На другой день Ховард уехал в лес нарубить березовых дров на зиму. Он запасся едой и уехал на целый день.
А утром табун двинулся дальше. Рённев и Ховард смотрели из окна спальни, как уходил Брюфлатен. Он не заехал попрощаться: когда хотел, он соображал, что к чему.
Они насчитали восемнадцать лошадей. Значит, он продал четырех. Но потом они узнали, что он прикупил еще трех, так что продал семь. А Брюфлатен сам говорит, что редко зарабатывает меньше десяти далеров на лошади.
На этот раз, как им потом рассказали, он продал двух, которые стойло грызут, одну лошадь слепую на один глаз и еще одну порченую. Но остальные были без изъянов.
Следующая его остановка в главном приходе, откуда родом Рённев. Она попросила Брюфлатена передать привет сестре, если они встретятся. Сестра Рённев была выдана в богатую усадьбу.
Время шло, и Ховард почти поверил, что это Брюфлатен подшутил над ним тогда на сеновале. Но кое-что было ему все-таки неясно: самое главное, что он вначале узнал голос Туне.
Однако уверенности не было, и, когда ему приходилось отправляться за сеном темными осенними вечерами, сомнения одолевали его.
Издавна сложился обычай: когда скотница осенними и зимними вечерами шла в хлев с ведрами в руках, она держала в зубах горящую лучину. Но Ховард запретил это: открытый огонь на сеновале опасен. Как-то он привез из города фонарь, вроде тех, что держали в пастырской усадьбе. Вместо ворвани туда заливали растопленный жир, и свет был слабый. Но с фонарем было веселее.
В затишье перед жатвой Рённев обычно ездила главный приход погостить несколько дней у родственников. В этом году ей очень хотелось, чтобы с ней поехал Ховард. Они поживут у сестры, у нее славный хутор. Договорились об этом уже давно.
Ехать Ховарду было некстати: слишком много дел накопилось в Ульстаде. А тут еще Ларсу, работнику, сообщили из дому, что отец неожиданно заболел, и ему пришлось отпроситься на несколько дней. Ларс был вторым сыном на маленьком хуторе в самой северной части селения.
Но в тот же день — это был как раз тот день, когда уехал Брюфлатен, — они услышали и другую, пожалуй, добрую новость. Из городка сообщили, что Керстафферу придется пролежать еще несколько недель.
Ховард все-таки поехал с Рённев. Он послал за Антоном и наказал ему присматривать за лошадьми, а по ночам сторожить картофельное поле.
В глубине души он не верил, что сейчас, когда Керстаффер лежит больной за много миль отсюда, картофельному полю грозит опасность, и все же, уезжая, он был неспокоен.
Он хотел было поехать на Буланом, но у того еще не зажила потертая спина и его несколько дней нельзя было трогать.
К полудню они добрались до места. Там их встретили сестра и ее муж. Жили они на крепком хуторе, и назывался он Муэн. Ховард бывал здесь и раньше, но сестру Рённев как-то не запомнил — такая она неприметная. Муж, скромный и молчаливый, мало бывал в доме. У них было двое детей — мальчик и девочка, оба уже подростки. И такие же тихие, будто пришибленные. Они больше походили на отца.
После обеда Рённев, Ховард и Ханс Муэн отправились в Хокенстад — хутор отца Рённев, по соседству с Муэном. Хозяйствовал там теперь старший брат Рённев, Хокен. Они собирались рано поужинать, а потом Хокен и Ханс думали посмотреть лошадей Монса Брюфлатена, — он остановился на хуторе неподалеку. Сестра — ее звали Ранди — с ними не пошла. Она сказала, что в последнее время неважно себя чувствует, хоть и не знает, что бы это могло быть: тяжесть в груди, иногда кашель. Ей лучше остаться дома.
Хокен был крупный, спокойный мужчина, посветлее Рённев. Жена у него русоволосая, веселая и трое детей — мальчик и две девочки, тоже подростки, но вовсе не пришибленные, как дети сестры, а улыбчивые и доверчивые. Хорошие здесь жили люди. И хутор хороший. Он стоял у реки и, пожалуй, был побольше Ульстада. Но ни у брата, ни у сестры не было того блеска, который окружал Рённев светящимся ореолом.
После ужина, когда Хокен и Ханс пошли смотреть лошадей, Рённев и Ховард вернулись в Муэн. День выдался трудный, и они рано легли спать.
На другой день после обеда Рённев отправилась повидаться со своей давней подругой. Ховарда она от этого избавила.
— Не шибко она веселая, эта Мари, — пояснила Рённев. — Да и замужем не больно удачно. Но уж очень расстроится, если до нее дойдет молва, что я была здесь, а к ней не заглянула. Ты отдохни, Ховард, посмотри на земли здешние и все остальное.
Ховард остался и чуть не до вечера бродил по хутору.
Ханс снова отправился к Брюфлатену — он еще накануне облюбовал одну гнедую кобылу.
Хутор был крепкий, ухоженный, но хозяйство велось по старинке. Ховард решил, что здесь ему учиться нечему, и в конце концов пришел в комнату Ранди.
Служанка накрыла ужин в горнице. Ранди, тихая и неприметная, притулилась на скамье. Дети были на кухне.
Ранди послала служанку в подвал за пивом. Сама она ничего не пила, но усердно потчевала Ховарда.
Она словно никак не могла решиться. Ощупывала его взглядом, отводила глаза, снова смотрела на него. Да, ей явно хотелось что-то ему сказать.
Он пригляделся к ней внимательнее. Вроде бы она и похожа на Рённев, но, с другой стороны, между ними нет ничего общего. Он уже знал, что Ранди на несколько лет старше Рённев, к тому же она посветлее, меньше ростом и полнее. Какая-то она поблекшая, будто выросла в тени. Ховард почувствовал — не по душе ему эта Ранди. А ей — он почувствовал — не по душе ее красивая сестра.
Вот ведь как чудно бывает, говорила она, Ховард забрался в такую даль, в селение, которое, как она слыхала, не похоже на родные его места. Да еще женился в Нурбюгде, в эдаком захолустье. Хотя Рённев вряд ли согласилась бы с этим…
Рённев, она никогда не признается, если у нее что не так. Уж она умеет держать язык за зубами. Она несет свой крест и никогда не жалуется. Да теперь ей и жаловаться не на что. Все говорят, что такой радостной и сияющей, как сейчас, Рённев не видели со дней ее юности.
Быть может, в ту счастливую пору своей жизни Рённев была немножко избалована.
— Мы все носили ее на руках — и мать, и отец, не говоря уж обо мне и Хокене. Она была как ясное солнышко в доме! Мы так ее все любили! Целый день только и слышалось: «Рённев, Рённев!»
Краешком нарядного фартука Ранди вытерла уголок глаза.
— Но потом и ей досталось. Она никогда не признается, но…
Да, Рённев не всегда каталась как сыр в масле.
Ранди как раз вышла замуж, когда отец неожиданно заболел и умер. А Рённев, бедняжка, еще была не замужем. Она могла бы остаться жить дома, но тут женился Хокен и…
— Из отчего дома, где ей было так вольготно, вдруг пойти в услужение! Четыре года она провела на Заводе, у заводчика. Первые два года как простая горничная, два последних — как экономка. Вот так-то. И уж конечно, там ей нелегко пришлось. Я не раз думала: ну почему ты, Рённев, никогда ко мне не придешь и начистоту не поговоришь! Ты же знаешь, что я люблю тебя больше жизни. Так ведь нет!
И снова кончик фартука взлетел к уголку глаза.
Она помолчала, и Ховард подумал: «Вот сейчас она и скажет».
Ранди продолжала:
— В ту пору заводчик овдовел. Человек он хороший. Жена умерла от чахотки, детей у них не было. То ли по ее вине, то ли по его. Нет, пожалуй, он не виноват, потому что он второй раз женился, и у него сын…
Ранди стыдливо потупилась.
— Ходили слухи, будто Рённев и заводчик тайно помолвлены. Рённев, понятно, про это никому не сказала. Но удивляться тут нечему, дело возможное. Краше девушки, чем Рённев, в селении не сыщешь. А если уж говорить о родне…
Ранди подняла глаза. Сам того не желая, Ховард восхищался ею. Она обладала удивительной способностью смотреть на собеседника невинным ясным взглядом, словно никакой задней мысли у нее и в помине не было.
— Что касается родни, — не унималась она, — то, уж коли на то пошло, дед заводчика был простой крестьянин, который скупал лес, а наш род из дворян, если покопаться в четвертом-пятом колене.
Неожиданно Ховард разозлился на себя за то, что рассказал Рённев о своем роде: опальный рыцарь, народная песня о Вилеманне и Сингне, наследный клинок. Он сам, Юн, а теперь и Ранди — все, выходит, из благородных… Рённев, правда, никогда этим не кичилась. В каждой порядочной крестьянской семье рассказывают такие легенды — то ли правду, то ли ложь. Скорей всего, все-таки ложь.
Во всяком случае, он опального рыцаря не видел.
Ховарду стало и стыдно и смешно.
Ранди снова потупилась.
Что уж там было иль не было, только заводчик и Рённев так и не поженились. Сама-то Ранди не сомневалась в том, что заводчик хотел бы заручиться кое-какими доказательствами еще до женитьбы, но Рённев, воспитанная в строгости, наверняка сказала ему: «Сначала женись!»
