– Ну, зачем же так? – укорила Инесса. И напомнила: – Там же была конференция.
– И должен был поехать Павел Петрович. А Токареву не сиделось.
Не оттого ему не сиделось. Не только от этого. И никто, кроме двоих, об этом не догадывается.
– Задумана крупная реорганизация, – сказал Сева, принимая из рук Клавы тарелку с рубленым шницелем.
– Насколько я знаю, всего-навсего одна лаборатория...
– Он, по-видимому, не ввел вас в курс. Это меня-то?
– Что же еще?
– Собирается привязать к нам две лаборатории от Шубина: Ивановского и Ткачука. Шубин сопротивляется, но по всему видно, что песенка его спета. Сегодня – пол чужого отдела, потом весь сектор захватит.
Все может быть. Инесса не нашла что возразить.
– А наш Саша Кротов будет руководителем проекта.
– Когда он успел все это решить и обнародовать? – все-таки усомнилась Инесса.
Я в поезде глаз не сомкнула – о нем, о нас думала, а он – фигуры на доске расставлял? Ох...
– Когда решил – не знаю, а обнародовать не спешит. Однако нет ничего тайного, что не стало бы явным. А Тамарочка, как вам известно, моя старинная приятельница. Подруга детства.
Инесса рассмеялась: Тамарочка, секретарша главного инженера, лет на десять моложе своего «друга детства».
– Кое с кем, – продолжал Сева, – Токарев намерен расстаться, кое-кого перетащить из своего старого института. Эти сведения – уже из других источников, – уточнил он.
Не забыть бы напомнить ему об Алешке Боброве. И еще раз попросить за Анастасию Николаевну. А то он, в своей нетерпеливости, в один день наберет одних, уволит других, не успеешь охнуть.
– Чехарда, – сказал Сева. – Давно ли проводили сокращение, теперь снова начнем набирать. Те, кого сократили, прекрасно работают в других местах, а мы, поживши месяц-другой без них, заполним образовавшуюся пустоту. Государственный бюджет не такое выдержит.
Инесса слушала с удивлением: непохоже на Севу быть столь серьезным. Она считала его не то чтобы легкомысленным, а – беспечным. Талант помогал ему жить на свете без сколько-нибудь серьезных усилий над собой, все шло к нему в руки само.
– Говорят, нашу бабушку Настю собирается проводить на пенсию, –помолчав, сообщил еще Сева.
Что за человек!.. Говори ему не говори. Инесса рассердилась и расстроилась. Сева заметил.
– Жалко бабулю, – согласился он. – Но тут особенно не поспоришь, а?
– Она же хороший работник.
– А годы есть годы, – возразил Сева. – Да ей что? Пенсию получит не маленькую, муж – высокооплачиваемый. Похуже бывают ситуации. И во внуке души не чает. Занятие будет не менее увлекательное и дорогое, чем участие в научно-техническом прогрессе. В прогрессе, кроме нее, найдется кому участвовать, а для Волика лучшей няньки не найти. И надо же давать дорогу молодежи?
– Вот видите. Иногда и Токарева можно понять...
А жизнь, однако, штука жестокая. Нет, надо, непременно надо еще раз поговорить с ним. В конце концов, я не только сослуживица Анастасии Николаевны, но еще и профорг, вспомнила вдруг о своей не обременявшей ее дотоле общественной должности.
Токарев появился в дверях сорок восьмой комнаты уже почти к самому концу дня. Отыскал глазами Инессу – она, присев за Тонин стол, объясняла девушке, что такое резонанс напряжений – все та же злосчастная электротехника, по которой имеет «хвост».
– Будьте добры, Инесса Михайловна...
Инесса, не отходя от Тони – не успела объяснить до конца про резонанс напряжений, – выслушала просьбу набросать проект писем: одного – в главк, другого – смежникам. О чем писать, она знала, но терпеливо выслушала Токарева. Пообещала сделать и через полчаса принести к нему для согласования. Уточнила:
– Тогда машинистки уже с утра отпечатают. Дорохов успеет подписать, до обеда отправим.
Превосходно это у нее получилось: суховатый служебный тон. Впрочем, ему тоже вполне удается притворство. А если вовсе это не притворство?.. Был Ленинград, командировка, позволил себе развлечься... Когда полчаса спустя пришла к нему в кабинет с набросками писем, совсем убедилась: нисколько он не притворяется, а в самом деле вычеркнул из головы и из жизни прошлую неделю, будто ее и не было. Вот они – вдвоем в комнате. Он за столом, она подошла сбоку, чтобы следить, как он будет читать. «Готово?.. Садитесь, пожалуйста. Давайте-ка поглядим». Уткнулся в бумагу. «Прекрасно». И посмотрел на часы:
– Машинистки не ушли?
– Нет, они до шести. Я попрошу старшую, чтобы на завтра наши письма положили в папку первоочередных.
– А сегодня никак не успеют?
Зачем – сегодня? Никакой же разумной необходимости в этом нет: торопить, задерживать людей, просить об одолжении. Все и без того сделается, когда надо, ко времени. Не может такого простого уяснить.
– Думаю, что не успеют.
Наверно, он считает, что она недостаточно горит на работе: ничего не ответил, опять начал читать.
Почти оскорбленная, она повернулась к двери. И тут он попросил:
– Не уходите, присядьте.
Она послушно, подавив в себе вздох, присела. Токарев поднял голову от стола и вдруг улыбнулся:
– Кутерьма сегодня в главке была!
Ясное дело, у него в голове главк, институт, план-проспект, ТЗ, кого принять, кого уволить. Вообразила.
– Да? – вежливо поинтересовалась она.
– С Пановым я сразу столковался, мы с ним, можно сказать, идею вынашивали...
Инесса не удержалась, полюбопытствовала:
– А Вербицкий?
Вербицкий, один из самых влиятельных в министерстве начальников, всем и всегда ставит палки в колеса: на каждое начинание имеет свое, отличное от других мнение. Иногда ставит палки с пользой для дела, но бывает, что и во вред. Пока упорствующие добираются до объективной истины, годы порой проходят, частенько идея уже устаревает, а если нет, то все успевают забыть, что это Вербицкий когда-то стал на пути. Как, интересно, Вербицкий отнесся к прожектам Токарева?
– Вербицкий! – повторил он. И похлопал себя по карману брюк. – Он у меня вот где, Вербицкий. – И ответил на вопросительный Инессин взгляд: – Я когда-то помог его сыну поступить в институт. Недобрал парень очка, у меня была возможность...
Ах, вон оно что. Наверно, оттуда ты и взялся, Юрий Евгеньевич, от Вербицкого? Ни с каким главным инженером не знаком «домами» (да и непохоже – отношения у них с Дороховым, насколько Инесса заметила, официальные), это тебя влиятельный Вербицкий тащит. Ну, с такой поддержкой... У самого министра Вербицкий правая рука.
Инесса подобрела: и оттого, что узнала кое-что новое, и оттого, что ей обо всем сообщают так дружески, доверительно. Разговор уже совсем не такой, как минуту назад.
– Всех вы в отделе переполошили. Не только в главке.
– Чем же? – Он и сам знал, но хотел послушать.
– Открывающимися горизонтами, – пошутила она. – Интересно же, когда на работе что-то происходит, какие-то события. Каждый надеется на перспективу.
– Одобряют? – Он был польщен.
– В основном.
– А в частности?
Сегодня в лаборатории – и в других, наверно, тоже – почти не работали: обсуждали, гадали, строили разные планы. Анастасия Николаевна – вместе со всеми, ничего худого для себя не ожидая. Инессе неловко в глаза ей было смотреть.
– В частности, побаиваются, как бы не получилось по поговорке: лес рубят – щепки летят.
– Неизбежно, – добродушно, скорей даже бездумно откликнулся он.
– Вы все еще в этом уверены?
Он не уловил смысла вопроса, но осудительный тон заставил его спрятать улыбку.
– Что вас беспокоит?
– Меня, в частности, Анастасия Николаевна. Он недовольно поморщился:
– Что вы так о ней печетесь? Не может человек до бесконечности работать. Когда-то все равно придется уйти. Сейчас – самое время.
– Для нее?
– И для нее и для нас. Работа минимум на два года, вам это известно. Ваша Анастасия... Николаевна? – будет делать какую-то ее часть, потом вдруг занедужит – возраст все-таки, не сумеет закончить, придется подключать кого-то другого...
Какая предусмотрительность...
– ...Другого не сразу найдем, время уйдет на то, чтобы ввести в курс.
По-своему он прав, вынуждена была признать Инесса, и все же...
– У вас личная заинтересованность? – Похоже, он готов был рассердиться, если получит утвердительный ответ: вот, мол, о чем я и толковал. «Сложившийся коллектив», дружеские отношения важнее работы.
– Нет, – сказала она. – Я исхожу из соображений дела тоже. Ее возможная болезнь – довод чисто предположительный, зато сейчас не потребуется и одной минуты, чтобы получить от нее максимальную отдачу... К тому же существует такое понятие, как гуманизм.
Он охотно улыбнулся:
– Гуманизм бывает разный. Ваш – абстрактный.
– Этого я не понимаю.
Нет, недостает твоего влияния. Он уже все решил, тут – уговаривай хоть до завтра.
