе под нос Валерка, – не хочу я писать заявление по вашему собственному желанию. Я и выпил-то всего нечего, кружку пива.
– Ага, значит, признаешь, – обрадовалась Шульман, – пил на работе. Правильно, пил. А увольняться не хочешь. Не хочешь отвечать за свои поступки. Нехорошо, Валера, нехорошо. Это просто, я бы сказала, безнравственно. Но учти, если ты не уйдешь, я тебя подпою, но все равно уволю. Подловлю на мелочах, буду каждое твое опоздание фиксировать.
Валерка и Серега молчали.
…По приезде я первым делом зашел к Шульман. Попросил за Валерку. Она была непреклонна:
– Этот вопрос решен. Аметистов настаивает.
– Ну почему же так категорично?! – взмолился я. – Наверняка ведь можно помочь парню? Куда он пойдет? В общем, прошу его оставить под мою ответственность.
Шульман опять вызвала Валерку.
– Ты почему не выполняешь мои указания?
– А вы мне не начальник, – вдруг взбрыкнул Бадягин.
– А кто же тебе начальник? – удивилась Шульман.
– Евгений Викторович.
– А кто Евгению Викторовичу начальник?
Валерка замялся:
– Не знаю.
– Я серьезно спрашиваю.
– Я действительно не знаю. Разве может быть у Евгения Викторовича начальник?
– Я, я – его начальник! – чуть не заплакала Шульман.
Валерка кивнул и улыбнулся.
– Во-о-он!!! – закричала Шульман. И Валерка вышел.
Я пошел к Аметистову. Начал заступаться за Валерку. Мол, может быть, можно сменить гнев на милость, не ломать парню судьбу.
Аметистов удивился:
– А я и не хотел его увольнять. Кто тебе сказал такую чушь?
Теперь уже удивился я.
– Шеф, что же делать? – спросил я руководителя. – Шульман свирепствует. Угрожает Валерке. Обещает подпоить его, подловить на мелочах… Может быть, я его отправлю в отпуск по состоянию здоровья месяца на два-три, пока все не уляжется? А?
– А что, давай, – спокойно резюмировал Аметистов.
У меня отлегло на душе.
На следующий день Валерка выехал в родную тверскую деревню Дурыкино охотиться на вальдшнепов.
…Аметистов все это время меня изумлял. Он работал как опытнейший аппаратчик. С одной стороны, он гнул свою линию и всякий раз указывал Шульман на ее место, с другой стороны, он давал ей шанс, уступая агрессивной женщине в мелочах – назначал ее людей, дал ей хороший кабинет. Аметистов выжидал, он хотел приватизировать компанию и перепродать ее иностранцам, а потому явно на рожон не лез. Спорить с председателем Совета директоров Бравовым (заместителем министра, который прислал Шульман) он не собирался.
Аметистов избрал тактику измора. Шульман как не менее опытная аппаратчица это понимала и однажды решила пойти ва-банк.
После того, как Валерка Бадягин отбыл в бессрочный отпуск в деревню Дурыкино, Елена Владимировна буквально ворвалась к Алексею Федоровичу в кабинет и выпалила, будто из ружья:
– Я вам не девочка. За мной стоит Татарстан! Будете саботировать мои действия – я объявлю вам войну.
– А что вы имеете ввиду? Чем я вам неугодил? – спокойно решил уточнить Аметистов.
– Зачем вы отпустили Бадягина в отпуск? Он же пьяный валялся в коридоре?
– Да никто тут пьяный не валялся. Уж если бы валялся, я бы его быстренько уволил без выходного пособия. Мне сообщили, что он просто плохо себя почувствовал. У него, Жарков рассказывал, сердце слабое.
– Ах, это Жарков его отмазал, – закричала Шульман, – понятно. Ну ничего, ничего, разберемся.
